Реферат: Мораль помощи и взаимопомощи в дохристианский период Руси

Реферат: Мораль помощи и взаимопомощи в дохристианский период Руси

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ПО РЫБОЛОВСТВУ

Федеральное государственное образовательное учреждение высшего

профессионального образования

«Мурманский Государственный Технический Университет»

ГУМАНИТАРНЫЙ ФАКУЛЬТЕТ

РЕФЕРАТ

по дисциплине «Профессионально-этические основы социальной работы»

на тему: «Мораль помощи и взаимопомощи в дохристианский период Руси»

Студент: 2 курса очной формы обучения

Специальность: Социальная работа

Номер студ. билета: СР2002-027

Фио студента: Соколов Павел Юрьевич

Преподаватель : Коренева Анастасия Вячеславовна

Дата сдачи работы в деканате:

Рег. номер работы на кафедра:

Мурманск

2004 г.

План:

v Введение

v ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ ЭТИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ НА РУСИ

v Формы помощи и взаимопомощи в славянских племенах до 10 века.

v Истоки традиций помощи и взаимопомощи у древних славян

v Особенности этикета, нравственности, моральных принципов И быта народов

языческой Руси

v Особенности архаической благотворительности.

v Заключение

v список использованной литературы

v Введение

В любом из периодов общественного развития основными функциями морали

являются регулирование и оценка инди­видуального поведения людей, приведение

его в соответствие с теми нормами и принципами, которые приняты данным

об­ществом в качестве базовых и отражают общественные инте­ресы. Моральные

нормы не только содержат предписания дол­жного поведения, они фиксируют и

такие нравственные ас­пекты личности, которые необходимы для нормативно

одоб­ряемого поведения, поскольку с точки зрения морали могут рассматриваться

и оцениваться не только действия и поступ­ки, но и мотивы деятельности, цели,

средства и даже намере­ния.

Человек изначально, еще будучи homo erectus, жил в обще­стве себе подобных,

поскольку индивид не может удовлетво­рять свои потребности, не вступая в

определенные отношения с другими людьми. Первобытная орда, затем племя —

первые формы человеческого коллектива, сообщества, известные нам из

материалов археологических, этнологических и палеонто­логических

исследований. О жизни этих далеких предков можно судить лишь по тем немногим

дошедшим до нас свиде­тельствам, которые пощадило время. Однако и эти

немногие доступные для анализа факты дают возможность сделать оп­ределенные

выводы, интересующие нас в связи с рассматри­ваемым вопросом.

v ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ ЭТИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ НА РУСИ

Современной истории известно, что изначально предок современно­го человека

был стадным существом и что первобытная орда вела кочевой образ жизни,

постоянно передвигаясь с места на место в поисках пищи; причем основными

способами ее добывания были собирательство и коллективная охота. Будучи

физически относи­тельно беззащитным, человек объективно нуждался в

коопериро­вании своих усилий с другими людьми для успешной охоты или защиты

от хищников. В те времена предок человека был жесток, а общество первобытных

людей было обществом, где выживали силь­нейшие. Многочисленные работы,

посвященные предыстории че­ловечества, говорят о том, что убийства детей

(видимо, используе­мых в качестве пищи в голодные периоды) и отказ в помощи

пре­старелым, больным и раненым членам орды были тогда в порядке вещей,

повседневной практикой, поскольку для находящейся в постоянном движении орды

медленно передвигающиеся в силу разных причин члены — не просто обуза, а

угроза безопасности для всех, а значит и для каждого. Задержка в пути,

передвижение со скоростью самых слабых и медлительных могли вызвать гибель

всей орды от голода или в результате нападения таких же диких людей или

животных. Поэтому Л. Крживинский называет первобытное общество-орду —

«обществом без стариков» и

«об­ществом сильных людей», имея в виду, что люди слабые поги­бали довольно

быстро, не получая помощи и поддержки со стороны своих соплеменников.

Происходил действующий в жи­вотном мире и распространявшийся в этот период

истории на дикого человека естественный отбор, в результате которого

вы­живали наиболее молодые, ловкие и сильные.

Вместе с тем, исходя из того, что предок человека жил не в одиночку, мы можем

сделать вывод, что и в этот начальный период истории человечества должны были

существовать оп­ределенные регуляторы поведения индивида в сообществе себе

подобных. Безусловно, полуживотное состояние человека де­лало неизбежным

преобладание биологического начала над социальным, и именно этим

обстоятельством определялась необходимость координировать действия внутри

племени и жестко регламентировать поведение его членов: «... люди

вза­имодействуют друг с другом с чувством моральности, такие поступки

соответствуют нашим биологическим интересам». Так, для полудикой орды имели

ценность лишь сильные, креп­кие и ловкие охотники, обеспечивающие орду

пропитанием и выполняющие при необходимости функции защиты, молодые -женщины

— как продолжательницы рода, а для женщин-ма­терей — их дети в силу

биологического закона сохранения вида. Таким образом, ценности первобытного

общества опре­делялись эмпирически, ощущались инстинктивно и носили явную

биологическую окраску в полном соответствии с кол­лективными потребностями

выживания homo erectus как спе­цифического биологического вида.

Строго говоря, это не были ценности в нашем современном понимании — мозг

человека в этот период не в состоянии был осмысливать такие сложные

философские понятия, как цен­ности», «благо», «добро», — но на уровне

примитивных полу­животных ощущений и инстинктов человек, безусловно, мог

дифференцировать полезное и вредное для себя и для сообщества.

О моральных отношениях этого исторического периода мож­но сказать лишь одно —

они были коллективистскими, ори­ентировались на совместное физическое

выживание, посколь­ку в одиночку предок человека выжить не мог, и содержали

только один закон — власть силы с целью обеспечения совмест­ного выживания.

Мораль (точнее, прамораль, истинктивная мораль, поскольку речь, лишь очень

условно, может идти о нор­мативной регуляции человеческого поведения с точки

зрения добра и зла и направленности на сохранение социума, его ста­билизацию)

носила ярко выраженный коллективистский харак­тер и подразумевала

безоговорочное подчинение более слабых сильнейшему, и этот сильнейший (как

правило, становивший­ся вожаком) имел неограниченные права, непререкаемый

ав­торитет и абсолютную власть, что давало ему возможность ис­пользовать свое

положение в первую очередь в своих собствен­ных целях и решать силовыми

методами все вопросы, возника­ющие в орде. Эта же власть, основываясь на

потребности обес­печения совместных действий, организовывала жизнь орды,

сохраняя и повышая ее жизнеспособность и укрепляя обуслов­ленный

потребностями выживания коллективизм. Таким обра­зом, в первобытной орде

царили отношения социального нера­венства, основанного на неравенстве

физическом и интеллек­туальном, и полная подчиненность интересов отдельного

инди­вида интересам коллектива.

Жизнь в коллективе и стремление выжить требовали от пер­вобытных людей

взаимопомощи при обороне и нападении, т. е. в экстремальных ситуациях, и

очевидно, что такие виды помощи друг другу оказывались коллективно — в

противном случае человек был бы уничтожен силами неживой природы и животного

мира. В самой орде должны были соблюдаться относительно миролюбивые

отношения, по крайней мере, внешне, и об этом заботился вожак, в первую

очередь охра­няя предков человека — своих соплеменников — от бессмыс­ленного

самоуничтожения, пресекая различные распри, не­мотивированные убийства

соплеменниками друг друга. Сле­довательно, даже в самом примитивном обществе,

каким яв­лялась первобытная орда, должна была существовать система наиболее

общих и универсальных норм и запретов, которые в первую очередь гарантировали

бы безопасность существова­ния в сообществе, невозможность его уничтожения

«изнут­ри», и соответствующая система санкций для нарушителей норм.

Как считает В. Вичев, «первые социальные нормы, возник­шие как отражение

производственной необходимости обуздать животный индивидуализм, как

закрепленные практикой целе­сообразные формы деятельности, имеют не столько

позитивный, сколько негативный характер. В них доминируют не столько

пред­писания к индивиду, сколько требования воздерживаться от оп­ределенных

действий, опасный характер которых уже подтвер­жден практикой». Из этого

следует, что членам сообщества зап­рещалось производить действия, наносящие

ущерб сообществу как единому целому, за чем следил вожак орды, карая

непокор­ных. Таким образом, уже изначально нормы поведения, склады­вающиеся

естественным путем или устанавливаемые в сообще­стве с помощью табу, были

направлены на противодействие тому, что могло бы помешать сообществу

обеспечивать жизнедеятель­ность, удовлетворять потребности и что представляло

бы угрозу его безопасности.

ами понятия «благо», «добро» и «зло» в этот период для человека ничем,

практически, не отличались от ощущений жи­вотного: тепло, сытно, безопасно —

добро, благо; опасность, голод, холод — зло, поскольку звуки, издаваемые

человеком в этот период, и главное, понятия, ими обозначаемые и выража­емые,

были ненамного разнообразнее и богаче, чем у живот­ных. Первобытный коллектив

— социальный организм, замк­нутое сообщество, противостоящее всему остальному

миру в же­стокой борьбе за существование. Первобытный человек являет­ся

коллективистом, но не в силу своей высокой нравственности, а в силу

необходимости бороться за существование.

Таким образом, можно сделать вывод, что мораль помощи и взаимопомощи уходит

корнями в природу человека и челове­ческого общества: в первобытной орде

поведение каждого ее члена соответствовало требованиям выживания в природной

среде и было направлено на удовлетворение в первую очередь коллек­тивных

потребностей — обеспечения выживания, безопаснос­ти, продолжения рода.

Однако, вызвано это было отнюдь не соображениями долга и совести, как считает

Ю. Г. Семенов, а, во-первых, инстинктом сохранения вида, который требовал

жер­твовать малым (индивидуальным выживанием) во имя больше­го (сохранения

вида), и, во-вторых, тем обстоятельством, что удовлетворить вышеуказанные

потребности выживания в оди­ночку не представлялось возможным — мир был

враждебен человеку, не обладающему такими физическими данными, как

большинство хищников, ведущих парный или одиночный об­раз жизни. Человек при

этом следовал такому же инстинкту стадности или коллективизма, какому следуют

животные, основой поведения которых является не нападение, а самоза­щита, —

т. е. животные-хищники. Фактически у человека не было возможности выбора

поведения, не было положитель­ных альтернатив коллективизму. При отсутствии

свободы воли трудно говорить о моральности или аморальности поведения, хотя

некоторые виды взаимопомощи и поддержки на инстин­ктивном уровне в орде имели

место как прообраз будущих моральных отношений.

По мнению историков, относительная «гуманизация» и мо­рализация отношений в

первобытном обществе произошла пос­ле величайшего события в истории

человечества — освоения огня. Использование данного природой огня и затем его

про­извольная добыча, хранение и использование для своих нужд стало, по

мнению многих ученых, переломным моментом в истории человечества. Открытие

дало людям реальную воз­можность стать более гуманными и ценить человеческую

жизнь как таковую.

О том, что человеческая жизнь, сам человек в этот период уже становится

наивысшей ценностью, пусть и не вполне осоз­наваемой объективно, косвенно

говорит такой факт: самой великой и ценной жертвой духам (предков или

природных предметов и явлений), культы которых в этот период уже

су­ществовали, считалась жертва человеческая, приносимая в особо

ответственных, важных и значимых случаях, тогда как в повседневности можно

было ограничиться принесением в жертву злаков, продуктов питания, животных,

различных изделий. Причем на роль жертвы в самых различных челове­ческих

сообществах, живших в различных уголках земного шара, выбирались наиболее

молодые, сильные и красивые члены племени — самое ценное и лучшее, чем

располагало племя.

Постоянное использование огня сделало возможным пере­ход к оседлому образу

жизни — огонь не только делал жилье более уютным и теплым и избавлял от

необходимости переко­чевывать «вслед за летом» и за перемещающимися на юг

стад­ными животными, но и защищал от хищных животных, и давал возможность

делать запасы пищи на случай голода, да и охота с применением огня стала

более добычливой. Видимо, с применением огня до некоторой степени снизилась

заболевае­мость и смертность от простудных и некоторых других заболе­ваний,

что делало племя более жизнеспособным.

Появилась с применением огня и возможность создавать более совершенные орудия

труда и охоты, что делало суще­ствование человека более стабильным и

обеспеченным. По мере совершенствования орудий труда возникло первое

примитив­ное разделение труда между членами племени и между пола­ми и

возрастными группами, причем в этих новых условиях полезными оказались и

слабые члены племени — дети и ста­рики. Последние могли играть и, как говорят

история и эт­нография, в действительности играли наряду с женщинами роль

хранителей огня, его «кормильцев», поскольку это не требовало больших

физических усилий, но давало возмож­ность освободить трудоспособных женщин и

мужчин для вы­полнения более трудоемких и неотложных работ. Их присут­ствие и

содержание для племени уже не было такой тяжкой обузой, как прежде; оно

постепенно становилось необходи­мым, хотя в голодные периоды или при других

экстремаль­ных обстоятельствах смерть (в том числе и от рук соплемен­ников)

все еще ожидала в первую очередь именно слабых.

В меньшей степени это касалось детей: они — будущее пле­мени, его потенциал,

и поэтому получали необходимую по­мощь и заботу, чтобы в свое время заступить

на место стар­ших. Однако тот факт, что старики, с точки зрения

биологи­ческой уже выполнившие свою функцию и ставшие бесполез­ными, все же

имели возможность жить в племени и не уми­рать от голода и холода, говорит о

том, что человек становит­ся действительно человеческим, социальным

существом, а не является только одним из многочисленных биологических видов,

существующих на земле. Такой первобытный коллек­тивный альтруизм был

объективной необходимостью, посколь­ку «...племя, заключающее в себе большое

число членов, кото­рые наделены высокоразвитым чувством патриотизма,

верности, послушания, храбрости и участия к другим; членов, кото­рые всегда

готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы, должно

одержать верх над большинством дру­гих племен, а это является естественным

отбором», поскольку это соответствует законам природы, поскольку она «не

интере­суется» отдельными особями и индивидами.

Такое изменение отношения к детям и старикам, в свою оче­редь, привело к еще

большим изменениям. Постепенное усложне­ние труда повлекло за собой

необходимость обучения подрастаю­щего поколения приемам профессиональной

деятельности, переда­чи трудовых навыков и хитрости охоты, и это стало

«точкой сопри­косновения» старых членов племени и детей. Старики, живущие в

племени, в прошлом охотники и мастера, получили возможность передавать свой

жизненный и профессиональный опыт, знания и навыки, а дети — перенимать их,

что обеспечивало не только пре­емственность знаний и навыков, но и племенных

обычаев и тради­ций, связанных с правилами поведения, и отношений между

чле­нами сообщества, — а это в свою очередь повышало значимость для племени и

детей, и стариков.

Как указывал Г. Спенсер, «любое общество стремится сфор­мировать своих членов

таким образом, чтобы осуществление социальных функций было для них желанным»,

вследствие чего становится необходимым прививать каждому наиболее

це­лесообразные для социума нормы человеческого общения и вза­имодействия. В

этом случае наиболее рациональной является передача знаний и навыков от

старших младшим. Подобные обстоятельства способствуют формированию

представлений о важности не только взаимопомощи среди сильнейших членов

племени, но и заботы о слабых, их содержания и поддержки. По мнению А. Ф.

Анисимова, в этот период своей истории человек делал рационалистически все,

что было по тому вре­мени в его силах, для того, чтобы не сломиться перед

могуще­ством окружающей его природы», а забота о слабых — детях и стариках,

неразрывно связанных между собой в силу необ­ходимости передачи опыта как

профессионального, так и жизненного, была рациональна: если нужно обучаться,

значит, нужны учителя и наставники из числа наиболее опытных чле­нов племени,

причем не связанных необходимостью ежедневно вести трудовую деятельность для

жизнеобеспечения племени и имеющих возможность целиком посвятить себя

обучению и вос­питанию детей и молодежи. Повышается в этот период и

воз­можность вариативности поведения отдельного индивида, хотя в целом

объективная регламентация поведения и деятельности носит очень жесткий

характер.

С образованием материнского рода человек получил «пер­вый урок личности,

научавший ее, насколько она выигрывает в борьбе за существование, вступая в

ассоциацию, которой личность приносит в жертву исключительный эгоизм, но от

которой получает громадное приращение сил, результаты об­щей опытности, общей

работы мысли всех членов ассоциации и традицию длинного ряда поколений». Если

ранее, когда человек еще не вполне выделился из животного мира, его

аль­труизм и коллективизм были обусловлены только биологи­ческой природой и

инстинктами, то в более позднее время человек уже начинает осознавать

социальную ценность альт­руизма. Да и впоследствии, при усложнении

общественных отношений и образовании более сложных и совершенных форм

общественной жизни, этот «первый урок о пользе чужой жиз­ни для удобства

собственной не мог пропасть даром», посколь­ку от этого зависела прочность и

жизнеспособность всего со­общества, а следовательно, и безопасность его

существования.

Именно в этот период начинается постепенное формирова­ние собственно

моральных отношений, регулирующих взаи­модействие людей и формы их

существования на основе оп­ределенных нравственных законов. Эти законы

мотивируют­ся уже не чисто утилитарными соображениями, но ссылками на

традицию, обычай, норму. Соответственно они имеют бо­лее или менее постоянный

характер и усваиваются всеми чле­нами сообщества в детстве в процессе

обучения и воспитания. Меняются законы лишь под влиянием чрезвычайных

обстоя­тельств, связанных с различными природными и социальны­ми факторами, с

изменениями в образе жизни людей, но в основах своих они передаются из

поколения в поколение в фор­ме устных преданий, легенд, заповедей, запретов.

К этому периоду можно отнести появление первых форм взаимопомощи людей,

прообразов будущей благотворительно­сти. Более или менее стабильное

существование племени, об­раз и стиль его жизни не только требовали, но и

делали воз­можным оказание помощи не только слабым, не способным

самостоятельно прокормиться и решить другие насущные про­блемы (например,

после гибели главы семейства, кормильца) соплеменникам, членам рода, но и

людям «со стороны», по­павшим в племя в мирное время. Видимо, первыми видами

социальной помощи, зародившимися именно в этот период человеческой истории,

было предоставление приюта и корм­ление не своих, путников, «чужеземцев»,

пришедших с ми­ром. Такие формы помощи иноплеменникам могли появиться лишь

при наличии уже сложившихся традиций заботы о сво­их нуждающихся

соплеменниках и возросшем экономичес­ком потенциале племени, его

относительном материальном достатке. Исследования русских и зарубежных

этнографов приводят к неизбежному выводу, что для первобытного чело­века

забота о нуждающемся чужаке была нормой.

Однако в значительно большей степени нравственное регу­лирование отношений

между людьми требовалось и, соответ­ственно, развивалось с появлением семьи и

собственности. А. Г. Харчев считает, что мораль возникает и функционирует в

этот период «как способ преодоления противоречия между личностью и

обществом», между интересами собственников и сообщества в целом. Первые

моральные принципы, унасле­дованные от homo erectus, преследовали все ту же

цель сохра­нения единства и сплоченности рода и в связи с этим — его

безопасности и жизнеспособности и поэтому представляли собой запреты на

действия и поступки, вызывавшие вражду и рознь между членами сообщества.

Запреты на немотивирован­ное общественными интересами убийство соплеменника,

оттор­жение и кражу его имущества, в составе которого чаще всего

рас­сматривалась жена, а также повсеместное почитание престаре­лых имели

конкретный смысл и содержание — сохранение це­лостности и единства общины, ее

жизнестойкости и обороноспо­собности, преемственности традиций и образа

жизни. На иноп­леменников такой запрет распространялся далеко не всегда.

Выводы Л. Н. Гумилева о биологически и социально обуслов­ленном коллективизме

и альтруизме хотя и относятся к более позднему образованию — этосу, могут

быть с большой степенью вероятности применены и к более ранним формам

сообществ, вплоть до первобытной орды: «Для того, чтобы победить или, как

минимум, отстоять себя, необходимо, чтобы внутри этоса возникла

альтруистическая этика, при которой интересы кол­лектива становятся выше

личных. Такая этика наблюдается и среди стадных животных, но только у

человека принимает зна­чение единственного видоохранительного фактора», при

этом имеется в виду, что альтруизм и коллективизм подразумевают обязательную

взаимопомощь членов сообщества.

Племена славян и русов, населявших территорию нынешней России, не были в этом

отношении исключением.

Так, византийский историк VI века Прокопий Кесарийский писал: «Эти племена,

славяне и анты ... издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и

несчастье в жиз­ни считается общим делом». «Честность же и товарищество среди

них таковы, что они, совершенно не зная ни кражи, ни обмана, не запирают

своих сундуков и ящиков», — говорится в «Жизнеописании Оттона Бамбергского».

Маврикий Стра­тег, Адам Бременский, Ибн Русте, Ибн Фадлан и другие

путе­шественники, оставившие записки о своем посещении сла­вянских земель,

единодушны во мнении, что людей более го­степриимных, радушных,

доброжелательных, милосердных и справедливых, чем славянские народы, найти

трудно. Под­тверждением милосердия, заботливости наших далеких пред­ков могут

служить многочисленные фольклорные источники — былины и сказки, где типичным

был такой сюжет: герой, попав в незнакомое место к потенциальным врагам,

заявляет о необходимости соблюдать законы гостеприимства и требует к себе

внимания и заботы, что ему немедленно и предоставляется пристыженными

врагами.

Суровые природно-климатические условия, определяющие способ хозяйствования,

делали славян естественными коллек­тивистами и обусловливали совместное

проживание и деятель­ность как необходимые и единственно возможные формы

су­ществования. В этот период российской истории широко раз­вилась общинная

помощь. Не только соплеменники всегда могли рассчитывать на помощь и

поддержку своих соседей в случае нужды, но и люди чужие. С чужеземцами,

пришедши­ми к славянам с мирными целями, они обращались исключи­тельно

заботливо, обеспечивая им помощь и защиту, и даже пленники у славян по

прошествии определенного времени получали свободу. Да и само обращение с

пленными было бо­лее мягким, нежели у других народов, что следует из

произ­ведений посещавших в тот период славянские земли путеше­ственников и

торговцев.

Таким образом, можно сделать вывод, что у славянских племен уже в этот ранний

период истории деление на «сво­их» и «чужих» было менее четким, и этика

отношений, в частности, этика взаимной помощи, распространялась на тех и

других более или менее одинаково, конечно, при ус­ловии, что «чужие»

миролюбивы и не несут угрозы благо­получию славянского рода или племени. Даже

иноверцы получали равные со славянами права, если они, оставаясь среди них,

«не выставляли напоказ своей христианской веры» (по словам Адама

Бременского), т. е. не оскорбляли миропонимания славян, основанного на

древней языческой религии.

Первые, наиболее общие и объективные с точки зрения потребностей совместного

проживания и деятельности лю­дей, моральные принципы, отмечаемые историками и

Эт­нографами у всех народов земли, получили в дальнейшем закрепление в

религиозных нормах и заповедях, а впослед­ствии — в светских законах.

Введение на Руси правосла­вия в качестве официальной государственной религии

и идеологии сделало его догматы основой этических воззре­ний верующего

населения.

v Формы помощи и взаимопомощи в славянских племенах до 10 века.

Древнейшие виды помощи и взаимопомощи у славянс­ких племен как отражение

общинных принципов жизнедея­тельности

К сожалению, источники, отражающие языческую жизнь славянских племен, уничтожены

в период христианизации Руси, поэтому возможна лишь реконструкция основных

эле­ментов поддержки и защиты. Богатым материалом, позволяю­щим прояснить

праисторические формы помощи и взаимопомо­щи в древнейшей общности, являются

славянская мифология, сохранившиеся аграрные культы. Они помогают

воспроизвес­ти ранние формы системы редистрибуции и реципрокации.

В этом ключе интересен подход А. Ф. Лосева, который рассмат­ривал исторический

процесс не только как взаимообусловлен­ную систему фактов, но и как историю

сознания.

Важным моментом в реконструкции процесса помощи и вза­имопомощи является

сравнительно-историческое сопоставле­ние как этапов развития социальной

общности народов других культур, так и индоевропейских мифологических систем,

куль­турно-исторические корни которых питают славянскую этни­ческую общность.

Праиндоевропейская история славян позво­ляет сделать предположения, что

зарождение древнейших форм защиты и поддержки происходило в той же

исторической последовательности и по той же логике, что и у других народов

праиндоевропейской группы, что процессы сапиентации и фор­мирования родового

общества имеют общие социогенетическиё условия, тенденции и формы

общественной практики.

Археологические и антропологические реконструкции древ­нейших человеческих

общностей на стадии социальной органи­зации гоминид дают основания для вывода

о том, что в процес­се сапиентации происходит формирование реципрокного

альт­руизма.

В ходе антропосоциогенеза формируется социогенетическая программа «Ноmо

sapiens» и в родовых общинах закрепляются общественные стереотипы поведения,

среди которых важ­нейшими являются реципрокация и редистрибуция. Именно эти

процессы лежали в основе ранних форм социальных отно­шений, где их главное

предназначение связано с функциями за­щиты индивида в системе рода и общины.

Родовые отношения до возникновения классового общества являлись важнейшим

охранным механизмом, фактором этнической идентификации и социализации

индивида.

До оформления классового общества эти функции характер­ны практически для

всех цивилизационных человеческих об­щностей, в том числе и для славянских

племен. Механизмы реципрокных связей со временем усложнялись и приобретали

этническую окраску в системе общинных отношений.

На Руси социогенетический механизм языческой родовой об­щности постоянно

воспроизводился через аграрные культы, семейно-родовые обряды, что не могло

не войти в противоречие с христианскими нормами, которые впоследствии стали

знаме­нием общественно-экономической жизни. Языческие традиции были настолько

распространены в обыденной жизни русского народа, что православная церковь в

XVI в. достаточно часто в грамотах архиепископам указывала на существующие

неиско­рененные обряды и обычаи: « а молятца деи по скверным своимъ молбищомъ

древесомъ и каменью... и мертвыхъ деи своихъ они кладутъ въ селехъ по

курганомъ и по коломищемъ съ теми жъ арбуи, а къ церквамъ деи на погосты техъ

своихъ умершихъ оне не возятъ сохраняти...». Такая устойчивость языческого

арха­ического сознания не могла не отразиться на формах обществен­ной помощи

и взаимопомощи и не сохранить к ним древнейшие нормативные требования.

Важной формой и историческим свидетельством древнесла-вянских систем

коллективной защиты явились длительное вре­мя сохраняемые полукрепостнические

общественные отноше­ния, пережитки в семейно-бытовой сфере, общинная система

землепользования. Вывод Н. Никольского о том, что в кресть­янской среде эти

языческие праисторические формы сохраня­лись вплоть до начала XX в.,

подтверждают работы Г. Носовой, В. Проппа, С. Токарева, В. Чичерова и других

исследователей.

Древние славяне жили родовыми общинами. Основными их занятиями являлись

земледелие и скотоводство. Выполнение трудоемких работ было под силу только

большому коллективу. Поэтому в жизни славян большое значение приобрела община

(мир, вервь). Она являлась органом местного крестьянского са­моуправления, в

компетенцию которого входили земельные переделы, налогово-финансовые вопросы

(связанные с обложени­ем податями и их распределением), решение судебных

споров, вопросы помощи нуждающимся. На смену родовой общине при­шла

территориальная, или соседская, объединявшая несколь­ко семей. Каждая община

владела определенной территорией. Общинные владения были общественными и

личными. Един­ство соседской общины поддерживалось не правовыми, а

хозяй­ственными связями.

Родовые отношения являлись важнейшим охранным меха­низмом, фактором

этнической идентификации и социализации индивида. Род сохранял верховную

собственность на землю, выступал регулятором семейно-брачных отношений в виде

обычно сохранявшейся экзогамии и реже эндогамии, выполнял функции

взаимопомощи, взаимоответственности и защиты.

Архаическая парадигма помощи складывается в то время, когда ведущим

миросозерцанием и мироощущением было язы­чество. Восточные славяне — язычники —

поклонялись различ­ным явлениям природы, культу предков.

Что характерно для языческого архетипического сознания? Образом, который бы

дал представление о сущности языческого архетипического сознания, является

круг, колесо. Древние славяне поклонялись ему, оно означало не только символ

жизни, символ защиты, выступая в качестве оберега от злых духов, но и

являлось вы­разителем определенной целостности, неизменяемости, ста­бильности

и основательности. О семантике магической защиты, которая неотделима от идеи

«своего пространства», когда круг становится единицей и символом целостности,

писал М. Попо­вич. В колесе отсутствует стрела времени, связь между про­шлым

и настоящим не выражается в формах дискретности. Все есть продолжение всего,

процесс времени не ощущается как из­меняющаяся реальность, как изменение

жизненного сценария субъекта. Как невозможен переход колеса из одного

состояния в другое, так. и невозможен переход субъекта от одного жизнен­ного

сценария к другому, не существует другой философии пространства, другой

мифологии реальности. Колесо катится, дви­жется не изменяясь, оставаясь тем

же, что и было без времен­ного и пространственного приращения, но не

расширяет про­странство, а следует ему по логике пространственного

существо­вания.

Для языческого миросозерцания и мироощущения характер­но то, что человек не

ощущал себя в обособленности и единич­ности, он был не частью, а неким

единством, заключавшим в себе космическое пространство, и одновременно

являясь его продолжением. Человек не противопоставлял себя космосу, природе,

а растворялся в них, становясь таким же целым, как и они. Эта «целостность-

принадлежность» достигалась общин­ным существованием, обрядовой и трудовой

деятельностью, которые органично вплетались в контекст природы и космоса.

Ощущая «себя принадлежностью целого», человек закреплял в общинных традициях

нормы своего существования не толь­ко в природе, но и в мире людей. Для него

не существовало про­тивопоставления этих реалий: одно есть продолжение

другого, и поэтому принципы его существования едины.

Философия холизма, целостности закрепляла помимо прин­ципов существования и

архетипические страхи, выступавшие «регуляторами» нормированного поведения.

Одним из таких страхов, дошедших до нашего времени, был и остается страх

одиночества — ощущение человеком своей единичности, ото­рванности от

сообщества. На пересечении этих координат — холизма и одиночества —

выстраиваются определенные мифо­логемы бытия, которые требовали создания

механизмрв охра­ны и защиты целостности.

2. Основные формы помощи и взаимопомощи в древней­ших славянских общинах

Общинные принципы жизнедеятельности восточных славян, практика осуществления

защиты человека в системе рода и общины нашли отражение в конкретных формах

помощи и вза­имопомощи, среди которых основными были культовые с

Культовые формы помощи и поддержки с различными сак­ральными атрибутами

тесно связаны с мифологическим ми­ром древних славян. В исторической литературе

отмечается, что мифологическое мышление славян дрошло несколько ста­дий

развития. Так, Д. Шеппинг называл три стадии его разви­тия: духов, божеств

природы и богов кумиров. М. Боровский — четыре: поклонение

озерам,рощам, небесным светилам; культ Рода и Рожаниц (с принесением жертв

и устроением пиров в их честь); культ Перуна; период двоеверия.

Существенной особенностью является то, что мифологичес­кое мышление славян

связано с определенной моделью дей­ствий по защите и охране коллектива,

отдельного индивида. Как отмечают некоторые авторы, архетип действий,

поступка осуществляется, богом, героем, предком. Именно они в ритуаль ной

форме «помогают» общности «выстраивать» философию помощи, а подражание им

формирует нормы альтруистических поступков группы.

Однако в исторической памяти закрепились более древние праформы методологии

переноса помощи. Они связаны с обере­гами. Фетишизация отдельных

предметов, наделение их сак­ральными свойствами — одна из первых функций

переноса и, возможно, она связана с «периодом духов». Древнейшие язы­ческие

атрибуты оберега сохранены и в христианской культу­ре. Например иконы, помимо

культового предназначения, име­ли и оберегающую функцию. «Значительная доля

фетишизма — отмечает Г. Афанасьев, — прослеживается к почитанию икон... нельзя

не обратить внимание на распространение тако­го явления, как признание икон

чудотворными, тогда как дру­гие иконы, изображающие то же самое, или копии той

же ико­ны чудотворной силы не имеют. Особенно много икон с изобра­жением Божьей

Матери». До сегодняшнего дня почитаются и наделяются чудотворной силой иконы

Божьей Матери Иверс-кой, Казанской, Владимирской, Смоленской, Утоли моя

печа­ли, Троеручницы.

Своеобразными «ферментами» в деле организации поддерж­ки групповой общности

не только с реальными, но и с ирреаль­ными силами выступали волхвы. Они

активно «формировали» стереотипы реципрокного поведения в новых исторических

условиях. Волхвы — в древнерусской традиции «языческие жрецы, звездочеты,

чародеи и предсказатели». Практически они имели те же функции для родового

общества, что и шама­ны у многих народов.

Не акцентируя внимания на магической деятельности волх­вов, отметим, что они

выступали в качестве прорицателей судь­бы как отдельного индивида, так и

общности в целом, являясь определенными «регуляторами» общественных,

групповых от­ношений. Причем их деятельность разворачивалась в условиях

экономического, социального, личностного кризиса, когда необ­ходимо было

разрешить ту или иную проблему; совмещались их сакральные и общественные

функции. До нас дошли факты, го­ворящие о том, что «по языческим законам,

чтобы восстановить благополучие общины, людей, скрывающих урожай или

отрица­тельно влияющих на него, убивали или изгоняли, предваритель­но

разорив». Такая ситуация существовала в отдельных селени­ях вплоть до XIX в.

С одной стороны, здесь прослеживается чис­то утилитарная функция

редистрибуции — распределение в си­туации кризиса, но с другой — механизмы

распределения несут в себе языческое нормативное архетипическое поведение

субъек­тов поддержки, которые мотивируют свои поступки откровени­ями свыше. В

дальнейшем мы увидим, как в иных исторических условиях редистрибуционные

механизмы в период голода рабо­тали по той же логике, только главенствующими

становились не сакральные установки, а социальные мифологемы и идеологемы —

основные двигатели «справедливого распределения». Таким образом, действия

волхвов имели сакрально-мифические уста­новки. Они подкреплялись

определенными ритуальными дей­ствиями, и что очень важно, действия эти

неразрывно связаны с идеологией поддержки. Она была одним из тех факторов,

кото­рые позволили после уничтожения пантеона языческих богов долгое время

сохранять языческие традиции, что дало возмож­ность сакральной системе

поддержки существовать на протяже­нии еще трех столетий.

Боги как архетип действий и поступков родовой общины, как высший свод

нормативных требований к процессам жизнедея­тельности выступали активными

помощниками в; наиболее от­ветственных жизненных ситуациях..Славянские

языческие боги имели свою «специализацию». Они мало чем отличались от

греческого, римского, восточного пантеона, на что обраща­ли внимание многие

исследователи. Тождественность в функ­циях позволяет предполагать, что на

ранних этапах социальной общности закреплены определенные общественные

механизмы взаимодействия. Они выступали в качестве нормативных и су­ществовали

как определенные традиции. Традиция — это такой стереотип социального

поведения, который сохраняется на со­знательном и бессознательном уровнях. Эти

значимые связи не могли не закрепиться в народном сознании в системе

религиоз­но-мифологических представлений. Можно предполагать, что именно эти

связи идентифицировали и кодифицировали два бога: Дажьбог и

- Дажьбог— «бог-даятель» — наделял богатством, наследием.

Стрибог-— распределял богатство. Эти два бога выступали как. некое парное

единство. Не менее интересно божество Белобог, Белун в белорусском

эпосе — бог богатства и милосердия. Та­ким образом,

реципрокационно-редистрибутивные связи, кото­рые выступали в качестве дара

высших существ, рассматрива­лись как высшие сакральные ценности и впоследствии

персо­нифицировались с «лучшими людьми», т. е. обретали свое зем­ное

существование.

Более поздняя-форма почитания богов — братчины, празд­нуемые сельскими

общинами. Они посвящались святому патрону, позднее это был традиционный

корпоративный праздник. Он проводился либо всем селением, либо несколькими

селени­ями вскладчину, где каждый субъект предоставлял какую-либо долю

продуктов на общественные нужды. Подобные празднова­ния назывались ссыпками,

мирщиной, ссыпщиной. Таким образом, мы видим, что почитание богов тесно

взаимосвязанно с оформлением института праздников. Они являлись неотъемле­мой

частью быта в древнейшей общности. «... Многие праздни­ки совпадают по времени

с наличием обилия благ, в особеннос­ти пищи, а ритуал призван освящать такое

обилие, которое в ре­лигиозных верованиях всегда трактовалось как проявление

сверхъестественных сил — милости, за которые люди обязаны публично благодарить

эти силы» (К. Жигульский).

Кроме того, праздники выполняли функцию «мирного пере­распределения

имущества» и натуральных продуктов, высту­пали механизмом экономического

равновесия, совместного потребления в ситуациях социального и экономического

нера­венства. Вполне понятно, почему столь велико количество праз­дников в году

у наших предков. Исследования праздников А. Ермоловым в XIX в. фиксируют, что,

помимо 80 официаль­но установленных, в отдельных местностях отмечали свои

(об­щее число достигало 150) праздники. Если учесть, что многие праздники могли

длиться от трех до восьми дней, то это стано­вилось существенным подспорьем в

распределении и перерас­пределении материальных благ.

Другим важнейшим механизмом закрепления реципрокных отношений, связанных с

сакральными установками, являлись родовые обряды почитания предков.

Сакрализация данных про­цессов раскрывается в системе родового пространства,

когда умершие предки обожествляются, и к ним обращаются через культовые обряды,

что в конечном итоге вело к определенному родовому единению. По представлениям

древних, человек пере­селялся в иной мир, оставляя за собой свои привычки,

склонно­сти, привязанности, потребности. Археологические раскопки древних

могильников свидетельствуют, что древние славяне в могилу клали необходимые

орудия быта, утварь. Находят там и останки животных. «Наши предки верили в

загробную жизнь человека, верили в бессмертие... Загробная жизнь была подоби­ем

этой земной жизни и служила продолжением теперешнего существования человека;

вот почему покойника снабжали всем тем, что необходимо живому человеку» (Н. М.

Гальковский).

В честь умершего устраивались тризны, погребальные состя­зания, игрища,

трапезы, причем это наблюдалось у многих народов. Считалось, что покойник

невидимо присутствует и при­нимает участие во всеобщем действии. И в день

похорон, и в дни поминовений родственники жертвовали какую-либо милосты­ню,

«справу». Это была «милостыня с рук». Культ поминания предков затем

закрепился и в христианской практике, когда на «Семицкий четверг» поминали

родителей. В этот же день шли за город в скудельницы, на братские могилы, где

устраивалось общественное погребение тех, кого не могли похоронить зимой.

Правда, «магия угощения» здесь отличается от обрядовых праздников. Считалось,

что умершие предки содействовали плодородию и урожаю. Такая форма помощи —

дара — требо­вала отдара, угощения «дзядов». Характерной особенностью

подобных форм поддержки и группового единения являлось то, что непременными

участниками этих трапез были магические посредники из потустороннего мира:

нищие, странники, коляд-ники, которым раздавалась «справа» в виде блинов.

Можно сказать, что в этот период существовали обществен­ные формы помощи,

связанные с культом смерти. К ним отно­сятся общинная тризна, общинная

милостыня, «справа», по­даяние натуральными продуктами, и как особая

культовая форма (против которой позднее противилась церковь) —

обще­ственное перезахоронение.

И, наконец, последний аспект сакрализации процесса помо­щи — культ героя,

жизнедеятельности последующих поколений предшествующим. Эти традиции

выступали в каче­стве механизмов сохранения мирских отношений, единого

об­щинного пространства. Показательны в данном отношении княжеские пиры,

которые собирали дружинников (дружинник не только ходит на прокорм к князю, «он

столуется у него», пиры — его право). Е. Аничков считал, что «княжеский пир,

как и братчина, — акт обрядовый, установленный издревле. В княжеских сенях,

среди медопития, складывались высокие христианские добродетели: милость,

нищелюбие и страннолюбие».

Принимать участие в княжеских пирах может не только дру­жинник, занимающий

почетное место, но и все пришедшие на пир. Легенды и сказания славян о

княжеских пирах непремен­ным участником трапезы называют калика-перехожего,

нище­го странника. К примеру, Греческая церковь задолго до приня­тия

христианства на Руси посылала туда монахов-паломников, которые приносили

«богатую милостыню» из славянских зе­мель. Возможно, что княжеские пиры —

один из ее источников Сохранение единого общинного пространства между князем

и дружинниками вызывало определенные формы помощи и взаимопомощи, связанные с

выкупом пленных. Этот факт за­фиксирован договорами князя Олега с Царьградом.

Итак, одним из уровней, который заложил и оформил систе­му реципрокных связей

и отношений, создал ценностные сте­реотипы поведения и восприятия феноменов

помощи, явился уровень сакральных отношений. Эта древнейшая форма

меж­группового взаимодействия образовала тот социогеном поддер­жки и защиты,

который будет воспроизводиться в языческую эпоху в формах общинно-родовой и

хозяйственной помощи и взаимопомощи, а в последующих исторических эпохах —

как система призрения и социальной работы.

Общинно-родовые формы помощи и защиты в рамках рода, семьи, поселения

связаны с языческим родовым пространством, в качестве которого выступала, как мы

уже знаем, община, вервь. Она стала той основой, которая позволила

после приня­тия христианства на Руси появиться церковной общине — при­ходу.

Общинно-родовая форма помощи для нас интересна в ас­пекте поддержки наименее

защищенных членов общности, ка­ковыми являлись старики, женщины, дети. По сути,

в период язычества была заложена традиция заботы о слабых и немощ­ных.

«Институт старцев» появляется не сразу. Община посте­пенно предопределила

отношение к людям, не являющимися активными участниками трудовой и коллективной

жизни. Воз­можно, эта та стадия развития общины, когда достаточно точ­но

дифференцировались статусы родства, сложились представ­ления типа «этот свет» —

Страницы: 1, 2