 |
РУБРИКИ |
Страхи в России в прошлом и настоящем - (реферат) |
РЕКЛАМА |
||
|
Страхи в России в прошлом и настоящем - (реферат)Страхи в России в прошлом и настоящем - (реферат)Дата добавления: март 2006г. Реферат по социологии Студентки первого курса факультета политологии (группа 142) Смиренской Александры Глава 1 Страхи в социальной жизни и их отражение в мифе, религии и философии Глава 2 Страх как социальный феномен Глава 7 Мобилизационная функция страха: страхи и катастрофизм в СССР Глава 8 Прошлое как источник страхов и компонент сознания современного человека Глава 9 Демобилизующая функция страха: страхи и катастрофизм в современной России Глава 10 Характеристика основных изменений: новое отношение к страху и новые страхи Для своего исследования я выбрала книгу “Страхи в России в прошлом и настоящем”, авторами которой являются С. Матвеева и В. Шляпентох. С. Я. Матвеева-культуролог, специалист в области научных исследований социокультурных проблем развития России. Последние годы она работает и живет в США. В. Шляпентох является автором нескольких десятков книг и множества статей в области социологии и методологии социологических исследований. Он был одним из организаторов первых общенациональных опросов общественного мнения в Советском Союзе; в настоящее время профессор социологии Мичиганского университета, видный специалист и эксперт в области социальных процессов, идеологии и общественного мнения в России и других постсоветских странах. Эта книга исследует феномен массовых страхов перед негативными событиями, оцениваемыми в обществе как катастрофы. В роли таких событий могут выступать различные кризисы, гражданские конфликты, глобализация мира, захват власти в стране, природные бедствия, вспышки эпидемий. Не исключены и страхи перед глобальными катастрофами: массовое вымирание человечества или конец мира. Авторы обращают внимание на то, что эта тема не достаточно хорошо разработана в социологии. Но в России социология больше ориентирована на изучение роли негативных тенденций и страхов в социальной жизни. Авторы говорят, что: ”задачи данного исследования включают в себя осмысление ряда проблем, имеющих важное значение для углубления научных знаний о роли страхов в жизни современных обществ”. (стр. 8)Первая проблема носит методологический характер. Утверждается, что в обществе может возникать и распространяться катострофический тип мышления и сознания. Вторая проблема-научно-теоретическая и прикладная одновременно. Авторы настаивают на том, что в России наблюдается высокий уровень массовых страхов в обществе в целом и высокий уровень катастрофического сознания в определенных группах. В книге 12 глав, в которых рассматриваются как общие для всех людей аспекты, связанные со страхом, так и особенности страхов в России. Глава 1 Страхи в социальной жизни и их отражение в мифе, религии и философии. В этой главе авторы предлагают рассмотреть основные источники страха, страх в устной и письменной культурах, истоки катастрофизма, направленность страхов в древности, в Средние века, в Новое время и, наконец, в XX веке. Источники страхов авторы разделяют на две основные группы: преобретенные из собственного опыта и полученные из культурных и социальных институтов. Источники информации являются, по их мнению, мощными факторами, влияющими на уровень катастрофизма в человеческом мышлении. Религия и философия уделяют огромное внимание чувству страха, исходя из того, что страх был “фундаментальным аспектом человеческого опыта начиная с древности”(стр. 11)До сих пор вера в неминуемую катастрофу–кредо различных сект. В следующем разделе книги авторы приходят к выводу, что в архаичные времена страха перед будущим(основы катастрофического сознания) не существовало, так как сначала должны были появиться “концепции расчлененного времени”(стр. 12)Но уже в глубине веков страх стал превращаться в культурную тему. Для устного общения характерна эмоциональная нагруженность, а так как страх-одно из самых сильных чувтв, то он постоянно находил воплощение в процессе устной коммуникации. Формирование письменной культуры означало фиксацию и кодификацию культурных значений, эта культура дала людям ощущение преодоления времени. Люди смогли передать свои представления и страхи в далекое будущее. Предсказания и пророчества тоже получили выражение в текстах. Что касается истоков катастрофизма, то авторы считают, что ими являются циклические концепции. Предвидения будущих катастроф были основаны на представлениях о циклическом времени: ”Мифы повсеместно несли в себе картины циклического мира, переживающего катастрофы и становление, как и боги, которые периодически гибли и воскресали”. Направленность страхов в различное время была разной. Например в древности страхи были направлены на внешний мир, потому что люди боялись бедствий, приходящих из окружающего мира. ”Зло также рассматривалось как внешняя сила: разгневанные боги, мифологическое воплощения зла, колдуны, приносящие своими заговорами и заклятиями бедствия и смерть”. В Средние века продолжительность жизни была довольно маленькой. Эпидемии, высокая детская смертность, жестокие голодовки создавали психологический фон, где “смерть была привычной спутницей жизни”. Средневековое мышление было проникнуто глубочайшим пессимизмом. В книге приводятся слова Ж. Ле Гоффа: ”Мир стоит на грани гибели, на пороге смерти . ” (стр. 19)Постоянные ожидание конца света рождали волны страха и паники. В Новое время катастрофизму был брошен философский вызов. ”Идея динамизма и постоянного стремления к совершенствованию противостоит катастрофическому мировоззрению, хотя и не исключает возможности катастрофы, прекращения существования человеческого рода”. (стр. 21)Главной ориентацией философии в Новое время стала ориентация на прогресс и оптимизм. Акцент в этой главе делается на то, что историческая тенденция состоит в смещении векторов страха: со страхов, обращенных вовне, к страхам, обращенным вовнутрь. ”Философия сместилась в сторону осмысления разрушительного начала, скрытого в человеке”. (стр. 22)Это показывают такие философские направления, как экзистенциализм, фрейдистский психоанализ и энвиронментализм. Страх-одно из центральных понятий экзистенциализма. Кьеркегор выделяет обычный страх-боязнь и безотчетный страх-тоску. Первый страх перед конкретными предметами и обстоятельствами присущ и человеку и животным. Второй страх возникает только у человека, когда он узнает, что не вечен. М. Хайдеггер развил кьеркегоровскую идею страха. Он говорит о том, что концом и разгадкой экзистенциального страха является смерть. Ж. -П. Сартр продолжил логику осмысления этого вида страха. Он связывает его с понятием свободы, таким образом смещая понимание страха вовнутрь личности. Сартровский страх контролируемый и подвластный человеку. Другое влиятельное направление в философии-фрейдизм и психоанализ. Фрейдизм различает два вида страха: перед внешней опасностью и иррациональный страх, страх перед самим собой. Последователи Фрейда изучают отношения между культурой личности и культурой общества. Э. Фромм утверждает, что страх-то чувство, которое является определяющим при формировании социального характера. Массовизация индивида-результат социолизации. Платой за это является подавление социально оттаргаемых качеств с помощью страха. Страх-эффективный механизм социолизации. В 60-х гг. развивается новая форма страхов перед самим собой и собственными разрушительными возможностями, касающаяся отношений с окружающей средой, -энвиронментализм. Но для авторов книги важно, ”что энвиронменталистские идеи и движения выступают в качестве дальнейшего продвижения человеческой рефлексии и страхов, эту рефлексия сопровождающих на личность и человечество”(стр. 28), что подтверждает их теорию. В этой главе авторы приводят типологию страхов. Первая группа страхов-это страхи специфические и универсальные. Страхи перед природными бедствиями, войной, голодом, снижением уровня жизни и анархией относятся к универсальным. Но существуют и такие страхи, образы которых меняются со временем. Примером может служить страх перед упадком нравственности. Форма и содержание этого страха менялись от одного периода к другому. Вторая группа-это социализированные и несоциализированные страхи. Несоциализированные страхи больше приближены к природным реакциям на опасности существования. Второй тип реализовался как страх перед авторитетом. Этот тип разрушается в ситуации аномии. Результирующей этой ситуации является нигилизм. Авторы приводят в пример ситуацию в России после реформы 1861 года. Освободившиеся крестьяне испытывали тревогу и неуверенность. И на смену социализированному страху перед хозяином пришел несоциализированный страх перед неизвестностью. Что касается нигилизма, то то Россия пережила несколько волн этого явления, что сильно ослабило страх перед любым выражением авторитета. Авторы замечают: ”В современной России “почтительный ”страх настолько ослаблен, что иногда приходится задумываться, существует ли он там вообще”. Следующее типологическое разделение страхов-на индивидуальные и массовые. Индивидуальные, или личностные, страхи вполне уникальны. Массовые же сложились в процессе социальной и культурной коммуникации. Этот вид страхов ориентирован на сложившуюся в социальной среде ситуацию, поэтому он достаточно подвижен и динамичен и сильно различается от страны к стране. Существует еще одно подразделение страхов на рациональные и иррациональные. Страхи, направленные на определенную угрозу, называются авторами рациональными. Иррациональные же страхи необоснованы. Как правило, одним из главных источников подобных страхов являются интересы идеологов и политиков. Здесь авторы приводят нам результаты опроса 1996 года в России по поводу “широкого распространения конспиративных идей. ”(стр. 37) ”Сионизм и еврейский заговор”вызывают “некоторый интерес” у 18% россиян, ”сильный страх”-у 5% и “постоянный страх”-менее чем у 1%. Вопрос о “масонах и их попытках установить контроль над миром” вызвал “некоторый интерес”-у 15%, ”сильный страх”-у 8%, “постоянный страх”-у 2%. Далее в этой главе авторы рассказывают нам про динамику страхов, предворительно напоминая, что “страх является необходимым условием нормального функционирования сообществ”. (стр. 38) В древних сообществах действовал страх-отлучения-от-сообщества. Столь же древен страх-стыд. Сначала последний являлся прочной уздой, направлявшей человека по пути самообуздывания. Но в России с некоторого времени некоторые формы страха-стыда оказались поврежденными. А случилось это в годы советской власти, когда население состояло в основном из горожан первого поколения. Причину этого авторы видят в маргинализации культуры. За этим последовало возвращение к непосредственным формам физического принуждения. Страх оказывает влияние и иногда определяет ту или иную стратегию поведения. В этой главе авторы знакомят нас с ролью страхов, как стимулов, и различными видами поведения. Страх безусловно является стимулом к каким-то определенным действиям. В качестве примера авторами выбран страх перед массовым голодом, который в 1992 году испытывала половина населения. Результатом стало расширение частных огородов. Таким образом материализации страха удалось избежать. Ответной реакцией на страх может стать либо конструктивное, либо разрушительное поведение. Страх, обузданный разумом, усиливает рациональные способности человека. ”Социологический смысл изучения подобного типа реагирования на реальную или мнимую опасность-в изучении возможностей конструктивного массового поведения в условиях стресса”. (стр. 43)Разрушительное поведение в ситуации страха связано с паническими типами реагирования на ситуацию. Иррациональные действия могут иметь катастрофические последствия. Следствием страха может быть и агрессия, нападение на источник страха. Иногда люди могут оставаться безразличными перед лицом опасности. ”Массовые настроения, проникнутые чувством апатии, безнадежности, -важный элемент процессов социальной демобилизации”. (стр. 43)Иногда если угроза касается общества, а не лично данного человека или его семьи, он остается пассивным. Два других типа пассивного реагирования на страхи-апатия и эскапизм. Апатия наступает тогда, когда люди считают, что от них ничего не зависит и что они ничего не могут сделать. Эскапизм-крайняя форма такой реакции, при которой люди игнорируют угрозы и считают, что их не существует. Авторы приводят пример украинских и белорусских крестьян, которые после чернобольской катастрофы не покидали загрязненную территорию. Авторы показывают нам два основных вида издержек. Первый-самореализующиеся пророчества. Страх перед преступниками часто провоцирует людей на преступные действия. Второй вид издержек ложно стимулирует людей, заставляя предпринимать ненужные и вредные действия. Но существуют еще и косвенные издержки. Рост катастрофизма сопровождается увеличением политического экстремизма и насилия в обществе, ростом этнического негативизма и ксенофобии, общей деморализацией, распространением асоциального индивидуализма и мистицизма, увеличением числа апокалиптических сект в обществе. Но в обществе существуют психологические пути, снимающие страхи в общественном сознании. Исходя из того, что существует психологическая адаптация на различных уровнях, авторы делают вывод, что каждая личность делает различие между будущим для себя и будущим своей группы и общества. Приводятся данные ВЦИОМ: 46% россиян оценивают свою нынешнюю жизнь как “среднюю” или лучше, только 29% дали ту же самую оценку жизни в их городе или деревне. Более того, только 12% думали примерно то же самое о жизни в стране. Поскольку страх является постоянным компонентом социальной жизни общества, то то страх получает ту или иную оценку в общественном сознании. На ранних этапах развития человеческих общеста страх оценивался скорее положительно. Во-первых, позитивная оценка страха базировалась на его способности выполнять сигнальную функцию, способствовать самосохранению живого существа. Во-вторых, страх имел социальный смысл, упорядочивающую и организационную функцию. В-третьих, выделялась культурная роль страха, которая заключалась в трансляции моделей поведения, необходимых для общества. Со временем, однако, страх потерпел переоценку, вперед выдвинулась негативная сторона страха. Авторы апеллируют к сдвигам в культуре в эпоху Просвещения. Во-первых, страх стал коррелировать с понятиями зависти, подчинения, несвободы. Во-вторых, общий сдвиг в сторону рациональности заставил пересмотреть и сигнальную функцию. Страх связывали с пессимизмом, а сигнальная функция страха не может коспенсировать тот вред, который приносит пессимизм как его результат. В-третьих, была переоценена и способность страха выступать фактором, повышающим организованность в жизни сообществ, облегчать задачи управления. Новая идея состояла в том, что послушание из страха не является организующим фактором, но напротив-вносит в социальную жизнь дезорганизацию. Наконец, во второй половине нашего столетия была переоценена воспитательная роль страха. Авторы усматривают причину этого в развитии гуманизма. Дети стали рассматриваться как свободные становящиеся личности. В конце главы делается вывод, что страхи амбивалентны. И выделяются четыре фактора, подтверждающие это: наиболее позитивный из них-сигнально-ориентационная функция. Но современные опасности часто невидимы и неслышимы, что оставляет эту функцию страхов незадействованной. Не утратила своего значения и мобилизационная функция страха. Он по-прежнему выступает стимулом, но также страх может парализовывать волю, вызывая панику и порождая волны дезорганизации и деструкции. Весьма двусмысленна социально организующая и социализирующая функция. Ее оценка варьируется в зависимости от идеологических и политических убеждений. Поскольку современный мир ориентирован больше на будущую жизнь, то возрастает пргностическая функция страха. В заключении авторы еще раз обращают внимание на негативные последствия страхов. Они говорят о том, что страх сам может превратиться в фактор, вызывающий катастрофу. Здесь приводится в пример явление “превентивная война”, которая начинается в результате опасений, что противоположная сторона начнет наступление первой. В качестве одного из недавних проявлений массового страха называется паника в Москве во время экономического кризиса 1998 года, которая была спровоцирована решением об отставке правительства С. Кириенко. Глава 5 Между уверенностью и страхом существует некий баланс. Когда страх становится постоянной характеристекой сознания, то можно говорить о формировании катастрофического сознания. Оно может существовать в двух основных проявлениях: как состояние психики и как ценностной синдром, массовое настроение. Именно второе проявление интересует авторов этой книги. В разделе “Объективные и субъективные измерение катастроф”рассматриваются три основные концепции: Катастрофа или любые другие негативные явления как объективные феномен Субъективный образ уже произошедшей катастрофы, сложившийся в сознании людей Страх перед ожидаемой катастрофой-катастрофизм Для авторов центральным понятием данного исследования становится катастрофическое мышление и его возможные следствия. Следующий раздел книги называется “Катастрофа как объективный феномен”. Здесь приводятся различные взгляды на катастрофы. Вообще, катастрофа-это всеохватывающая проблема всех и каждого. До недавнего времени в науке понятие катастрофа употреблялось при изучении стихийных бедствий. В социально-научном знании это понятие относилось к появлению какого-либо нового качества неожиданно, скачком. Для социологов же это–не только изучение внешнего события, но и оценка положения субъекта, вовлеченного в катастрофу, оценка происходящих событий. Далее внимание читателя обращается на временной характер пртекания событий. Как правило, катастрофы соотносят с кратковременным действием. Но существуют и другие варианты. Катастрофы могут оказаться довольно длительными. Например, продолжительное ухудшение положения русского дворянства, вплоть до гибели в 1917 году, гибель русского традиционного крестьянства или, наконец, катастрофа, постигшая русскую разночинную интеллигенцию. Также примером может являться гибель любого государства. Катастрофа представляется здесь через понятие “дезорганизация”. Для соотнесения катастрофы с человеческой деятельностью авторы предлагают несложную классификацию: Катастрофы, не зависящие от человека(землетрясения, тайфуны, сели и тд. ). Катастрофы, являющиеся побочным продуктом человеческой деятельности(экологические опасности в результате выбросов). Социальные катастрофы разных масштабов как результат дезорганизации в обществе, разрушения культуры, отношений людей(революции, войны). Духовные катастрофы и разломы, которые являются значимыми факторами последующих реальных катастроф. C другой стороны катастрофа может быть рассмотрена и как субъективный феномен. Ее субъективность проявляется в тех оценках, которые дают люди. Одно и то же событие для одного человека может стать катастрофой, а для другого лица улучшить позиции. Примером могут явльться поражения в войне, революции, крах империй. Субъективная оценка страхов может приводить к переоценке имевших место катастроф. Крушение СССР и становление новой России вызвало массовую переоценку российской истории начала XX века. В годы советской власти приход большевиков к власти исторической наукой оценивался как “начало новой эры”. Официальному оптимизму доверяло большинство населения. Коренной сдвиг в современном восприятии привел к масштабной переоценке истории Советской России, радикальному ее снижению. Далее речь идет о возникновении катастрофизма. Как правило, катастрофическое сознание распространяется в периоды социальных катастроф. Настроения могут транслироваться в такие периоды всеми возможными способами-от панических слухов до установившейся тональности в средствах массовой информации. Хотя иногда большинство населения не замечает приближения настоящей катастрофы. Находится много примеров этому в истории. Римляне не осозновали грозящей им катастрофы, тоже самое происходило с турками в XVII-XIX веках и с австро-венграми на рубеже XIX-XX веков. В России же в 1991 году страх людей перед голодом и ощущение наступающей катастрофы заставило людей смириться с гайдаровскими реформами. “В разваливающемся СССР массовые катастрофические настроения можно было наблюдать в конце 1991 года, когда в Москве, например, магазины остались почти без всяких товаров. Люди заходили туда и видели одни лишь пустые полки. ” (стр. 72) Для социологии важны различные факторы, влияющие на уровень катастрофического сознания: успех в профессии, достижение массового спроса, игра на глубоких социально-психологических чувствах, игра на заглубленных социально-культурных смыслах, момент выгоды для конкретных носителей профессии, чтобы преуспеть в профессиональной гонке. В этой главе говорится о том, что все люди делятся на “получателей” страха, чье отношение к страху пассивно, и “производителей”, способствующих созданию и распространению страхов. Далее в ней рассматриваются основные “производители” и их выгода, а также массы, как носители страха. Авторы считают, что за распространение различных страхов ответственны средства массовой информации и доминирующие идеологии. Но, с другой стороны, отсутствие идеологии тоже может привести к печальным последствиям. Примером может служить советская идеология во времена Сталина. Населению внушался страх перед классовыми врагами и капиталистическим оружием. Одновременно эта идеология была способна поддерживать оптимизм среди значительной части населения. Отсутствие же сильной официальной идеологии в посткоммунистической России–одна из главных причин распространнения пессимизма. Идеологии считаются одними из основных “производителей ” страхов. Существуют две полярные точки зрения на роль деятельности идеологов по созданию и распространению страхов. Первая точка зрения именуется утилитаристской и элитистской. Согласно ее страхи распространяются из-за личной выгоды. При этом сами они могут быть убеждены в истинности и правильности отстаиваемой позиции, могут работать на кого-то другого, могут поставлять свои идеи по личному убеждению в необходимости донести эти идеи до других людей. ”Согласно этой точки зрения, ответственными за содержание идеологии оказываются идеологи. ”(стр. 79) Политики также как идеологи используют страхи для достижения собственных целей. Они специально нагнитают массовые страхи, ”стараясь получить имидж единственных спасителей нации от якобы неминуемых катастроф. ”(стр. 84)Коммунисты, возглавляемые Геннадием Зюгановым, делают акцент на будущей глобальной экологической катастрофе и на смертельном конфликте между “Севером” и “Югом” из-за ресурсов. Предвыборная кампания президента Ельцина в 1996 году была основана на том, что победа коммунистов приведет страну к катастрофе. Этому взгляду противостоит иное пониминие роли идеологов, названное антиэлистическим. ”Они-некий рупор общественных взглядов и настроений и в силу этого отражают и выражают массовые убеждения, верования и настроения. ”(стр. 79) Интеллигенция представляет собой агент страха. Интеллектуалы считают своим долгом критически относиться к действительности. За одно-два десятилетия перед революцией 1917 года катастрофические настроения были чрезвычайно распространены среди русской интеллигенции. Философ В. Соловьев читал лекцию “О конце всемирной истории”, а К. Леонтьев в брошюре”Наши новые христиане” утверждал, что “все должно погибнуть”. В результате полного краха интеллигентских идеалов мир стал восприниматься как достойный смерти. И некоторые представители культурной и хозяйственной элиты стали склоняться к революции. Это наложило отпечаток на общую атмосферу в стране, на усиление катастрофизма. Реципиенты страхов принимают свои страхи из двух главных источников: из личного опыта и из средств массовой информации, образовательных институтов, искусства, литературы. Авторы приводят здесь результаты своего исследования в России: ”большее число опрошенных (63%) связывают появление страхов в своем сознании со своим личным опытом, и только 33% опасаются вторичной информации, полученной из телепередач, радио и газет. ”(стр. 83) Мобилизационная функция страха: страхи и катастрофизм в СССР “Условием и предпосылкой использования страха для целей мобилизации тоже был страх-перед разрушением самих основ социалбной жизни. ”(стр. 87)Российская империя рухнула в 1917 году. Рост массовых страхов есть нормальная реакция на дезорганизацию социальной жизни. Российская Империя с начала XX века вошла в состояние нестабильности. Большая часть русской интеллигенции ожидала изменений с радостью. Все это осложнялось внешнеполитической катастрофой первой мировой войны. Революция и крах режима несли с собой дезорганизацию нормального порядка жизни и массовые страхи. ”Социально-психологическая атмосфера, сложившаяся в России после установления большевистского режима, может быть понята при учете того, что сам большевистский переворот был элементом социально-политической, хозяйственной, военной катастрофы, связанной с крахом исторической государственности. ”(стр. 88)Жизнь в Советской России после 1917 года была разрушена. Атмосфера бедствий, хаос, разруха стали фоном и предпосылкой последующего государственного террора. Максим Горький в своей газете “Новая жизнь” писал 21 декабря: ”Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас на Руси. ”Человеческая жизнь ничего не стоила. Увеличилось число самоубийств, у крестьян отбирали хлеб, случались забастовки на почве голода, участились вспышки эпидемий. Авторы делают вывод, что эти массовые настроения побудили население России согласиться с режимом “сильной руки” как гаранта восстановления социального порядка. Тоталитарный политический режим ставил цели модернизации страны. Тоталитарное управление базировалось на страхе, поддерживалось особое состояние мобилизации. Но мобилизационные возможности такого режима ограничиваются адаптационными механизмами. Как следствие, ослабевают политические режимы, которые держались на страхе. В книге приводится цитата Ханны Арендт: ”Среди причин внутреннего краха подобных режимов немалую роль сыграли лимитированные возможности использования страха для целей мобилизации населения”. В стране сформировалось два облика культуры катастрофизма. Первый-агрессивно-праздничный, характерный для периодов мобилизации. Второй выражался в жертвенно-пассивной реакции репрессируемых групп. Возможность длительного существования советского катастрофизма авторы объясняют базированием его на позитивной мировоззренческой оценке социальных катастроф и революционного насилия. Большевистская идеология апеллировала к массовым эмоциям и чувствам. В результате сформировалось специфическое общество, в основе идеологии которого лежала идея мировой катастрофы. Значительная часть населения была убеждена, что страна окружена враждебными государствами, и готовилась к грядущей роковой битве с капиталистами и буржуазией. ”Здесь можно видеть, как охвативший общество беспредельный катастрофизм внес катастрофу в каждый дом, превратив повседневность миллионов в ад. ”(стр. 94)Советский катастрофизм характеризовался максимизацией космического страха перед мировым злом. В разряд внушавших страх в разное время попадали кулаки, враги народа, шпионы, затаившиеся, остатки враждебных классов, фашисты, империалисты, сионисты, националисты и вообще кто угодно. Катастрофизм массового сознания, по мнению авторов книги, оправдывал установление тоталитаризма. В 20-е годы ждали мировой катастрофы, т. е. всеобщей катастрофы планетарного характера. В 30-е все население было убеждено в неминуемости новой войны, в 40-е произошла реальная катастрофа. В 50-е—60-е боялись атомного Апокалипсиса. Страх голода переплетался со страхом перед войной. К этому добавлялась всеобщая боязнь КГБ. Следующий раздел главы посвящен использованию катастрофизма для налаживания дисциплины труда. Существование массового принудительного труда создавало образ жизни, сам являющийся повседневной катастрофой. В 1939 году для колхозников устанавливается обязательный минимум трудодней, в этом же году вводится трудовая книжка. В 1940 году всякий выпуск недоброкачественной продукции приравнивается к вредительству. В 1938 году было принято постановление об упорядочении трудовой дисциплины. Все эти меры не оказались эффективными, и что привело к указу Президиума Верховного совета СССР “О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с пердприятий и учреждений”. Одновременно начинается идеологическая волна митингов в поддержку нового указа. Далее следует широкая кампания арестов. За ее первый месяц было возбуждено 100000 дел, а за полтора последующих-900 тысяч. Вместе с тем усиливаются масштабы сверхурочных работ. Террор как средство укрепления дисциплины использовался и в деревне. Прошлое как источник страхов и компонент сознания современного человека Важнейшим источником страхов выступает прошлый опыт. Этот опыт, как правило, основан на чувствах сопричастности и самоидентификации как по отношению к своей семье, так и к какой-либо этнической, культурной или профессиональной группе. ”При критическом рассмотрении истории кризисного развития 1989-1995 годов русские, особенно национально настроенная интеллигенция, воскрешают образы прошлых бедствий. Например, современный период сравнивается с такими отдаленными событиями истории, ,как феодальная война в России и Смутное время, внешне связанными в общественном сознании с опасностью возможной дезинтеграции России. Период гражданской войны 1918-20 гг. стал одним из наиболее мощных символов, вызывающих глубокие чувства не только у интеллигенции, но также у простых людей. Память о голоде начала 30-х, а также массовых репрессиях во времена “большого террора” еще живы в непосредственной актуальной народной памяти. Собственно, они никогда и не стирались на протяжении всего советского периода русской истории. ”(стр. 104) Существуют различные оценки прошлого. Новые интерпритации прошлого подчас способны решительно изменить его облик. Иногда целые народы получают новое прошлое. Именно это произошло после крушения СССР. Для обществ, переживающих радикальные трансформации, опыт отцов и дедов теряет свою привлекательность. ПО мнению авторов, Россия-один из примеров. ”Петровская ломка сложившихся традиций случилась давно, однако помнится всеми русскими людьми как факт их истории. Более недавний случай-история СССР, которая началась с прямого отрицания прошлого. В идеологии оно оказалось прочно связанным с негативными определениями(проклятое, рабское). ”(стр. 105)Крушение ценностей является одной из самых тяжелых катастроф. Социологически значимо, что имеются количественные и содержательные различия в культурной памяти различного типа общества. Именно эти различия являются основой того, что в одних случаях архаическая культурная память гнездится на локальном уровне, а в других случаях она занимает более прочные позиции. От этих соотношений зависит и политическая жизнь сообществ, и уровень катастрофизма в обществе. В современной жизни пршлое более не является нормой и образцом для подражания, соответственно и страхи обращаются в будущее. Демобилизующая функция страха: страхи и катастрофизм в современной России Авторы выражают мнение, что нынешние страхи поддерживают процессы социальной демобилизации. Далее в этой главе рассказывается про основные страхи в России. После 1991 года люди стали испытывать страхи из-за пороков государственной машины. Более уязвимы деловые люди, политические деятели и журналисты. Их страхи ужасающе реальны. За два года в нашей стране были убиты не менее двухсот банкиров и деловых людей. Профессии вооруженного наемника и охранника стали очень популярны. Около миллиона мужчин вовлечены в этот род занятий. Простые граждане тоже боятся встречи с преступниками в своей повседневной жизни. В этом случае речь идет о социальном представлении. Журналисты боятся тех, кого затронули их статьи, деловые люди- рэкета и конкурентов, избираемые кандидаты боятся друг друга, судьи обвиняемых, полицейские-преступников, владельцы квартир-арендаторов. Авторами ставится вопрос, как долго это может продолжаться? Россияне, утомленные всеми этими ужасами, жаждут сильного лидера(70% населения ). Позитивное влияние страхов заключается в том, что большинство населения согласны на продолжение реформ, а негативное-в распространившемся пессимизме. В следующем разделе авторы высказывают мысль, что текущий негативный опыт порождает больше страхов, чем прошлый. В России с 1989 по 1993 год быстро нарастали массовые страхи. Ожидались немыслимые бедствия: массовый голод, безработица, масштабные аварии на производствах. Обострялись страхи перед национальными конфликтами, распадом страны, гражданской войной. Выделяется несколько пиков страха. Особенно острый-декабрь 1990-январь-февраль 1991 года боялись голода, полного краха всего Августовский путч вызвал возрастание страха перед реставрацией тоталитаризма и возвращением к власти коммунистов После октября 1993 года и по 1996 год наблюдалось постепенное снижение страхов, адаптация к новой ситуации 1996-1998-новый взлет страхов, связанный с обострением экономического кризиса в стране Таким образом, можно констатировать, что массовые настроения в России поменяли модальность с оптимистической на пессимистическую. Характеристика основных изиенений: новое отношение к страху и новые страхи Россияне не хотели больше испытывать страх. Они перестали бояться государства. Авторитет государства и его важнейших учреждений резко упал. Как результат, возросла активность криминальных элементов. Соответственно, увеличился страх населения оказаться жертвой преступников Вместе с тоталитарной идеологией ушла и мобилизационная функция страха. Изменяющееся общество обращается к прогностической функции страха. Она отражает как страх перед будущим, так и попытку предусмотреть негативные последстваия нынешней деятельности. Эта функция проявляется во многочисленных предупреждениях: Предупреждения о грозящих катастрофах в художественной литературе и искусстве перестройки Политики разных толков, причем и высшие руководители государства, используют катастрофическую риторику как средство давления на население. Идеологические страхи уходят в тень, вперед выдвигаются конкретные страхи обыденной жизни. Это подтверждают социологические исследования 1989 и 1994 года. Разница между ними очевидна. Изменения в иерархии страхов говорят об изменении общественных настроений. Но страхи россиян сильно отличаются от страхов, которые тревожат жителей демократических обществ. Социологами были выделены 23 главных страха, характерных для населения США. После финансового коллапса 1998 года настроения стали изменяться в сторону большего пессимизма. Страх и пессимизм-связка в посттоталитарных российских страхах. В 1997 году только 16-20% надеялись улучшить свой уровень жизни. В течении 1998 года число оптимистов неуклонно сокращалось. Данные фонда “Общественное мнение”: Позитивное значение новых массовых страхов видно прежде всего в новом отношении к социальной революции и в негативном отношении к угрозе нового тоталитаризма. Страх перед революцией, который является одной из форм страхов перед социальными катастрофами, вышел вперед. ”Этот глубокий страх, смешанный с отвращением, является чрезвычайно важной характеристикой современного массового сознания в России. Он удерживает общество на пути реформ. ”(стр. 134)Этот страх имеет в России определенную линию развития. Ее можно охарактеризовать как развитие от внешнего к внутреннему. Динамику подобного сдвига в массовых оценках можно проследить на отношении общества к масштабным войнам. Массовый страх перед внешней социальной катастрофой стал нарастать еще в годы советской власти. Поскольку крестьянское традиционное сознание имеет локальный характер, то внешний капиталистический мир , по мнению бывших крестьян, был потенциально враждебным. Исходя из этого, во времена сталинизма войну считали неизбежной и готовились к ней. ”Реальная катастрофа второй мировой войны, а также социальные сдвиги, связанные с индустриализацией страны, ростом городского населения, привели к росту антивоенных настроений. ”(стр. 135)Затем распространилось убеждение, что в ядерной войне не может быть победителей. Пришло осознание атомного тупика, и СССР приняло на себя обязательства не начинать ядерную войну первым. Это было политическим выражением данного убеждения. А после окончания “холодной войны”глобальный страх резко снизился. Правящая элита не хочет возврата к тоталитаризму. В советской России проповедовалась социальная однородность, хотя подспудно шло расслоение. После реформ социальная дифференциация резко усилилась. Появилось богатое меньшинство и обнищавшие массы населения. При этом элита боится народа, так как “в одной из трактовок, сложившихся в постсоветской социальной науке и публицистике, ”диктатура пролетариата” понимается как диктатура большинства, добровольно освобождающего себя от ответственности за дела государства. ”(стр. 139) В конце своей книги авторы делают парадоксальный вывод о том, что катастрофизм в современной России снижается. В разделе “Катастрофизм тоталитарный и посттоталитарный”говорится об изменении характера катастрофизма с агрессивно-праздничного, обычного для периодов высшей мобилизационной активности, до пассивно-пессимистического, характерного для периода демобилизации в доминирующей культуре. Современный катастрофизм в новой России превратился из всеобщего настроя в личную трагедию каждого человека в результате реальной политической, идеологической, социальной катастрофы, к которой сползло советское общество. Например, исследование русского студенчества в 1990 году показало формирование в его сознании чувства национальной обиды, неудовлетворенность статусом России. Ключевое значение имеет смена государственной идеологии с катастрофичной на некатастрофичную. В 1994 социологи ВЦИОМ сообщают: ”Катастрофизма в стране не чувствуется: спокойствие и терпение в обществе заметно преобладают. ”По их мнению, взрыв мало вероятен. Катастрофизм преобрел демонстративный характер. Положение в стране оценивается хуже, чем личное положение опрашиваемых. Катастрофические страхи относят к внешнему миру. Терроризм имеет место только в локальных районах этнонациональных конфликтов. В стране не сложилась новая катастрофическая идеология. Русский правый радикализм не прявил себя в массовых масштабах, он активен на уровне слов. Нет катастрофических движений, ,милленаристские секты импортированы(“Аум Синрике”-из Японии, ”Белое братство”-с Украины. ) Эмиграций, связанных со страхами отдельных групп, становится меньше. Беженцы не образуют протестных движений. Эмоциональная атмосфера в российском обществе тревожна. Анализ результатов исследования показывает, что с марта 1993 по март 1996 года от 38, 5 до 43, 2% опрошенных испытывают напряженность, раздражение. От 8, 2 до 13, 9% испытывают страх, тоску. В стране существует культурно-психологические основы для развития катастрофизма. Существуют и другие факторы. 59% считают, что западные государства хотят превратить Россию в колонию, 55%-что Запад пытается превести Россию к распаду. В 1994 и 1995 годах 70% населения считало, что события ведут страну в тупик. Катастрофические настроения наиболее сильны среди сторонников КПРФ: 80% ожидают развала экономики, 47%-государственного переворота, 36%-гражданской войны. Пласты катастрофического сознания в России очень глубоки. ”Ослабление в стране катастрофической идеологии послужило стимулом для некоторой части населения примкнуть к соответствующим политическим группам и религиозным движениям. Эти группы являются хранителями катастрофизма. ”(стр. 143) В современной России происходят сдвиги в иерархии массовых страхов перед катастрофами. Страх перед природными катастрофами отступает на второй план. Но системы предупреждений и рекомендаций в СССР и новой России неразвиты. У федерального правительства нет денег. Страх перед хохяйственными (экологическими) катастрофами обнаруживает определенную динамику. В предшествующие перестройке годы экологический протест, выражаемый писателями-шестидесятниками, был выражением русского самосознания. Движение было очень сильным, поэтому проект поворота сибирских рек провалился. Затем эта тема отошла на второй план. На первый план вышли социальные катастрофы. Возрастают страхи перед преступностью, безработицей, бедностью, возможностью возвращения в массовым репрессиям. Наиболее глубокой является духовная катастрофа-гибель коммунистической мечты. Поражение Троцкого стало первой ступенью к гибели русской мечты о всеобщем государстве справедливости. Россия стала идти к цели в одиночку. Второе ограничение оказалось гибельным. Собственные союзные республики в одночасье отвернулись от России. Самая глубокая катастрофа, постигшая российское самосознание, -трагедия имперского сознания. По мнению авторов, это дает шансы на переоценку идеалов экстенсивного развития и открывает ценность развития интенсивного. Таким образом мы можем проложить себе путь в XXI век, в нормальное существование. Заключение В заключении авторы говорят о возможности создания “карты” распространенности катастрофического сознания. Она может быть сопоставлена с состоянием здоровья населения, распространенностью психических заболеваний, количеством аварий, степенью загрязненности окружающей среды, социальной дифференциацией и характером миграций. Это исследование очень важно, ,оно позволяет определить способности общества решать постоянно возникающие вопросы. В самом конце книги авторы призывают социологов уделить больше внимания исследованию страхов. Но каков характер этой взаимосвязи, как наличие одной или нескольких оргкультур влияет на систему коммуникаций в организации- неизвестно. |
|
© 2007 |
|