Политическая история и культура Ольвийского полиса - (курсовая)

Политическая история и культура Ольвийского полиса - (курсовая)

История Ольвии от скифов до завоевания Митридата (V – I вв. до н. э. ) Ольвия в эпоху поздней классики и раннего эллинизма (IV – первая половина III в. ) В пердыдущей главе мы старались показать, что эпоха ранней классики проходит для Ольвийского полиса под знаком двух основополагающих моментов, в значительной степени определявших ее политическое существование: греческой тирании и скифского протектората. Теперь возникает закономерный вопрос: можем ли мы установить хотя бы примерно дату смены их новым политическим строем и уловить при этом в наших источниках какие-то следы наступивших перемен? Прежде всего бросается в глаза интересный факт: при том, что культ Зевса засвидетельствован в Ольвии как лапидарными надписями, там и граффити по крайней мере начиная с конца VI в. до н. э. Введение культа Зевса Элевтерия в греческих полисах - явление не случайное, но обусловленное вполне определенными историческими обстоятельствами. Вполне обоснованное предположение о том, что вольно вздохнувшие ольвиополиты ввели у себя в начале IV в. культ Зевса Элевтерия по торжественному поводу освобождения сразу от двойного бремени: от верховного владычества над полисом Скифского царства и одновременно от власти собственных тиранов.

Весьма знаменательно, что как раз с начала IV в. до н. э. резко редуцированная с установлением скифского протектората ольвийская хора начинает быстро возрождаться, причем в масштабах, которые теперь превосходят прежние. На территории старых поселков, как и на новых местах, в пределах прежних границ полиса возникает большое количество сельскохозяйственных поселений. Этот факт нельзя истолковать иначе, как стремление обновленного Ольвийского государства восстановить одну из главных отраслей своей экономики, нормальное функционирование которой было некогда нарушено диктатом варваров. Ольвийское государство обрело независимость от внешнего господства скифов, а ольвийский демос, избавившийся от тиранического диктата, впервые получил суверенное право по собственному усмотрению устанавливать государственный строй, законы и политику. Таким образом, терминологический анализ полностью подтвердил гипотезу об освобождении ольвиополитов от двойного бремени. Вернемся, однако, к вопросу о политическом устройстве Ольвии в позднеклассическое время. Для решения этой проблемы первостепенное значение имеют следующие факты. Прежде всего в начале IV в. со сцены сходят культовые ассоциации мольпов, орфиков, нумениастов и т. п. , служившие опорой тираническому режиму: в контрасте с довольно многочисленными документами V в. , свидетельствующими об их активной деятельности и одновременно выдающемся положении в городе, о какой-либо их активности в позднеклассическую эпоху эпиграфические свидетельства отсутствуют. Должность городского эпонима переходит с этого времени от эсимнета мольпов к жрецу Аполлона [22 Карышковский П. О. Ольвийские эпонимы//ВДИ. 1978. №2. С. 88]. Но эти элитарные, однако же, общеполисные союзы аристократии уступают свое место внутриродовым, клановым религиозным сообществам - фиасам, объединенным исключительно по гентильному признаку под эгидой своих богов-покровителей. Еврисивиады, Леократиды и им подобные разветвленные кланы принимают теперь на себя прерогативы предшественников по совершению жертвоприношений, воздвижению статуй и т. п. Однако их деятельность, как показывает пример Еврисивия, сына Сириска, не ограничивалась одной только религиозной сферой: предводители таких гентильных союзов возводят дорогостоящие, но жизненно необходимые полису оборонительные сооружения, как бы принимая на себя и те функции, которые прежде находились на компетенции тирана, что может свидетельствовать об их политической активности в городе. Это подводит к мысли, что обновленный государственный строй Ольвии этого времени не повторял полностью классическую модель радикальной демократии, но имел заметную аристократическую окраску. Одним из рубежей, предопределившим судьбы Ольвийского полиса на десятилетия вперед, оказались события, связанные с обороной города от войск Зопириона. "Борисфениты, осаждаемые Зопирионом, - пишет Макробий, римский сановник и писатель конца IV и первой половины V в. н. э. , - отпустили на волю рабов, дали права гражданства иностранцам, изменили долговые обязательства и таким образом смогли выдержать осаду врага". "Первый удар процветанию Ольвии, - писал он, был, по всей вероятности, нанесен осадою Зопириона", которая оказалась "одним из первых звеньев длинной цепи бедствий, опутавших некогда богатую и счастливую Ольвию"; ведь даже, "чтобы отбиться от Зопириона чрезвычайные и крайне стеснительные для государства меры".

По всем имеющимся в настоящее время данным, в первые десятилетия после Зопирионовой осады наблюдается не упадок, а, напротив, расцвет Ольвии, знаменательно совпадающий с гигантскими социальными, экономическими и политическими изменениями, происшедшими в древнем мире, вступившем в новую эпоху своей истории– эллинистическую.

Во время Зопирионовой осады в Ольвии верх взяли радикальные элементы, обложившие богатых большими податями. В дальнейшем олигархи пытались вернуть позиции в борьбе с "радикалами" - одну из вспышек разногласий уладил Каллиник, принадлежавший тогда к умеренным; но в дальнейшем его позиция, возможно, сдвинулась в сторону олигархии, если предположить, что он отменил налоги на состоятельных.

Что же касается причин и целей социальных реформ времени осады, то я присоединяюсь к той группе ученых, которая видит но крайней мере в одной из них - проведенной Каллиником кассации долгов - не просто превентивную меру, но, как прямо заявляет декрет в его честь, следствие разразившегося социального конфликта [23 Козуб Ю. И. Историческая топография некрополя Ольвии// Античная культура Северного Причерноморья. Киев, 1984. С. 162. ], хотя второе вовсе не исключает, но лишь дополняет первое. Такую оценку подкрепляет и рекомендация теоретика осадного дела Энея Тактика. Причины вспыхнувших социальных волнений зрели, видимо, в недрах ольвийского общества давно, и осада послужила лишь катализатором их разрешения. В качестве конкретных стимулов, породивших стасис, можно предполагать подтверждаемое археологически опустошение осаждавшими сельскохозяйственной территории, вызывавшее продовольственный кризис и лишавшее малоимущих основного источника доходов. Осада парализовала экономическую жизнь Ольвии, прекратив, в частности, поступление в казну одной из основных статей пополнения государственного бюджета - таможенных пошлин и иных торговых сборов. В итоге городские власти были вынуждены ввести чрезвычайный военный налог, отмена которого после победы наряду с редукцией медной монеты безусловно облегчала положение прежде всего городской бедноты, а потому не может быть расценена иначе, как важное демократическое преобразование.

Весь изучаемый декрет носит отпечаток ярко выраженной демократической окрашенности, поскольку он в числе заслуг Каллиника называет только две акции: раздачу работ и предложение по отмене долгов; все остальные важные мероприятия, в которых, по всей видимости, должен был принять определенное участие и сам эвергет, поставлены в заслугу демосу. Все это достаточно убедительно свидетельствует о победе в полисе радикально-демократического режима и о сопряженном с этим обновлении всех или большей части сфер полисной жизни: внутри- и внешнеполитической, социально-демографической, финансово-экономической, религиозной и архитектурно-градостроительной. По всем приводимым ниже источникам вырисовывается вполне четкая, неопровержимая картина могущества и процветания Ольвии как до, так и после осады Зопириона. В возобновленном договоре об исополитии Ольвии с Милетом, эпиграфическая фиксация которого найдена при раскопках милетского Дельфиниона. Изучение обстоятельств заключения договора, привели к вполне оправданному выводу о том, что с милетской стороны предпосылкой подтверждения ранее существовавшего соглашения с колонией было изменение политического строя, а именно реставрация демократии. Обе договаривающиеся стороны, хотя и по разным причинам и независимо друг от друга, но все-таки одновременно повернувшие свой политический курс, при этом в одном направлении, постарались тут же пересмотреть свои международные отношения, подтвердив исополитию и прежде существовавшую между обеими общинами.

Урегулирование полисом международных отношений не ограничилось одним лишь милето-ольвийским договором: в последнее время появляется все больше данных о возникновении и последующей ликвидации конфликта Ольвии с ее восточным соседом - Херсонесским полисом.

Раннее поселение Панское I стало неопровержимым свидетельством территориальной экспансии ольвиополитов на запад Крымского полуострова в первой половине IV в. Однако около середины или в третьей четверти этого столетия ольвийский форт гибнет в мощном пожаре, а затем перестраивается по типично херсонесскому образцу, что трудно не поставить в связь с синхронно развернувшейся экспансией херсонеситов в Северо-Западный Крым. Последовавший за военным конфликтом разрыв в отношениях Ольвии и Херсонеса, фиксируемый по целому ряду источников, ликвидируется довольно скоро: по данным лапидарной и керамической эпиграфики, а также нумизматики, в последней четверти IV в. прерванные связи налаживаются, что знаменательно совпадает с победой радикальной демократии в Ольвии послезопирионовского периода. Взаимоотношения обоих полисов в последующие два столетия были построены на основе дружбы, взаимопомощи и, возможно, политического союза.

Демократические веяния вторгаются ив такую консервативную сферу общественного бытия, как религия.

Очевидный подъем, оживление конъюнктуры и процветание наблюдаются и в экономической сфере. О состоянии государственного бюджета этого времени красноречиво говорит один тот факт, что ольвиополиты безо всякого напряжения, только что выдержав изнурительную осаду, оказались в состоянии выделить из казны для награды Каллинику, сыну Евксена, 1000 золотых или 3, 3 таланта серебром. Подъем ощущается и в частноэкономическом секторе: неоднократно упоминавшийся Клеомброт, сын Пантакла, строит на собственные средства такое дорогостоящее сооружение, как башня; наблюдается явная интенсификация строительства жилых домов. Ольвийская хора - зеркало экономики полиса переживает в это время момент своего небывалого расцвета: раскопками и разведками зарегистрированы перестройка и увеличение площади старых поселений дозопирионовского периода, возникновение многочисленных новых поселений, появление первых ольвийских усадеб. Наконец, именно на эти годы приходится ольвийская денежная реформа, среди различных мероприятий которой наиболее важен первый в истории Ольвии выпуск золота. Представляется вероятным, что эмиссия великолепных по исполнению золотых статеров, наглядно противопоставивших олимпийской символике монет Филиппа и крылатой Нике широко распространившихся золотых статеров Александра, была не только чисто экономическим мероприятием, но и политической демонстрацией города, устоявшего перед армией, превышавшей количество его населения.

И наконец, раскопками послевоенных лет твердо установлено, что на первые десятилетия после Зопирионовой осады падают коренные преобразования архитектурного облика самого города Ольвии. Прежде всего заметно преображается общественный центр полиса - агора и прилегающие к ней строительные комплексы. Сама главная площадь, по крайней мере в своей северной части, вместо черепяного покрова получает монументальную вымостку из прекрасно отесанных известняковых плит. Территория священного участка - теменоса, полностью нивелируется слоем лёсса и также замащивается плитами, на ней строится более монументальный, периптериальный храм Аполлона Дельфиния и новый простильный храм Зевса [24Карасев А. Н. Монументальные памятники ольвийского теменоса. С. 39, 41, 45, 113. ]. Старый известняковый алтарь V в. служит теперь фундаментом для нового роскошного, мраморного. На юге часть территории теменоса сокращается за счет сооружения здесь большой стой - внушительных размеров портика, открывавшегося на агору; портиком оформляется и западный вход в священный участок. Особенно существенным и показательным представляется факт повторного расширения главной площади за счет теменоса: как и в начале V в. , это прямой показатель не только роста населения полиса, но и его экономической и - что особенно важно политической активности.

Перестраивается комплекс ольвийского гимнасия, обрамлявший агору с юга. Реконструкции подвергается, вероятно, и здание суда - дикастерий, расположенный у северо-западного въезда на агору. На восточной стороне площади, перед склоном, ведущим в нижний город, возводится длинное здание "торговых рядов". Капитальную перестройку претерпевают также торговые и общественные здания, обрамлявшие агору с запада. Выше уже говорилось о строительстве фортификационных сооружений.

Весьма характерно, что реконструкция не ограничилась только сферой государственного строительства, но в значительной степени затронула и частные жилые ансамбли. Учитывая это обстоятельство, ольвийское градостроительство последней трети IV-начала III в. связывают прежде всего с победой радикально-демократического режима.

Итак, можно прийти к выводу о том, что под влиянием социальных волнений, разыгравшихся в Ольвии во время осады Зопириона, произошел политический переворот, приведший к власти радикальных демократов во главе с Каллиником, сыном Евксена, который провел в жизнь кассацию долгов, упомянутую Макробием. Смена государственного устройства повлекла за собой обновление почти всех сфер жизни общества: внутри- и внешнеполитической, религиозной, экономической, архитектурно-градостроительной.

Подводя итоги, необходимо кратко коснуться причин окончательной победы ольвийской демократии. Ведь мероприятие Каллиника было по существу своему всего лишь первым шагом на пути демократизации общества. Главную причину успешного завершения этого процесса я склонен усматривать в обретении демократическими силами прочной социальной опоры среди тех слоев населения полиса, правовой и экономический статус которых был улучшен в результате упомянутых реформ. Демократическим преобразованиям не могли не оказать поддержку, во-первых, разорившаяся прослойка граждан, на политическую активизацию которой, безусловно, должна была повлиять кассация долгов, отмена налогового обложения и редукция медной монеты; во-вторых, ксены - прежде неполноправные, а ныне включенные в гражданский коллектив; и наконец - рабы, когда-то юридически недееспособные, а теперь вместе со свободой получившие определенные, хотя и ограниченные, права. В свою очередь демократизация явилась немаловажной предпосылкой небывалого взлета ольвийской экономики, поскольку те же факторы, а именно пополнение гражданской общины, кассация задолженности городских низов, расширение юридических прав вчерашних рабов и сопряженной с этим их экономической самостоятельности, не могли не сказаться благотворно на повышении конъюнктуры производства и развитии коммерции, на расширении и упрочении торговых связей с греческим и варварским миром. А это, в свою очередь, стимулировало приток в город новой массы чужеземцев и зависимых людей значительно увеличивших численность населения полиса и в свою очередь способствовавших общему экономическому подъему, в частности - более интенсивному освоению хоры. Таким образом, постзопирионовский период стал апогеем развития Ольвийского полиса.

2. 2 Эпоха кризиса (вторая половина III – первая половина II в. до н. э. ) Предшествующая - раннеэллинистическая - эпоха была периодом последнего и наивысшего расцвета всех сторон жизни догетской Ольвии. Примерно с середины III в. до н. э. она вступает в затяжную полосу кризиса и упадка, наложившего неизгладимый отпечаток на большинство сфер бытия полиса, его обитателей и непосредственного окружения. Регулярная нехватка продовольствия, прежде всего хлеба, постоянные и затяжные войны и варварские набеги, тесно связанные с этим вымогательства дани, истощение государственных финансов и порча монеты - все это вместе с имущественной и социальной поляризацией приводило к вспышкам политической борьбы - таковы проявления кризиса, подробная характеристика которых дается ниже.

Ольвиополиты в отличие от большинства городов Средиземноморья не испытывали над собой до конца II в. до н. э. власти ни одной из эллинистических монархий. Археологические работы последних лет на хоре Ольвии, Херсонёса и Боспорского царства показали принципиальное разнообразие типов жилищ и поселений, которое с полным правом предполагает различия и в социальном статусе их обитателей и владельцев. Социальное и имущественное неравноправие создавали благодатную почву, на которой при благоприятном - а точнее говоря, неблагоприятном - для полиса внутренне- и внешнеполитическом климате разражались бури социальных и политических конфликтов. Широко известный ольвийский декрет в честь Протогена проливает яркий свет на огромное имущественное различие между такими, как Протоген, который безвозмездно истратил на общественные нужды 50 талантов, и массой обнищавшего населения, страдавшего от постоянной нехватки хлеба. Внутриструктурные причины кризиса Ольвийского, как и прочих понтийских полисов, значительно усугублялись нестабильностью внешнеполитической обстановки. Прежде всего есть некоторые основания полагать, что Ольвия могла быть втянута в эту эпоху в военные конфликты со своими греческими соседями - полисами Западного Понта.

Этот факт можно поставить в связь с тем, что Ольвия вступила в первой половине III в. в конфликт с "сестринским" полисом Истрией, возможно, из-за территориально-экономических притязаний последней.

Если о войнах Ольвии с ее греческими соседями мы располагаем в лучшем случае косвенными данными, то свидетельства о постоянной угрозе полису со стороны варварского окружения просто вопиющи. Прежде всего следует иметь в виду, что в эту эпоху этнополитическая ситуация в южнорусских степях по сравнению со временем Геродота резко поменялась. Сарматы, которые в конце IV в. до н. э. перешли Дон, постепенно вытеснили скифов из их исконных областей обитания. С запада усилился натиск гето-фракийских и кельтских племен на скифов, которые, вероятно, к середине III в. до н. э. были почти целиком оттеснены в Нижнее Поднепровье и за Перекопский перешеек в Крым, где основали новое царство со столицей в Неаполе, названное Страбоном Малой Скифией.

Происшедшее, подобно цепной реакции, перемещение племен привело к нарушениям греко-варварских контактов: теперь место добрососедских, обоюдовыгодный взаимоотношений заступили длительные, непрекращающиеся военные конфликты. Наиболее ярко эта картина вырисовывается по строкам бесценной ольвийской хроники рассматриваемого периода - Протогеновского декрета. Протоген не только финансировал, но и осуществил строительство двух куртин, отстроил требовавшие ремонта пять башен, починил житницу, пилон, привел в порядок общественные суда, возившие строительный камень, довершил постройку еще одного прясла стены. Постоянные войны Херсонеса со скифами документируются нарративными, эпиграфическими, нумизматическими и археологическими источниками на протяжении III и II вв. вплоть до окончательных побед Диофанта. Следовательно, миссия Никерата не могла состояться после вхождения Херсонеса в состав всепонтийской державы Митридата, поскольку после подчинения последним Скифского царства, во-первых, положение в полисе должно было стабилизироваться, а во-вторых, в нем, по всей видимости, был размещен понтийский гарнизон, который не допустил или, по крайней мере, тут же сам погасил бы вспышку стасиса между жителями. Вряд ли это могло случиться и во время военных кампаний Диофанта и его предшественников, т. е. примерно после 114 г. , поскольку Диофантовский декрет и другие документы рисуют поразительное единодушие херсонеситов во время военных действий. И уж вовсе невероятно, чтобы протектор Ольвии царь Скилур позволил одному из граждан контролируемого им (пусть и автономного) полиса отправиться умиротворять одного из злейших его врагов - херсонеситов, восстанавливая таким образом их единодушие и усиливая их обороноспособность. Исключено, конечно, и отнесение декрета в честь Никерата ко времени правления сына Митридата Евпатора Фарнака, поскольку Ольвия незадолго до разгрома Буребистой представляла собой полностью истощенный и обескровленный город.

Таким образом, в полном согласии со сделанными выше наблюдениями над палеографией и языком документа остается отнести его к первой половине II в. до н. э. , это могут подтвердить и уточнить следующие соображения исторического порядка. Многочисленные разнохарактерные материалы, добытые в последнее время, неоспоримо свидетельствуют о том, что в начале II в. Херсонесу приходилось отражать постоянно усиливавшийся натиск скифов: в это время полис теряет значительную часть своей хоры, на сохранившейся территории усадьбы и крепости срочно обносятся мощными панцирями стен, сам город, в непосредственной близости от которого гибнут поселки и производственные комплексы, вынужден, идя на крайние меры, использовать святые для эллинов надгробия предков для укрепления "башни Зенона", прекратить чеканку серебра и т. п.

Итак, эпиграфические источники в один голос свидетельствуют о том, что во второй половине III-первой половине II в. Ольвийский полис постоянно терроризировали своими нападениями и вымогательством дани воинственные варвары: сарматы, галаты, скиры и, возможно, другие племена. Во многом схожая ситуация, сложившаяся в Западном Причерноморье и известная нам по ряду источников, позволяет допускать, что и в Нижнем Побужье варвары опустошали хору Ольвии, уводили в плен ее жителей, брали заложников и т. п.

Изучение ольвийской хоры последних примерно полутора десятилетий неопровержимо доказало: около середины III в. до н. э. практически все многочисленные поселения некогда обширной сельскохозяйственной территории полиса погибают, причем обнаруженные в них слои разрушений и пожарищ красноречиво говорят о насильственном характере их исчезновения. Неизвестно, какие варварские племена причинили Ольвии столь опустошительные разрушения, но налицо факт повторения, с соответствующими изменениями, конечно, истории V в. : опять вмешательство внешних сил практически полностью лишило полис одной из главных отраслей его экономики - сельского хозяйства, но на сей раз окончательно вплоть до римской эпохи.

Разрушение собственной земледельческой базы полиса было одной из главных причин, вызывавших постоянную нехватку продовольствия и хлебный голод в городах Понта. Другой немаловажной причиной было то, что агрессивность воинственных галатов, скиров, фракийцев и т. д. терроризировала не только греческие города, но и их мирных соседей - варваров, парализуя нормальные занятия последних земледелием и скотоводством. Такое положение вещей вело, с одной стороны, к тому, что мирное варварское окружение подвергалось той же, что и греки, эксплуатации путем грабежа и взимания дани, а с другой - к нарушению традиционных торговых коммуникаций между ними и греческими полисами, что, в свою очередь, лишало последние одного из источников продовольственного, снабжения и вызывало в них частый хлебный голод.

Прогрессирующее социальное и имущественное расслоение в обстановке усугубляющегося экономического кризиса и вызванной им нехватки продовольствия приводило к обострению социально-политической борьбы в Ольвийском полисе, катализатором которой зачастую оказывались напряженные моменты военной угрозы. Приступы социальной и политической борьбы не в меньшей степени должны были сказаться на нормальном ходе производства, при этом среди прочего - наиболее болезненно для полиса-производства сельскохозяйственного [25 Трофимова М. К. Указ. соч. С. 54. ], в тех рамках, в которых оно еще могло осуществляться. Они же вредили стабильности производства ремесленной продукции, а также заморской торговле - в рассматриваемую эпоху одному из главных источников хлебоснабжения полиса. Иными словами, мы видим перед собой пример циклической взаимозависимости между экономикой и общественными отношениями: продовольственный кризис влечет за собой стасис, последний же в свою очередь снова обостряет нехватку основных продуктов питания.

Кризис Ольвийского полиса затрагивал, очевидно, в той или иной степени и прочие сферы общественного бытия: идеологию, культуру, социальную психологию и т. д. , но здесь мы не располагаем пока необходимыми данными.

Каким же средствами пытались бороться с кризисным состоянием ольвиополиты и к каким мерам прибегли для его преодоления? Прежде всего ими были предприняты усиленные попытки устранить одну из первопричин того бедственного положения, в котором они очутились, а именно ликвидировать вражескую угрозу, которая как Дамоклов меч нависла над полисом. Здесь они столкнулись с тройной задачей. Во-первых, оградить свой город мощными оборонительными сооружениями. Ольвия обносится стенами в первой половине V в. Однако Иротогеновский декрет свидетельствует о том, что даже к концу III в. большая часть территории города, лежащая у реки, не была защищена. Благодаря частным пожертвованиям, ссудам и личной инициативе Протогена все эти фортификационные сооружения удалось построить, завершить и привести в порядок, а сверх того и соорудить новый пилон у выставки товаров.

Второй задачей явилось строительство мощного военного флота с целью отразить со стороны моря и лимана нападения как своих соплеменников, так и пиратов. И наконец, самой главной и первоочередной задачей было организовать сухопутные вооруженные силы, способные отразить неприятельские набеги на полис и обеспечить надежную защиту его территории.

Не менее решительно, чем против варварской угрозы, боролись ольвиополиты с постоянно бичевавшими их общество продовольственными кризисами, вводя для этого ряд действенных мер. Одной из них была ситония - массовые закупки хлеба государством и перепродажа его населению по твердым и достаточно умеренным ценам.

Декрет в честь Антестерия сообщает некоторые важные подробности об устройстве в Ольвии другой меры борьбы с голодом - ситометрии, т. е. раздаче хлебных рационов.

Ольвийская ситометрия была бесплатной, долгосрочной, распространялась исключительно на граждан, причем только имевших на это право. Подобный порядок нельзя не признать справедливым, ибо такие богачи, как Протоген, сами предоставлявшие для продажи зерно тысячами пудов, причем в моменты острой нехватки хлеба, с точки зрения неимущих граждан, едва ли нуждались в минимальных его порциях, необходимых, чтобы только не умереть с голода. Наконец, эти раздачи происходили (или стали происходить) не только в индивидуальном, но и в коллективном порядке, т. е. в виде всенародных угощений, совершавшихся, как мы знаем из практики других городов, во время праздников, как правило религиозным.

Регламентация налогообложения и упорядочение поступлений доходов в полисную казну были только одной мерой по спасению городских финансов из катастрофического положения и, видимо, далеко не столь эффективной, как того хотелось бы. Гораздо более многообещающими, как поначалу могло казаться, были манипуляции с медной монетой. Из одного декрета Сеста эллинистического времени известно, что даже простая чеканка меди в условиях стабильного уровня экономики приносила значительный доход полису. Можно себе представить, какие прибыли создавались от выпуска в обращение медной монеты по принудительному курсу путем частой смены монетных типов, редукции веса, постоянных надчеканок и перечеканок.

Следует заметить, что с середины III в. ольвиополиты прекратили чеканку серебра [26 Зограф А. Н. Античные монеты. С. 130. ]. Это неуклонно вело к тому, что количество циркулировавшего на внутреннем рынке золота, превратившегося в номинальные счетные деньги, резко сократилось, а функции реального средства обращения практически безраздельно приняла на себя медь, которую брали в обращение в любом количестве по принудительному курсу, что влекло за собой ее обесценение.

Гораздо более обещающим был финансовый трюк, когда государство брало ссуду золотом, а выплачивало долг по курсу редуцированной медью.

Однако даже введением в действие всех названных мер Ольвийский полис не мог выкарабкаться из перманентного состояния негативного платежного баланса. Нерегулярное поступление доходов, подорванных расстроенной экономикой, сплошь и рядом приводило к тому, что городские власти не были в состоянии вернуть заимодавцу одолженную сумму основного капитала и наросшие на ней проценты. Из этого и аналогичных случаев следует, что для ольвиополитов оставалось одно наиболее эффективное средство: постоянно прибегать к частной благотворительности как своих сограждан, так и иностранцев. Однако денежных пожертвований одних только сограждан не хватало, что толкало ольвийские городские власти прибегать к займам и великодушию иноземцев. Первый признак элитаризации я вижу в нарушении одного из основных принципов античной демократии - превышении годового срока для исполнения полномочий обычного магистрата. Причина этого кроется не столько в том, что исполнение этих должностей требовало больших расходов со стороны магистратов, сколько в том, что по отношению к ним ввиду серьезной финансовой и административной ответстввенности применялся высокий имущественный ценз, под который уже не подходили средняя и низшая прослойки гражданства.

Во-вторых, в ольвийском обществе позднеэллинистической эпохи заметно начало той тенденции, которая в римское время станет доминантой политической структуры полисов Средиземноморья и Причерноморья. Элитаризацию государственного аппарата, когда, с одной стороны, доступ к верхушке полисной иерархии становится прерогативой немногих очень богатых аристократических родов, а с другой - одни и те же представители этих родов занимали год за годом высшие посты в полисе.

Из достаточно обильного совпадения имен дедов, отцов, внуков, возможно также братьев и племянников следует закономерный вывод о том, что в III-II вв. верховное жречество и эпонимат часто замещали представители одних и тех же состоятельных и знатных фамилий.

Наконец, третье проявление исследуемого нами процесса элитаризации ольвийского общественного строя наблюдается в эйсегетике декретов.

Подводя итоги, попробуем в русле общих тенденций протогеновской эпохи определить роль, которую играли в общественной жизни полиса ольвийские mattres de la politique. Одни характеризуют ольвийских Протогенов как неких "мироедов", захвативших власть в государстве и наживавшихся на несчастье и бедах своих неимущих сограждан. Как-никак это был и их родной полис, с гибелью которого даже если отрешиться от их, вполне естественных, патриотических чувств - они теряли если не жизнь, то свои состояния, заключавшиеся в немалой степени и в недвижимости. Но, с другой стороны, при общем плачевном состоянии финансов и экономики, повторяющихся хлебных голодах, при постоянной военной опасности, угрожавшей благополучию и даже существованию города, и сами сограждане нуждались в благотворительности-доброхотной или вытребованной - Протогена и иже с ним, волей-неволей платя за нее некоторым ущемлением своих реальных политических прав.

    2. 3 От Скилура до Буребисты

Нарисованная в предыдущей главе картина глубокого экономического упадка не должна породить впечатления, что кризис, в котором очутилась Ольвия, непрерывно нарастая, превратился на два столетия в неразлучного спутника полиса вплоть до его разгрома гетами в середине I в. до н. э. Полоса кризиса не была непрерывной: успешные попытки его преодоления стали давать свои плоды уже во второй четверти II в. , приводя к временному подъему и оживлению экономической конъюнктуры.

Во второй четверти II в. ольвиополиты возрождают чеканку по родосской системе серебряных монет трех номиналов: статеров, драхм и триоболов, притом в сравнительно большом количестве. Реальный признак улучшения экономической и финансовой ситуации города следует усматривать только в возобновлении чеканки серебра, поэтому нам остается лишь попытаться выяснить, с какими историческими событиями эта перемена могла быть связана.

Нет сомнения, что и Ольвия должна была извлечь выгоды из создавшейся благоприятной ситуации. Поскольку, как уже было сказано к этому времени полис своей хоры окончательно лишился, нормализация международной обстановки и какая-то, пусть временная нейтрализация агрессивности воинственных варваров не могли благотворно не сказаться прежде всего на поставках в город продовольствия от соседних земледельческих племен, а успешная борьба с пиратами–и на заморской торговле, одном из немногих оставшихся источников как снабжения хлебом, так и доходов Ольвийского полиса.

Однако период некоторого оживления в экономической и финансовой сферах Ольвии длился недолго, как о том свидетельствуют те же нумизматические источники. Выпущенное недавно серебро, как и обращавшаяся параллельно с ним медь, вскоре было дважды подвергнуто надчеканке, можно сделать заключение о новом обострении кризиса около середины II в. до н. э. Одной из главных причин нового упадка было опять-таки ухудшение отношений с окружающими варварами. Так, известно, что в рассматриваемое время к западу в непосредственной близости от города всколыхнулась новая мощная волна миграции варваров - бастарнов, которые в 179 г. переходят Дунай и ближе к середине столетия усиливают давление на греческие города Добруджи. Вполне возможно, что они, равно как и другие воинственные варвары, стали активнее тревожить своими нападениями Ольвию, что и заставило последнюю после смерти Фарнака искать себе нового защитника и покровителя. И такой простат вскоре нашелся в лице скифского царя Скилура. Но, так как Скилур удерживал в руках прибрежные территории к западу от Перекопа вплоть до Днепра, ему удалось при известных условиях установить протекторат над Ольвией. Нет оснований предполагать, что их взаимоотношения с самого начала сложились на основе политического монолога, одностороннего диктата. Ольвиополиты получали у своего могучего протектора военные отряды для защиты рубежей полиса от опустошительных набегов соседних варваров и одновременно обеспечивали свою безопасность с востока. Взамен они расплачивались, видимо, той же ценой, что и Саитафарну: либо постоянным форосом, либо время от времени выплачиваемыми дарами.

Не оставался в проигрыше и Скилур, который получал от ольвиополитов кроме дани прежде всего торговый флот с опытными экипажами, принадлежавший таким крупным судовладельцам, как Посидей. Давние деловые связи последнего с Родосом, Косом, Тенедосом и другими островами и полисами Эгеиды способствовали тому, что в обмен на скифскую пшеницу знать Неаполя получала из средиземноморских и причерноморских центров вино, масло, предметы роскоши, другие произведения греческого ремесла. Благоприятная экономическая конъюнктура привлекала ольвийских богачей в скифскую столицу, где они оставались достаточно долго, становясь приближенными царя, нуждавшегося в греческих советниках, экспертах, военачальниках и т. п.

Вместе с ними приходили и многие достижения эллинистическои культуры, что в значительной степени способствовало эллинизации верхушки скифского общества. Свидетелями этого процесса выступают многочисленные статуи с вырезанными на их базах греческими надписями, посвященные в Неаполе эллинским, а возможно, и варварским божествам, в том числе - что симптоматично - и от имени самого царя. Некоторым из греков при дворе скифских правителей, подобно Посидею, доверялось даже командование военно-морскими экспедициями для борьбы с пиратами. Целью этих операций было прежде всего обеспечить безопасность морской торговли Скифского царства.

Сделанные выше наблюдения о структуре взаимоотношений ольвиополитов и Скифского царства подводят нас вплотную к вопросу о том, каким путем произошло подчинение Ольвии скифскому протекторату.

Таким образом, и археология не позволяет говорить о насильственном захвате Скилуром города, сопровождавшемся военным разгромом. Маловероятен он и по следующим веским соображениям. Не говоря уже о том, что, признав над собой главенство Скилура, ольвиополиты получали более или менее надежную защиту от окрестных варваров успешная борьба с ними и с пиратами способствовала оживлению торговли и прежде всего улучшала хлебоснабжение города, т. е. помчала решать основную экономическую проблему той эпохи. Немаловажным фактором для этого явилось и открытие нового источника получения продовольствия - крымских степей Малой Скифии. Наконец, те круги ольвийской плутократии, которые пошли на альянс со скифами и стали, подобно Посидею, советниками Скилура, убедили его - и, как мы видели, небезуспешно - оставить в неприкосновенности большинство автономных прав полиса. А коль скоро, как показано в предыдущей главе, именно они играли первую скрипку в политической жизни Ольвии, им ничего не стоило убедить и сограждан, номинально поступившись принципами эллинской элевтерии, спасти отечество и извлечь при этом явные экономические выгоды из создавшейся политической ситуации. Таким образом, как мне представляется, проблема генезиса подчинения Ольвии Скифскому царству должна решаться однозначно. Итак, власть скифов над Ольвией пала со смертью Скилура. Мы имеем прямые сведения о том, что некоторое время спустя Ольвия была включена в состав Понтийской державы Митридата Евпатора.

Оказание понтийским царем военной мощи ольвиополитам недвусмысленно показывает, что они, оказавшись в критической ситуации без могучего заступника, нуждаясь в покровительстве понтийского царя, а потому должны были добровольно отдать себя под его начало. По всей вероятности, после смерти Скилура и окончательного разгрома Палака ольвийское посольство, подобное доставленному капитаном-амисенцем на родину, было отправлено ко двору "освободителя эллинов" Митридата с просьбой и предложением стать и для Ольвии таким же простатом, каким он сделался незадолго до этого для Херсонеса. По сути, ольвиополиты сменили одного хозяина на другого, к тому же не менее, а наверняка даже более эллинизованого. Как мы видим, политика нового покровителя по отношению Ольвийскому полису - по крайней мере, на первых порах - ничуть не изменилась по сравнению с периодом скифского протекората: продолжают функционировать городские магистратуры - архонты, жрецы-эпонимы, органы самоуправления общины Совет и народное собрание, издающие от своего имени постановления, чеканится монета и т. п. Определенное ущемление собственной инициативы можно предполагать только в сфере внешней политики, которая должна была отныне подчиняться воле понтий: кого царя.

Митридат со своей стороны получал один из важных стратегических форпостов в Северо-Западном Причерноморье, потенциальный источник снабжения материальными и людскими ресурсами, короче - еще одно звено в цепи создаваемого им всепонтийского политического и экономического единства.

С иной ситуацией сталкиваемся мы в последующие десятилетия правления Митридата. Как уже отмечалось выше, еще во второй половине II в. до н. э. ольвиополиты разбирают монументальные постройки теменоса, оставив на месте лишь центральный алтарь. В то же время прекращают существование и другие сооружения агоры: торговые ряды, водоем, дикастерий, гимнасий, наземные стены которых вскорости разбираются. Для этого же периода констатируется захирение жилого строительства в Верхнем и Нижнем городе. По наблюдениям раскопщиков Ольвии [27 Леви Е. И. Ольвийская огора. С. 115. ], а также личному опыту автора этих строк, участвовавшего во многих раскопочных кампаниях, культурный слой I в. до н. э. на большей части верхнего плато к югу от Северной балки вообще отсутствует. Все перечисленные факты могут означать только одно: к началу I в. до н. э обитаемая территория города еще задолго до гетского разгрома резко сокращается, стягиваясь, видимо, до пределов южной оконечности "ольвийского треугольника", заселенного в дальнейшем в римскую эпоху.

Итак, все приведенные факты рисуют нам Ольвию второй четверти I в. до н. э. как обескровленный, захиревший, пришедший в крайний упадок город. Едва ли после последовавших одно за другим поражений Митридата в третьей войне с Римом она могла представлять для царя сколько-нибудь достойный интереса и траты усилий объект, требовавший отвлечения на его оборону военных сил в тот момент, когда эти силы были столь необходимы самому царю для того, чтобы выиграть решающую схватку с Помпеем.

Оставленная в критическую минуту понтийским царем без военной поддержки, она автоматически вышла из-под его контроля. Ослабленный, истощенный военными нападениями город доживал свои последние дни. Катастрофа разразилась одним-двумя десятилетиями спустя.

Ольвия в ряду других западно-понтийских полисов подверглась нападению и разгрому полчищами гетов, сплотившихся под властью их правителя Буребисты. Обессиленный, изнуренный город, или, вернее то, что от него осталось к середине I в. до н. э. , был взят гетами, можно сказать, голыми руками, разграблен и разрушен. Однако Ольвия к этому моменту настолько захирела, что археологические следы разгрома до последнего времени даже не улавливались.

Уцелевшие после погрома ольвиополиты, подобно жителям Истрии и Одесса, вынуждены были покинуть город. Вернулись они на пепелища спустя некоторое время по желанию скифов, нуждавшихся в торговле с эллинами. Очевидно, Ольвия пережила, как и Истрия, событие, получившее название "второе основание". Однако как из детального повествования Диона, так и из результатов многолетних раскопок явствует, что возрожденная Ольвия никогда уже не достигла былого расцвета и благополучия - после разорения ее воинами Буребисты территория ее застройки сократилась в несколько раз. Так печально и несчастливо закончились первые шесть столетий "счастливого города" на берегу Гипаниса.

    Заключение

Мы проследили эпоха за эпохой большую часть тысячелетней истории Ольвийского полиса, основанного милетскими колонистами на берегах Гипаниса и Борисфена. Судьбы Ольвии были тесно переплетены с судьбами всего греческого мира, ее развитие шло в ногу со временем, приходя те же стадии и порождая те же феномены, которые были присущи полисам Средиземноморья и Причерноморья. Однако все это не лишало Ольвийский полис свойственного ему неповторимого своеобразия, вызванного к жизни вполне определенной экологической, этнополитической и конкретно-исторической обстановкой. Именно в этом гармоничном неразрывном переплетении общего и особенного состоит, на мой взгляд, непреходящее значение Ольвии для общеэллинской истории. Попытаемся же определить, в чем главном заключалось то и другое.

Основным общим моментом, роднившим Ольвийский полис с его собратьями в Малой Азии и Великой Греции, в Галлии и Испании, в Ливии и Египте, было столкновение его буквально с первых шагов и вплоть до последнего вздоха с огромным и пестрым по своему составу миром варваров, характер взаимоотношений с которыми и определял на протяжении веков судьбы как самого полиса, так в значительной степени и его окружения.

Второй основополагающий общий момент, присущий очень многим областям греческой колонизации, состоял в столкновении с огромными неисчерпаемыми производственными ресурсами, которые при благоприятной на первых порах этнополитической обстановке привели к резкому взлету экономики, а последняя, в свою очередь, вызвала возникновение значительной поначалу имущественной, а затем и социально-правовой дифференциации жителей полиса, отчетливо прослеживаемой по нашим источникам уже с конца VI в. Имущественное и юридическое превосходство первых основателей над прибывавшими впоследствии добавочными колонистами не могло не вызвать социально-правового неравенства тех и других, стимулируя тем самым установление и укрепление аристократического образа правления. Дальнейшее развитие полиса в экстремальных условиях внешнеполитической угрозы со стороны варваров вынесло на гребень волны ольвийскую тиранию. Изменение же политической обстановки в регионе привело к смене ее сначала умеренной, затем радикальной, а спустя известное время и элитарной демократией. Это был путь, которым прошли многие греческие полисы. Особенное же в историческом развитии Ольвии обусловливалось во многом тем существенным фактором, что полис в течение более чем пяти веков, т. е. на протяжении большей части своей истории вообще, не подчинялся мощным державам восточного типа, затем не входил в империю Александра Великого, а после ее распада не был интегрирован в состав ни одной возникшей на ее развалинах эллинистической монархии. Это отнюдь не означает, что Ольвия на протяжении всего этого времени оставалась в полном смысле слова автономным государством. Напротив, в данном, как, впрочем, и в соседнем западнопонтийском регионе возникает совершенно особая форма зависимости - "варварский протекторат". Этот своеобразный вид подчинения играл столь существенную роль в истории Ольвии, и не ее одной, что требует прежде всего выработки четкой дефиниции. Под "варварским протекторатом" предлагается понимать установление определенных форм зависимости греческих полисов от того или иного варварского политического образования без интегрирования их в структуру последнего, выражавшихся в контроле варваров в лице верховного правителя или его наместников и ставленников над экономической сферой жизни полисов и во внеэкономической эксплуатации различных видов; взамен этого - определенные, в той или иной мере соблюдавшиеся гарантии варварских протекторов по обороне полисов. Под сформулированный тип зависимости подпал не один Ольвийский полис, и доказывал он свою жизнеспособность не одно столетие. Можно уверенно сказать, что варварский протекторат стал универсальным длительным феноменом в обширном западно- и северопонтийском регионе на протяжении V-II вв. Однако ему, как и самой истории Ольвии, был присущ ряд общих и различных моментов. Общее заключается в том, что независимо от экономического уклада и типа варварских обществ - будь то кочевое, полукочевое или оседлое, - независимо от степени развитости в них форм государственности при установлении протектората всем им было присуще главное: как правило, невмешательство во внутреннюю и внешнюю политику полисов, действие протектората распространялось преимущественно на сферу финансов и экономики. Вторым общим моментом, проявлявшимся в несколько иной сфере, было стремление варварских правителей привлечь к себе на службу греческих советников, экспертов, военных специалистов и т. п. , в том числе и из полисов, которые находились под эгидой протектората. Таковыми были ольвиополиты Тимн при царе Ариапифе и Посидей при дворе Скилура, антиохиец Гермей у Канита, маронеец Гераклид при Севте I, Антигон при Сариаке. Наконец, нередко варварские правители от своего имени или от имени своих наместников выпускают в подвластных им греческих полисах монету как символ их подчинения: Скил в Никонии, Арих, Эминак и Скилур в Ольвии, Атей в Кал-латисе, Канит и другие цари Малой Скифии в городах Добруджи.

Различие между отдельными варварскими протекторатами состоит прежде всего в разных формах и способах внеэкономической эксплуатации, которые опять же не были обусловлены типом общества, не зависели от времени их применения. Во-первых, это экономический диктат, проявившийся в Ольвии периода правления Ариапифа, Скила и Октамасада в переводе хозяйства на новые рельсы - в сворачивании земледелия и интенсификации транзитной торговли. Наиболее распространенной формой эксплуатации была регулярная дань, уплачиваемая полисами варварам. Форос вносили города фракийского побережья царству Одрисов, Истрия Ремаксу, возможно, Византии Атею, тот же полис кельтскому царству в Тиле. Из Протогеновского декрета мы узнаём и об иной форме уплаты трибута, выражавшейся в менее регулярных дарах, которые привозят в ставку Саитафарна либо сами ольвиополиты, либо за ними приезжают варвары, либо последние получают их по особому поводу (например, "дары по случаю проезда"). Наконец, еще одной разновидностью внеэкономической эксплуатации было кормление войска по типу "персидских угощений", о котором мы можем догадываться на основании рассказа Геродота о частных прикочевках Скилова войска к Ольвии.

В обоюдном процессе подобных греко-варварских контактов ни одна из сторон не участвовала пассивно. Установление протектората прежде всего стимулировало ускоренные темпы эллинизации варварских обществ. Однако темпы эти, как и сама степень акцептации варварами достижений эллинской цивилизации, не были одинаковыми, но зависели от множества объективных и субъективных факторов. Так, Атей приказывает чеканить в Каллатисе монету, но презрительно относится к великолепной игре прославленного флейтиста Исмения. Скил - кочевник, но в силу воспитания и образованности проникся греческим образом жизни и религией. Саитафарн и Ремакс только взимают дань соответственно с Ольвии и Истрии, а Ариапиф, Скил и Скилур используют Ольвию для вывоза своей продукции, привлекают к себе на службу ее граждан, хотя из последних троих двое кочевники, а третий правитель царства эллинистического типа. Даже Буребиста, поправший все вековые нормы протектората, держит при себе греческого советника Акорниона, родной город которого Дионисополь он не трогает.

Однако описываемый процесс нельзя представлять себе в виде некоего монолога, в котором требует и получает только варварская сторона. Несомненно, известные выгоды из подобного частичного ущемления своей элевтерии извлекали и греческие полисы, по меньшей мере определенные слои их жителей. Так, потеря Ольвией хоры в V в. компенсировалась за счет расцвета внешней торговли и ремесел, а потому в целом пагубно не сказалась на состоянии экономики полиса и, видимо, на благосостоянии большей части его жителей. Вхождение Ольвийского государства под протекторат позднескифского царства в Крыму кроме укрепления его обороноспособности должно было, несомненно, улучшить снабжение города продовольствием, усилить занятость его жителей в разных отраслях производства и коммерции, а потому повысить их жизненный уровень.

Резюмируя все сказанное, можно сформулировать основной, кардинальный итог всего исследования: история Ольвийского полиса во всех ее проявлениях общего и особенного, при всех показателях неодностороннего характера протекавших в ней процессов дает нам яркую иллюстрацию сложности и многообразия самого хода развития античного общества, новые аспекты и грани которого будут все полнее раскрываться по мере накопления источников и углубленного их изучения.

    Список используемых источников

Blaramberg I. P. Choix de medailles antiques d’Olbiopolis ou Olbia, P. , 1822. Рус. пер. : М. , 1828. Виноградов Ю. Г. Древнейшее греческое письмо с о. Березань // ВДИ. 1971. № 4. С. 80. Виноградов Ю. Г. Полис в Северном Причерноморье. С. 389.

    Виноградов Ю. Г. Милет и Ольвия. С. 256.

Виноградов Ю. Г. Политическая история Ольвийского полиса. М. : Наука, 1989. – 288 с. , с ил. Graham A. J. The Colonial Expansion of Greece. P. 125

    Euseb. Chron. can. / Helm. В. , 1984. Р. 95b.
    Зограф А. Н. Античные монеты. С. 130.

Карасев А. Н. Указ. соч. С. 28; Яценко И. В. Скифия VII-V вв. до н. э. М, 1959. С. 111

Карасев А. Н. Монументальные памятники ольвийского теменоса. С. 39, 41, 45, 113.

Карышковский П. О. Ольвийские эпонимы//ВДИ. 1978. №2. С. 88 Козуб Ю. И. Историческая топография некрополя Ольвии// Античная культура Северного Причерноморья. Киев, 1984. С. 162.

    Копейкина Л. В. Некоторые итоги… С. 243.
    Лапин В. В. Греческая колонизация. С. 352.

Леви Е. И. Новые посвятительные Апполону Дельфиниу из раскопок Ольвии//История и культура античного мира. М. , 1977. С. 195.

    Леви Е. И. Ольвийская огора. С. 115.

Lindisch F. De rebus Olbiopolitarum, P/ 4 (655-558 гг. ); Ziebell W/ Olbia/ S/ 9 (та же дата) .

    Марченко К. К, Модель ... . С. 142
    Рубан В. В. // ВДИ. 1977. №2. С. 204

Scythica et Caucasica. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. СПб. , Т. 1, 1893– 1900; Т. 2 1904-1906.

Corpusinscriptinum Graecarum/ 1843/ Vol/ 2, cap/ 1/ P/ 86-89, 5-10 Сумароков П. Путешествие по всему Крыму и Бессарабии. М. , 1800. Трофимова М. К. Указ. соч. С. 54.

Уваров А. С. исследования о древностях южной России и берегов Черного моря. СПб. , 1851. Вып. 1. Об истории Ольвии см. : с 355.

    Фол А. Политическая история на траките. С. , 1972. С. 139.
    Хазанов А. М. Социальная история скифов. М. , 1975. С. 235.

Страницы: 1, 2