Эволюция познавательных моделей в понимании природы - (реферат)

Эволюция познавательных моделей в понимании природы - (реферат)

Функции дисциплинарного массива знания относительно познавательно-коммуникационных актов аналогичны функциям языка по отношению к речевой деятельности. Аналогия между дисциплинарным знанием и языком имеет под собой вполне реальные основания. Дисциплинарная организация знания“задает””научному сообществу определенную систему общепризнанного языка, систему норм и образцов решения научных проблем.

Дисциплинарное знание как языковая моделирующая семиотическая система оказывается вместе с тем моделью мира, принимаемой данным научным сообществом и складывающейся из различных по уровню семиотических систем. Эта модель мира существенно определяет способы действий каждого члена научного сообщества, “задавая”набор операций, правила их использования, совокупность принципов и схем объяснения, способы интерпретации, методологические регулятивы и т. д.

    1. Природа как часовой автомат.
    Механическая познавательная модель.

В конце XIII века были изобретены механические часы. В крупных европейских городах начали строиться башенные часы (Моден, 1343; Падуя, 1344; Страсбург, 1352; Нюрнберг, 1361; Париж, 1370; Милан, 1375; Франкфурт, 1380 и др. ). Произошла революция в исчислении времени - Европа перешла от исчисления времени по церковным каноническо-литургическим “часам” к расчету времени по единым в рамках города механическим часам. Даете в “Божественной комедии” впервые упоминает о механических часах. Правда, Лапте сохранил иерархию небесных сфер, движимых перводвигателем, или девятым, кристальным небом, называющим себя геометром, который желает постичь умом круговорот мироздания (см. Рай, XXXIII, 133-136). Уже в рамках средневекового иерархического мировоззрения, принципиально отличного от механической картины мира, его начинают уподоблять часам. Роберт в 1271 г. , отмечая, что астрономические часы не могут быть точными, писал, что часовщик пытается с помощью колес и дисков достичь той же точности, с какой движутся звезды на небе. В 1377 г. Николай Орем в комментариях на книгу Аристотеля“О небе” также проводил сравнение часов и звездного неба: как о часах, движущихся равномерно, нельзя сказать, что они созданы часовщиком случайно и неразумно, так и столь же справедливо это относится к движениям небесных сфер, которые зависимы от разума, гораздо более высокого и великого, чем человеческий ум. Уподобляя движение в небесной машине движению шестеренок в часах, которые изобретены часовщиком, им приводятся в движение, он называл Бога уже не геометром, а часовщиком, который предоставляет небесным сферам постоянное движение в соответствии с пропорцией движущих сил и с созданным им порядком.

Последний мыслитель средних веков Николай Кузанский развернул свою модель, которая раскрыла бы единство умного Слова Бога, его замысел и разнообразие в последовательно являющихся вещах. Уподобление мира с часами, а Бога - с творцом этих часов: “.... простое понятие совершенных часов ведет меня к сладостному и восторженному созерцанию твоего замысла и Слова.... все последовательно происходящее никоим образом не выходит за пределы замысла, но развертывает его: замысел дает быть всему, и ничего не было раньше, чем произошло, потому что не было замыслено происходящим раньше. Пусть замысел часов будет как бы вечностью. Тогда движение часов будет последовательностью. Вечность свертывает в себе последовательность и развертывает ее: замысел часов, то есть вечность, свертывает и вместе развертывает ее”. Кузанский говорил о “машине мира”, у которой повсюду центр и нигде окружность, “ибо ее окружность и центр есть Бог, который всюду и нигде”. Эта “изумительная машина мира”приводит нас в удивление, но она скрыта Богом от человека. Правда, для философа“молоко уподоблений”, которым кормит Бог, - пища несовершенных. Питание зрелых - более твердая пища, которая предписывается Богом, как сказано в Библии, “совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла”(Евр. 5, 12-14). Но и с помощью этих уподоблений, с помощью этих троп Бог ведет человека к себе, к постижению своих Слова и замысла, благодаря им человек входит от творений к Творцу, от следствий к причине и восходит от Творца к творениям, от причины - к следствиям. Интеллект может постигать мир и замыслы Бога через абстрагирующее уподобление.

Для всех мыслителей средних веков, да и для многих мыслителей Возрождения Бог является геометром, который разумно сотворил мир. Поэтому человек может его выражать в числах, измерять, взвешивать и т. д.

В эпоху Возрождения вышло большое число трактатов архитекторов, инженеров, ученых о различных машинах (строительных, военных, пиротехнических и т. д. ). Среди их авторов Брунеллески, Пьера делла Франческа, Леонардо да Винчи, К. Кейзер, Л. Б. Альберта, Дюрер, Н. Тартальи, Агрикола, Г. дель Моете, С. Стевин, И. Барроу, Т. Харриот и др. Изданы описания машин различного рода. Эти альбомы нередко назывались“театром машин и инструментов”. В обществе возникла атмосфера почитания инженеров - творцов машин. Так, Гвидобальдо дель Моете писал в 1577 г. , что быть механиком и тем самым инженером - занятие выдающихся и благородных людей, механика это греческое слово, обозначающее вещь, созданную искусством, таково, например, чудо, каша человек способен поднимать большие тяжести с помощью малых сил. Вообще-то механика включает в себя все орудия, инструменты, машины, лебедки, баллисты, все, что изобретено в мастерских и что воплощено в произведениях наук, искусств и опыта. В эпоху Возрождения начало формироваться то, что позднее будет названо механицизмом, механицистским способом мысли. Так, в энциклопедии И. Алстеда (1630) изобретение и организация труда в ремесленных мастерских напрямую связывалось с механическим духом, с интеллектуальной деятельностью механика. И макрокосм, и микрокосм, т. е. человек, уподоблялись автомату, т. е. такой разновидности машин, которая движется, осуществляет различные движения с помощью определенных пружин и колес. Такое уподобление Вселенной и человека часовому автомату сделал в 1661 г. Т. Пауэлл- английский историк ремесел. Происходило то, что потом будет названо механизацией картины мира и образа человека. Так, у Альберта не только архитектура, но и философия насыщены практическим смыслом, а создание архитектурных форм оказывается математически проработанным проектом, методом создания моделей. Для Леонардо да Винчи человеческое тело являлось не чем иным, как тончайшим инструментом, обладающим множеством различных механизмов. Дюрер, создавая теорию перспективы, предложил метод деления человеческого тела на 6 масштабов и на 1800 экземпедов (единиц), разработал измерительную технику для 26 типов человеческого тела. Противопоставляя науки и технические искусства (первые остались “почти в том же состоянии” и даже “пришли в упадок”, вторые - “постоянно крепнут и возрастают”), Бэкон отмечал: “В своем непрерывном возвышении они вначале кажутся грубыми, затем оцениваются как полезные и наконец становятся почитаемыми”. По словам Бэкона, “введение знаменитых изобретений, бесспорно, занимает первое место среди человеческих деяний”. Изобретения относятся ко всему человеческому роду, они “обогащают и приносят благодеяния”. В качестве примера он приводил книгопечатание, применение пороха и компаса. “Ведь эти три изобретения изменили облик и состояние всего мира, во-первых, в деле просвещения, во-вторых, в делах военных, в-третьих, в мореплавании”. Эти механические изобретения оказали огромное влияние на человеческие дела. Власть человека над вещами заключается в одних лишь искусствах и науках. Правда, Бэкон отмечал и возможность использования механических искусств во вред человеку: “Механические искусства могут приводить к противоположным результатам, могут и приносить вред”. Такие искусства осуждаются законами, которые “запрещают людям пользоваться ими”. Выдвинув программу написания истории искусств, Бэкон рассматривал историю искусств как вид естественной истории. В противовес тем, кто противопоставляет искусство и природу, он считал искусство лишь незначительным придатком природы, он проводил мысль о том, что “искусственное отличается от естественного не формой или сущностью, а только действующей причиной: ведь вся власть человека над природой ограничивается властью над движением, т. е. способностью соединять и разъединять природные тела”. После смерти Ф. Бэкона его ученики выдвигали различные проекты создания коллегии ремесленников, изобретателей механизмов для поддержки и совершенствования их искусства (У. Петти, 1648; А. Коули, 1661 и др. ). Для того, чтобы утвердилась механическая картина мира, для того, чтобы метафора“природа - это часовой автомат” стала познавательной моделью, объясняющей, как существует и движется мир* должны были произойти грандиозные изменения в культуре. Эти изменения заняли не одно столетие. И они связаны с критикой средневекового учения о качестве, с различением двух видов качеств - первичных и вторичных, с победой атомизма, где атом обладает величиной, формой и движением, со сведением многообразных движений к пространственному перемещению, с превращением качественно разнообразной материи в однородное вещество, служащее приложением различных сил, наконец, с осознанием культурной и социальной значимости труда механиков, инженеров, ремесленников. К XVII веку эти изменения произошли. Именно этим веком можно датировать возникновение новой механической картины мира, основанной на познавательной модели сначала часового механизма, а затем машины вообще. Природа стала мыслиться как часовой механизм, позднее как машина. Вместо образа Бога-геометра, который принимался даже рядом мыслителей возрождения, в эпоху Просвещения утвердился образ Бога-механика, конструктора такой сложной машины, какой является мир. Целый ряд мыслителей позднего Возрождения (например, Т. Броун, К. Дигби) считали недостаточным платонистский образ Бога геометра, они видели в нем прежде всего великого механика - создателя гигантской машины и каждого из ее элементов. В 1636 г. Галилей сообщил о конструкции маятниковых часов, а в 1641 г. приступил к их изготовлению.

Р. Декарт, для которого протяженность - единственный признак материи, неоднократно уподоблял человеческий организм машине. Так, он говорил о “машине нашего тела, от природы устроенной так, что собственной своей силой может передвигаться разными способами”. Правила механики тождественны, согласно ему, правилам природы. Он обращал внимание на то, что человек в своем техническом искусстве создает множество разных автоматов и самодвижущихся инструментов. Поэтому вполне обосновано, по его мнению, рассмотрение тела“как машины, которая, будучи сделана руками божьими, несравненно лучше устроена и способна к более удивительным движениям, нежели машины, изобретенные людьми”. По его словам, существуют два принципиальных отличия человека от машины: 1) машина не может пользоваться словами или другими знаками, сочетать их для сообщения мыслей; 2) машина действует не сознательно, а благодаря расположению своих органов, что резко сужает сферу действия машин -“органы машины нуждаются в особом расположении для каждого отдельного действия”, а человек благодаря разуму - универсален. Животные в отличие от человека не обладают сознанием, природа в них действует подобно часам, состоящим только из колес и пружин. Подчеркивая, что природные тела характеризуются фигурой, размерами и движением, т. е. правилами геометрии и механики, Декарт приводил мысль о том, что природа должна быть объяснена из тех машин, которые сделаны руками человека, что машина принадлежит одновременно природе, потому что природа является подражанием искусству: “все искусственные предметы вместе с тем и предметы естественные. Так, например, часам не менее естественно показывать время с помощью тех или иных колесиков, из которых они состоят, чем дереву приносить плоды. Вот почему, подобно часовщику, который, рассматривая не им сделанные часы, обычно в состоянии по некоторым видимым им частям судить о том, каковы остальные, не видимые для него, так и я, рассматривая и ощутимые частицы естественных тел, пытался узнать, каковы причины этих явлений и каковы невидимые частицы”. Уподобление человеческого тела машине развернуто Декартом в описании движений элементов этой машины - движения мышц уподобляются маленьким ниточкам и узеньким трубочкам и т. д. Тело живого человека и его отличие от мертвого сравнивается с действующим и сломанным часовым автоматом. В “Началах философии” Декарт прояснял те посылки, которые были им положены в основание физической теории и взяты в качестве образца при осмыслении физической природы. Декарт писал: “.... мне многое дал пример некоторых тел, искусно составленных человеком: между машинами, сделанными руками мастеров, и различными телами, созданными одной природой, я нашел только ту разницу, что действия механизмов зависят исключительно от устройства различных трубок, пружин или иного рода инструментов, которые, находясь по необходимости в известном соответствии с изготовившими их руками, всегда настолько велики, что их фигура и движения легко могут быть видимы, тогда как, напротив, трубки или пружины, вызывающие действия природных вещей, обычно бывают столь малы, что ускользают от наших чувств.... все искусственные предметы вместе с тем и предметы естественные”. Декарт, стремясь объяснить природу с помощью познавательной модели машины, уподоблял естественную машину искусственной, поскольку де природа подражает искусству. Расколов бытие наres cogitans и на механический, физический мир - res extensaf, Декарт в своей физике универсализировал технологические схемы машины. Реальной моделью для механицистской познавательной модели были для Декарта часы. Поэтому он сравнивает Бога с часовщиком, уподобляет тело человека автомату часам. По его словам, “тело живого человека так же отличается от тела мертвого, как отличаются часы или иной автомат (то есть машина, которая движется сама собой), когда они собраны и когда у них есть материальное условие тех движений, для которых они предназначены со всем необходимым для их действия, от часов или от другой машины, когда она сломана и когда условие ее движения отсутствует”. В “Страстях души”, обсуждая вопрос о взаимодействии тела и “животных духов”, Декарт описывал, как ниточки наших нервов “открывают поры нашего мозга”, а действие железы, находящейся в центре мозга, направляет “духи” в поры мозга и проводит эти “духи” в мускулы. Механицистские аналогии Декарт использовал весьма часто и для объяснения многих аспектов жизни организма. По его словам, “все действия, которые мы производим без участия нашей воли (как это часто происходит, когда мы дышим, ходим, едим, и вообще производим все отправления, общие нами с животными), зависят только от устройства наших членов и направлений, которыми“духи”, побуждаемые сердечным теплом, следуют в мозг, нервы и мускулы, подобно тому, как ход часов зависит от одной только упругости их пружины и формы колес”. Сердце он считает движущим центром животной машины, нервы уподобляет трубкам.

В “Страстях души” Декарт подчеркивал, что “нельзя исключить одни и оставить другие части тела, потому что тело - единое и некоторым образом неделимое целое, связанное со всеми своими органами, которые до такой степени зависят один от другого, что если удалить один из них, то все тело будет изуродовано. Поэтому душа по природе своей не находится ни в каком отношении ни к протяженности, ни к измерениям или к каким-либо другим свойствам материи, из которой состоит тело, а связана со всей совокупностью его органов”. Тем самым здесь он приписывал телу свойства целостности, простоты и неделимости, которые он раньше приписывал лишь духу.

Л. Фейербах, обратив внимание на это место у Декарта, посчитал его изолированным и темным, упустив из виду то, что здесь речь идет об интуиции целостности организма, его нередуцируемости к агрегату механически составленных частей. Однако не эти темные места определяли фундамент подхода7. Декарта и картезианцев. Они все более и более уподобляли организм животного простому автомату, телесные движения - движению машины. Это уподобление тела машине, а движений тела - перемещению в пространстве у Мальбранша и Гейлинкса дополнялось идеей параллельности душевных и телесных движений. Дуализм картезианцев превратился в программу психо-физического параллелизма. Гоббс во введении к“Левиафану” уподобил человеческий организм машине, состоящей из таких частей, как сердце - пружина, нервы - нити, суставы - колеса, сообщающие движение человеческой машине. Любые тела, в том числе и человек, обладают протяженностью и движением. Его психическая жизнь объясняется воздействием и движением внутренних соков организма. Вместе с тем человек является членом политического тела - гражданином. Принципы механистического объяснения Гоббс прилагал и к государству, которое для него есть машина.

Б. Спиноза, изгнав из природы любую иерархию, наделил все тела движением. “Тела, - писал Спиноза, - различаются между собою по своему движению и покою, скорости и медленности, а не по субстанции”. И люди отличаются друг от друга лишь движениями души, которые осуществляются в силу естественной необходимости. Спиноза неоднократно называл людей“духовными автоматами”, усматривая в таком определении преимущество науки своего времени перед античной философией. Открытие Декартом аналитической геометрии, позволявшей перевести математические величины в пространственные фигуры и, наоборот, пространственные фигуры - в математическую (алгебраическую) форму, было большим методологическим триумфом механистического способа мысли, основанного на отождествлении пространства с однородной протяженностью, движения - с механическим движением. По словам Е. Спекторского, “методика рационализма была методикой механики. И методика рациональной психологии и социологии XVII века были лишь логической аналогией этой методики”. При этом в механике XVII в. осознается то, как говорил И. Ньютон, что “возможно, и не существует в природе совершенно равномерных движений, которые могли бы послужить для точного определения времени”. Но ведь именно на равномерности движения основывается конструкция часов. Тем самым подчеркивается принципиальная возможность конструирования и создания машины (часов), которая реализовала бы равномерность движения, не существующую в природе. Возникает проблема отношения искусства и природы, техники и природно-естественного, которая решалась по-разному: от включения истории искусства в естественную историю, поскольку человек в своем техническом умении лишь соединяет и разъединяет природные тела (Ф. Бэкон) до принципиального различения природы и искусства (Лейбниц). При всех этих весьма существенных различиях искусство конструирования и создания машин становится все более и более решающим для познания природы, признается в качестве важнейшей сферы культуры и даже превращается в образец для осмысления природных и социальных явлений. В противовес картезианству Лейбниц не отождествлял ощущающее или мыслящее существо с машиной и подчеркивал принципиальное отличие между искусственными вещами, созданными человеком, и естественными телами, сотворенными Богом. Правда, надо сказать, что метафора машины, часового автомата весьма часто использовалась Лейбницем. Он написал в 1675 г. статью о принципе равномерности движения, используемом в устройстве часов, неоднократно обсуждал устройство механических часов, те нововведения, которым он был свидетель. Лейбниц неоднократно говорил о машине мира, сравнивал телесный мир с часовым механизмом, который нуждается в беспрерывном влиянии и направлении Богом. Все, происходящее в теле человека и любого живого существа, является, по его словам, “таким же механическим, как и все то, что происходит в часах”. Различие между ними - различие между совершенной машиной божественного изобретателя и произведением ограниченного ремесленника. Бог неоднократно называется им изобретателем и строителем механизмов и творений природы, природных машин. Мудрость Бога как конструктора и инженера природных машин, превосходящая ограниченные способности ремесленников-часовщиков, обнаруживается в механическом строении природных тел, в общей экономии мира и в самом строе Законов природы.

Если для ньютонианцев, в частности для Кларка, с которым полемизировал Лейбниц, машина мира, созданная Богом, несовершенна и нуждается в непрерывном вмешательстве Бога, то для Лейбница мир - часовой механизм, который не нуждается в исправлении его Богом. Лейбниц осознавал, что механика, механическое движение не способны объяснить возникновение разума. Он подчеркивал неразрешимость природных машин, отмечал, что природные машины состоят из бесчисленного числа органов в то время, как искусственные машины, созданные человеком, состоят из конечного числа пружин, колесиков и т. п. “Законы механизма, взятые сами по себе, не в состоянии образовать животного там, где нет еще ничего организованного”. Лейбниц понимал, что образование животных осуществляется с помощью механизма развития и преобразования предсуществующего органического тела, что в природе наряду с законами механики действуют и законы преформации. Законы механики не нарушаются в естественных телах, однако их недостаточно для объяснения феноменов жизни. Объяснение с помощью действующей причины недостаточно - необходимо обратиться к конечной причине - к живой силе. Поэтому Бог - изобретатель и инженер не только телесных автоматов, но и нематериальных автоматов, т. е. душ. По Лейбницу, объяснить механически даже телесные движения человека невозможно. Необходимо предположить существование внутренней активной силы внетелесной субстанции, самопроизвольную активность человеческой души. Поэтому Бог - не только изобретатель природных часов и устроитель машины Вселенной, но и Монарх божественного государства духов, создатель предустановленной гармонии между живыми существами и наисовершеннейшим государством, где каждый человек - личность. В противовес картезианству, с одной стороны, и ньютонианству, с другой, -Лейбниц подчеркивал активность монады, наделяя ее силой. Динамизм Лейбница неразрывно связан с витализмом, с подчеркиванием вечности и“всюдности”жизни, ее несводимости к законам механики. Телеологический способ объяснения использовался Лейбницем при рассмотрении живого, оценке взаимодействия духовного и физического начал человеческого существа. Идея предустановленной гармонии, развиваемая Лейбницем прежде всего в космологии - при деистическом объяснении первоначального толчка, данного Богом, является весьма существенной и при истолковании взаимодействия монад, достижения согласованности между ними, при интерпретации и психофизического взаимодействия, и свободы воли человека. Механистический способ мысли.

    Аналитическая методология.

Возникновение европейской науки Нового времени связано с формированием специфического подхода к исследуемому миру - Вселенная и ее отдельные компоненты понимаются как механизм. Вселенная не есть некая совокупность явлений, ее нельзя понять просто как протяженность событий в пространстве и их последовательность во времени. Необходимо перейти от феноменов к принципам, что означает - найти всеобщие законы движения. Открытие этих законов, их точное математическое выражение и есть путь всякого действительного познания.

С механической познавательной моделью, с трактовкой мира как часового механизма связано построение теории естественного права, социальной физики, антропологии, физиологии. Это были господствующая в классической теоретической и экспериментальной науке XVII-XVIII вв. модель объяснения и способ конструирования исходных идеальных объектов (начал, элементов) теории. Такого рода подход позволял с помощью аналитических методов постичь объект исследования (от государства до Вселенной) в его автономном, самостоятельном существовании, постичь его элементы и связи между ними. Природа мыслилась как некая системам не зависящая от исследователям созданная Богом-инженером и нуждающаяся лишь в первотолчке. Впервые в классической науке создаются возможности постичь внутреннюю структуру Вселенной: в конструкцию мира можно проникнуть уже потому, что он создан высшим умом по законам геометрии и механики. Формирование научного знания в XVH-XVIII вв. было связано с причинным объяснением природных и социальных явлений, с утверждением модели механизма, которая в науке выполняет как гносеолого-методологические, так и онтологические функции, задавая способы объяснения и конструирования реальности. Как и в естествознании, так и в общественных науках ядро механицизма составляла трактовка причинно-следственного отношения, вместе с тем немаловажное значение имела также интерпретация закона, необходимости, случайности, симметрии, времени. Механистическая модель детерминизма в общественных науках предполагала различное понимание социальной каузальности и дополняющих ее характеристик, выражаемых в этих универсальных категориях и в ряде методологических процедур (объяснение, обоснование, объяснительные схемы и модели и др. ). Наиболее фундаментальное значение для механистической модели имела трактовка времени, так как мы не можем различить причину от следствия до установления временного порядка. Интерпретация времени - либо как линейной последовательности от прошлого к будущему, либо как одновременного взаимодействия событий приводила к различным истолкованиям детерминизма - либо как линейной последовательности антецендентов и консеквентов, либо как замкнутости причинно-следственных взаимозависимостей и взаимодействий.

Программа геометризации физики, с которой выступило картезианство, состояла не только в том, чтобы измерить движение через измерения пространства, чтобы редуцировать разнородные формы движения к механическому движению, измеряемому с помощью точных методов аналитической геометрии, но и в том, чтобы превратить геометрию в основание всей физики. Сущность физической природы выражалась в геометрии, в ее точных дефинициях, из которых следовало исходить в последовательном переходе к определению мира, чувственно данного и фактического. Картезианская физика нашла в XVIII в. многих своих восторженных последователей (Плюке, Фонтенель) и вместе с тем - противников, прежде всего ньютонианцев, которые подчеркивали своеобразие физических исследований по методу, их несводимость к геометрии. Специфика физического исследования заключена в методе эксперимента и индуктивного вывода. Поэтому путь физики не от высших принципов к низшим, не от аксиом и принципов к фактам, а наоборот, от фактов - к принципам. Противоборство между картезианской и ньютонианской физикой было не просто конкуренцией двух физических теорий, но и двух философско-методологических концепций, по-разному определявших и цель, и структуру, и методы, и движение научного исследования. Огромную роль в победе ньютонианской физики во Франции сыграл Вольтер. Механизм Вселенной мыслился в XVIII в. иначе, чем в картезианской физике. В качестве идеала естественно-научного познания выдвигается уже не геометрия, а арифметика (точнее говоря, алгебра). Учение о числах рассматривается Кондильяком в качестве наиболее ясного, достоверного и простого знания об отношениях, которое и позволяет воссоздать механизм Вселенной, подчиняющегося фундаментальным и вечным законам математики. Основатели теоретического естествознания XVIII в. исходили из допущения ума, давшего перводвижение часовому механизму Вселенной и управляющего этим громадным механизмом. Интерес мыслителей XVIII в. был направлен не на поиск ответа на вопрос “Что? ” (что составляет первоначало и т. п. ), а на вопрос “Как? ”, Поэтому научное знание не могло ориентироваться на выявление высших первопринципов, чего-то изначального; оно должно быть направлено на опытное изучение фактов, из которых должны быть выведены принципы. Такова программа Ньютона, Локка, Кондильяка. Механизм понимается как фундаментальный принцип объяснения вещей и представляет собой онтологическую модель опытной науки XVIII в. , наблюдающего и экспериментирующего Разума.

Превращение механики в фундаментальную познавательную модель и парадигму науки нашло свое выражение в идее равновесия (баланса), широко используемой при анализе взаимоотношений сил как естественных, так и “искусственных” тел (государство, социально-политические институты, международные отношения). Принцип разделения властей предполагал и у Монтескье, и у Гольбаха, и у других просветителей существование равновесия между противоборствующими силами, а нарушение баланса рассматривалось как причина их деформации и регресса. Необходимое равновесие достигалось благодаря общественному договору, ставшему основанием многих концепций естественного права, социологических доктрин. Французские просветители XVIII в. осуществили весьма существенный поворот в понимании природы. Исходным пунктом их натурфилософских построений стала уже не геометрия и не математическая физика, а физиология человека и антропология. Эта линия наиболее отчетливо представлена Ламетри, Гольбахом, Дидро. Философия науки, по их интерпретации, должна положить в свое основание естественную историю, физиологию, медицину. Поэтому их гносеология оказалась одновременно естественной историей души, экспериментальной физикой души. Феноменалистский подход к естествознанию, согласно которому природа и механизм движения всегда остается скрытым, непознаваемым, в качестве исходного факта полагал существование движения материи и ничего более. При этом просветители XVIII в. сохраняли схему механизма, применяя ее к природе человека. По словам Ламетри, человек“относится к обезьяне и к другим умственно развитым животным, как планетные часы Гюйгенса к часам императора Юлиана (т. е. к водяным часам - А. О. ). Если для отметки движения планет понадобилось больше инструментов, колес и пружин, чем для отметки или указания времени на часах, если Вокансону потребовалось больше искусства для создания своего “флейтиста”, чем для своей “утки”, то его потребовалось бы еще больше для создания “говорящей машины”; теперь уже нельзя более считать эту идею невыполнимой, в особенности для рук какого-нибудь нового Прометея... .. человеческое тело представляет собой часовой механизм, но огромных размеров и построенный с искусством и изощренностью.... ”. Философия науки должна опираться на физику или механику человеческого тела таково убеждение многих просветителей XVIII в. Дидро подчеркивал, что необходимо довольствоваться наблюдаемыми явлениями, исходить из данных опытного наблюдения, из точного наблюдения физических процессов и не выдумывать спиритуалистические химеры. Он уподоблял человека, стремящегося постичь ненаблюдаемые причины, крестьянину, который, видя, что часы идут, и не зная их механизма, помещает в стрелку дух. Гельвеций также уподоблял человека машине, приводимой в движение физической чувствительностью.

Просветители XVIII в. довели до конца подход к миру как к машине, созданной Богом. Природа мыслилась как машина, ее законы постижимы благодаря техническим средствам, развивающимся вместе с познанием, прежде всего вместе с экспериментом. Именно в эксперименте познается производительное могущество природы, конструируются искусственные, лабораторные условия для постижения действий природы. Инструмент, орудие “становится формой обнаружения действия природы”, ее самораскрытия, самообнаружения, а “экспериментальное познание саму природу раскрывает как метод”. Природа мыслилась просветителями как воплощение инструментальною Разума, научною знания и, прежде всего, его метода. В ней реализованы законы механики, оптики, физиологии Подход к природе как к механической системе (машине) позволял проанализировать природу как нечто рационально и методически устроенное, как нечто практически преобразованное и интеллектуально постигаемое в своих универсальных элементах и закономерных связях”. Принцип равновесия сил, а затем преобразования движений у Л. Карпа, Г. Монжа, А. Бетанкура был центральным при построении теории машин и механизмов. На основе описания более 130 элементарных машин были выделены разнообразные формы движений (по прямой, вращательное, возвратно-поступательное и др. ) и их преобразования, которые существуют и в самой природе. “Силы природы, - писал Монж, - имеющие в распоряжении человека, определяются тремя различными элементами - массой, скоростью и направлением.... Лишь изредка эти три элемента, о которых идет речь, имеют качества, необходимые для выполнения заданной цели; поэтому машины и имеют основным своим назначением преобразование имеющихся в распоряжении сил в иные силы, которые смогли бы выполнить необходимую работу.... Полное перечисление всех способов изменения сил и описание различных вариантов, с помощью которых можно получить одинаковые изменения сил при разных обстоятельствах, обеспечат техникам наилучшие возможности при выполнении соответствующих работ”. Наука, научное познание все более и более осмыслялась как инструментальный Разум, как средство овладения природой. Рациональность отождествлялась с рациональностью, направленной на достижение господства человека над природой. Научный дискурс оказывался дискурсом власти - власти над природой, над человеком, над обществом. Познание представало как экспериментальное испытание природы, как технико-инструментальное исследование природы, как активное вторжение в ее силы и овладение ими. Идеология господства над внешней природой восполнялась в просвещении идеологией подавления внутренней природы человека, подчинения ее естественно-жизненных сил и побуждений рациональности. Просвещение пыталось построить экспериментальную физику души, подавляющую человеческие влечения и дисциплинирующую природу человека. Рациональность превращалась в некий объективный Разум, калькулирующий все и вся, в репрессивное подавление влечений, страстей, побуждений человека. Разум для просветителей - не система врожденных или априорных идей, а духовная сила, способная открыть истины, некоторая энергия, постигаемая не столько в своих результатах, сколько в процессе своего осуществления. Разум - это способ мысли, акт мысленного экспериментирования с природой, где главным оказываются методика аналитического разложения и конструктивного построения.

Кондильяк говорил о многообразных действиях души, в том числе об утверждении, отрицании, суждении, рассуждении, понимании, размышлении, а идея рассматривалась им как акт размышления, как средство познания; в идее воплощены аналитические процедуры и экспериментальные методы исследования природы.

Изменения в просветительской философии науки по сравнению с философией XVII в. заключаются в повороте от всеобщих принципов к особенным фактам, однако они не коснулись веры в разум. Просветители продолжали отстаивать принцип единства рациональности и подчеркивать такую важнейшую функцию разума как достижение единства научного знания. По словам Д’Аламбера, все науки в своей совокупности есть ничто иное, как человеческая способность мысли, остающейся всегда одной и той же и тождественной себе при всем различии и многообразии предметов, к которым она прилагается. Объединение различных наук делает возможным рациональное упорядочивание и овладение чувственно данного мира. Постичь законы этого порядка возможно лишь при явлении фундаментальных отношений между разнообразными явлениями. Поэтому исчисление становится центральным понятием философии науки Просвещения, начиная с Кондильяка, а анализ - ведущей процедурой и методом.

Методология науки эпохи Просвещения универсализировала принципы механистического детерминизма, который был связан;

    1) с введением законов жесткой детерминации;

2) со строго однозначным характером всех зависимостей и связей; 3) с допущением сколь угодно точного предсказания будущих процессов и событий; с трактовкой причинности как линейной цепи причин и следствий, уходящей в бесконечность; 5) с отождествлением закона, необходимости и каузальности;

6) с отказом от включения случайности в цепь причинно-следственных отношений; 7) с асимметричностью причинной связи, обусловленной однонаправленностью течения времени от прошлого к будущему. Просветители продолжили ту методологическую программу, которая сложилась в XVII в. и состояла в том, чтобы свести физику к решению механических задач, а все разнообразие явлений и форм движений представить в виде системы уравнений, охватывающих движение всех частиц. Эту линию развил в XVIII в. Д’Аламбер, который заметил, что “если бы мы смогли дойти до первопричины, она была бы для нас одним и тем же. Вселенная для того, кто мог бы охватить ее с одной точки зрения, была бы, если можно так выразиться, только одним фактом и только одной единой истиной”. П. С. Лаплас в предисловии к 1-му тому “Небесной механики” (1799) подчеркнул, что решение задач астрономии зависит от точности наблюдений и полноты математического анализа. Благодаря теории, в частности, теории тяготения, обнаруживается ряд неравенств в движении небесных тел и возникает возможность предсказать ряд небесных явлений, например, возвращение кометы Галлея в 1759 г. С помощью математического анализа в астрономии из наблюдений было извлечено большое число точных данных: “В то время как наблюдения представляли человеческому уму новые явления, для их объяснения и расчета были созданы новые инструменты мышления.... Главным образом, благодаря применению математического анализа к системе мира, мы поняли все могущество этого замечательного инструмента, без которого невозможно было бы раскрыть механизм столь сложный по своим действиям, но столь простой по своим причинам”. Математика трактовалась им как инструмент познания причинных связей, действующих во Вселенной, как ветвь инструментального Разума, постигающего единство природы. В наиболее четкой форме эта мысль о единстве природы и возможности охватить ее единым взглядом выражена Лапласом - в т. н. принципе лапласовского детерминизма. “Современные события, - писал он, - имеют с событиями предшествовавшими связь, основанную на очевидном принципе, что никакой предмет не может начать быть без причины, которая его произвела.... Мы должны рассматривать современное состояние Вселенной как результат ее предшествовавшего состояния и причину последующего. Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, проявляющиеся в природе, и относительное положение всех ее частей, если бы он, кроме того, был достаточно обширен, чтобы подвергнуть эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной наравне с движениями легчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее так же, как и прошедшее, предстало бы перед его взором”.

Задачу, поставленную Д’Аламбером - свести принципы механики к наименьшему числу, найти общую формулировку единого принципа, осуществил Ж. Л. Лагранж в своей“Аналитической механике”: “Я поставил себе целью свести теорию механики и методы решения связанных с нею задач к общим формулам, простое развитие которых дает все уравнения, необходимые для решения каждой задачи. Я надеюсь, что способ, каким я постарался этого достичь, не оставит желать чего-либо лучшего”. С помощью алгебраических операций, подчиненных, как говорил Лагранж, “планомерному и однообразному ходу”выдвигается общий принцип сначала статики, из которого выводятся общие свойства равновесия системы и решаются конкретные проблемы, а затем дается общая формула динамики (общее уравнение динамики системы Д’Аламбера - Лагранжа), из которой выводятся общие теоремы, все дифференциальные уравнения динамики и свойства движения тел. Принцип динамики - принцип наименьшего действия, который понимался Лагранжем не как метафизический, а как простой и общий вывод из законов механики.

Тот грандиозный замысел, который был намечен в программных работах Д’Аламбера, нашел свое теоретическое воплощение в аналитической механике Лагранжа, в его попытке охватить в единой формуле все проблемы механики. Теоретический Разум мог торжествовать свою победу в механике Лагранжа, где был выявлен фундаментальный принцип динамики - принцип наименьшего действия. Стремление построить обобщенную теорию, где исторически различные варианты принципов статики (принцип рычага, сложения и разложения сил, принцип виртуальных скоростей) и динамики (точки, удара тел, движения планет и др. ) предстают как частные случаи, выводимые из единого общего принципа, не ограничилось у Лагранжа только механикой. В“Теории аналитических функций” (1797) он представил алгебру как первую ветвь, а анализ производных функций - вторую ветвь теории функций. Иными словами, и в своих математических работах Лагранж пытался найти общий принцип (алгоритм) решения задач, обобщенный способ репрезентации уравнений исчислений в единой формуле. При этом поиск единого принципа не исключал, а предполагал историко-научный анализ предшествующего развития статики и динамики, сравнительную оценку различных принципов механики, развернутых в истории механики и рассмотренных в процессе их формирования и смены. Историко-научный анализ был для Лагранжа не просто способом обоснования универсальности выдвигаемого им принципа, но и способом определения основных понятий и принципов механики. Рациональная реконструкция истории статики и динамики, выполненная Лагранжем, по словам А. Н. Крылова, бесподобна, далека от слепого следования хронологической последовательности. Лагранж реконструировал различные типы механических систем с различными классами возможных перемещений, выявил смену принципов при изучении различных движений. Грандиозная программа, реализованная в аналитической механике, воодушевляла не только физиков, но и специалистов в общественных науках. Стремление физиков вывести аналитически из прошлых состояний будущие состояния всех частиц нашло свое продолжение в аналитическом подходе к изучению человека. По словам Вольтера, если найдена причина ощущений, мыслей, движений и действий человека, то можно предсказать будущие ощущения, мысли и действия человека. “Если я буду знать свои первичные принципы, я заранее усмотрю все аффекты, к коим буду расположен завтра, и всю цепь ожидающих меня идей, я смогу получить над этими идеями и чувствами такую же власть, какую я осуществляю иногда, когда подавляю и отклоняю свои сегодняшние чувства и мысли”, тогда “я стану хозяином идей”, “я буду для самого себя богом”. Хотя это допущение для Вольтера является сугубо гипотетическим, однако в нем нельзя не видеть того“системного духа”, который объединяет теоретическое естествознание и обществознание эпохи Просвещения. Проникновение методологии механики в общественное сознание привело к формированию “социальной физики” - социальной теории, использующей методы и принципы механики для постижения общества. Универсализация методов экспериментально-опытного естествознания заложила основы для создания социальной науки. Ее особенностями были:

1) рационализация человека, представление о нем, как рациональном существе, а о его потребностях, влечениях, мотивах, как мире, подвластном познанию;

2) истолкование социальной системы как совокупной связи между людьми, движимыми интересами, страстями и рациональными мотивами. 3) агрегативное понимание общества, отождествляемого с государством; 4) отстаивание аддитивности связи между индивидом и обществом. Осознание того, что социальная наука не может быть построена так, как построена механика, позднее привело просветителей к подчеркиванию значимости идей правдоподобия и вероятности в социальном знании. С этим и было связано успешное применение математических методов в социальных науках например, статистики в работе Лагранжа “Очерк политической арифметики” (1796), исчисления вероятностей в исследованиях Кондорсэ, Лапласа и др.

Страницы: 1, 2