Росссия в начале ХХ века - (реферат)

Росссия в начале ХХ века - (реферат)

Несмотря на многочисленные массовые кампании, направленные на привлечение рабочих в партию, только треть коммунистов составляли рабочие. Более 60% партийных занимались чаще всего пусть не квалифицированным, но и отнюдь не физическим трудом в гипертрофированном государственном бюрократическом аппарате. Так же, как и вначале 20-х годов, вступление в партию оставалось едва ли не единственным способом подняться по социальной лестнице. Многие и многие горели желанием воспользоваться им. Как следствие, постепенно стал падать общий политический уровень–подавляющее большинство членов партии в отличие от “старых” большевиков никогда не читало не то, что классиков марксизма, а едва было знакомо с “Азбукой коммунизма” Бухарина и Преображенского или “Основами ленинизма” Сталина. Это, разумеется, играло на руку властям, значительно облегчая обработку первичных организаций райкомами и обкомами.

В 20-е годы усилился контроль вышестоящих организаций над низовыми: во время обсуждения важных вопросов на собрании, как правило, присутствовал председатель райкома, наделенный функциями фискала, которому было поручено следить за малейшими отклонениями от “генеральной линии”. В “особо серьезных” случаях на места присылали инструкторов из Орграспреда, подчиняющихся непосредственно Секретариату. Орграспред, созданный в 1924 году в результате слияния Оргбюро и Учраспреда, превратился к тому времени в главный отдел Секретариата, на который возлагались обязанности по назначению партийных кадров и управлению партийными органами.

В 1926 году вышло новое постановление, установившее порядок назначения на тот или иной партийный пост. Кандидаты на 5500 самых важных партийных должностей (общее количество партийных постов составляло 25 тысяч) назначались непосредственно Орграспредом и ЦК. Остальные рекомендовались райкомами и обкомами, имевшими собственную номенклатуру. Теоретически все ответственные посты считались выборными, но в действительности эти выборы всегда “готовились” инстанцией, которой был подответствен этот пост. Партийные власти попытались составить досье на всех коммунистов. Это досье (не полностью и с большим трудом) было собрано только к концу 30-х годов. В 20-х годах стала набирать силу Центральная контрольная комиссия, во главе которой стояли соратники Сталина: до 1926 г. ее возглавлял Куйбышев, потом Орджоникидзе. По Уставу 1924 г. функции ЦКК и местных контрольных комиссий заключались в последовательной борьбе против всех группировок и фракционных движений внутри партии, систематическом наблюдении за нездоровыми явлениями в области идеологии, чистке идеологически вредных или морально развращенных элементов. Каждый год контрольная комиссия вызывала 4-6% коммунистов по самым разным поводам, в основном за пьянство (25-30%), политическую пассивность (25%)–чаще за “активную оппозицию” (5-6%) за различные проявления карьеризма, злоупотребления властью, бюрократизм (18-20%), неприкрытое воровство (10%), веру в Бога (5-6%), принадлежность к социально чуждому классу (2-4%). При нэпе контрольные комиссии ограничивались “легкими чистками” (предупреждениями, порицаниями, редко исключениями: в 1924-1927 годах ежегодно исключался 1% всех коммунистов), стараясь сохранить более или менее достойный образ партии и наказывая только за самые вопиющие нарушения. Однако с 1927 года наметились изменения, которые затем привели к чисткам всей партии и государственного аппарата 1929-1932 г. На этот раз под лозунгом “идеологической монолитности” становилось более суровым отношение к политической оппозиции (тысячи троцкистов были исключены из партии после окончания работы 15 съезда) Связи между ГПУ и контрольными комиссиями, следящими за малейшими отклонениями в какую-либо сторону, стали более тесными.

    Кризис и возрожденная оппозиция

15 съезд подвел итоги многолетней борьбы с троцкизмом и заявил о его ликвидации. Споры об определении экономической политики были краткими. В резолюциях съезда наметилась пока еще плохо сформулированная тенденция к изменению политического курса “влево”. Это означало “усиление роли социалистических элементов в деревне” (делегаты имели в виду развитие совхозов-гигантов, например совхоз им. Шевченко в Одесской области, об опыте которого писали тогда все газеты); ограничение деятельности кулаков и нэпманов путем значительного повышения налогов; поощрительные меры в отношении беднейшего крестьянства; преимущественное развитие тяжелой промышленности. Выступления партийных деятелей свидетельствовали о глубоких расхождениях: Сталин и Молотов были особенно враждебно настроены против кулаков-“капиталистов”, а Рыков и Бухарин предупреждали делегатов съезда об опасности слишком активной “перекачки” средств из сельского хозяйства в промышленность. И тем не менее все они лишь формулировали общие задачи. Съезд не принял никакой конкретной программы. Казалось, что будущее НЭПа еще впереди.

Между тем, как только закончился съезд, власти столкнулись с серьезным кризисом хлебозаготовок. В ноябре поставки сельскохозяйственных продуктов государству сильно сократились, а в декабре положение стало просто катастрофическим. Партия была захвачена врасплох. Еще в октябре Сталин публично заявил о “великолепных отношениях” с крестьянством. В январе 1928 г. пришлось взглянуть правде в глаза: несмотря на хороший урожай, крестьяне поставили только 300 млн. пудов зерна (вместо 430 млн. , как в предыдущем году).

Экспортировать было нечего. Страна оказалась без валюты, необходимой для индустриализации. Более того, продовольственное снабжение городов было поставлено под угрозу. Снижение закупочных цен, дороговизна и дефицит промтоваров, снижение налогов для беднейших крестьян (что избавило их от необходимости продавать излишки), неразбериха на пунктах сдачи зерна, слухи о начале войны, распространяемые в деревне, - все это вскоре позволило Сталину заявить о том, что в стране происходит “крестьянский бунт”. Для выхода из создавшегося положения Сталин и его соратники в Политбюро решили прибегнуть к срочным мерам, напоминающим продразверстку времен гражданской войны. Сам Сталин отправился в Сибирь. Другие руководители (Андреев, Шверник, Микоян, Постышев, Косиор) разъехались по основным зерновым регионам (Поволжье, Урал, Северный Кавказ). Партия направила в деревню “оперуполномоченных” и “рабочие отряды” (было мобилизовано 30 тыс. коммунистов). Им было поручено провести чистку в ненадежных и непокорных сельсоветах и партячейках, создать на месте “тройки”, которым надлежало найти спрятанные излишки, заручившись помощью бедняков (получавших 25% зерна, изъятого у более зажиточных крестьян) и используя 107 статью Уголовного кодекса, по которой любое действие, “способствующее поднятию цен”, каралось лишением свободы сроком до трех лет. Начали закрываться рынки, что ударило не по одним зажиточным крестьянам, так как большая часть зерна на продажу находилась, естественно, не только у “кулаков”, но и у середняков. Изъятие излишков и репрессии усугубили кризис. Конечно, власти собрали зерна лишь не намного меньше, чем в 1927 г. Но на следующий год крестьяне уменьшили посевные площади.

Хлебозаготовительный кризис зимы 1927 –28 г. сыграл решающую роль в последующем: Сталин сделал ряд выводов (изложенных во многих его выступлениях в мае-июне 1928 г. ) о необходимости сместить акцепт с кооперации, ранее горячо защищавшейся Лениным, на создание “опор социализма” в деревне–колхозов-гигантов и машинно-тракторных станций (МТС). Благодаря значительным возможностям этих “опор” по производству сельскохозяйственной продукции для продажи на рынке предполагалось, что они дадут государству 250 млн. пудов зерна (одну треть действительных потребностей), что позволит обеспечить снабжение ключевых отраслей промышленности и армии, а также выйти на внутренний и внешний рынок, тем самым вынудив крестьян продавать излишки государству. Начиная с 1927 г. стала складываться система “контрактации” (контракт, предусматривающий, что в обмен на продукцию, которую крестьяне поставляют государству, они получают от него необходимую технику), позволяющая государству улучшить контроль за имеющимися продовольственными излишками. Летом 1928 г. Сталин уже не верил в НЭП, но еще не пришел окончательно к идее всеобщей коллективизации. По плану дальнейшего развития народного хозяйства (составленному на небольшой срок: три-четыре года) частный сектор должен был существовать и в дальнейшем. В то же время набирала силу политическая борьба с “правой оппозицией”. На апрельском пленуме ЦК 1928 г. было высказано недовольство снова начинавшейся политикой продразверстки, напоминавшей о временах гражданской войны. На одном из заседаний стало известно также о промышленном саботаже в тресте “Донуголь” (Шахтинский район Донбасса), где для работы привлекались буржуазные специалисты и поддерживались связи с западными финансовыми кругами. Через несколько недель начался публичный процесс против 53 человек (последний раз подобный суд состоялся над эсерами в 1922 г. ). Этот показательный процесс, которому надлежало сплотить коммунистов в борьбе против оппозиционеров, уклонистов и других врагов, укрепил миф о “наемных саботажниках” ( вслед за ним появились мифы о “кулацкой угрозе” и “опасности справа”). Несмотря на крайне напряженную обстановку, в апреле 1928 г. большинство членов ЦК еще не было готово следовать за Сталиным. В резолюциях, принятых на Пленуме, осуждались перегибы по отношению к зажиточным крестьянам. Был отвергнут законопроект о новом сельскохозяйственном Уставе, где пожизненное землепользование разрешалось только членам колхозов. Споры между сторонниками и противниками нэпа велись одновременно в ЦК, Политбюро (где Сталин, поддерживаемый Куйбышевым, Молотовым, Рудзутаком и Ворошиловым, располагал незначительным большинством; Калинин колебался, а Рыков, Томский и Бухарин составляли “правую оппозицию”) и в учреждениях, занимающихся планированием. Экономисты Госплана разработали план умеренного промышленного роста, где темпы накопления капитала соотносились с темпами роста сельскохозяйственного производства в рамках нэпа. Со своей стороны экономисты из ВСНХ во главе с Куйбышевым предложили план более быстрого роста (135% за пять лет), основанный главным образом на вере в энтузиазм советских людей и на положениях экономиста Струмилина, разработавшего теорию, согласно которой “задачей большевиков было перестроить экономику, а не изучать ее. Нет такой крепости, которую большевики не смогли бы взять штурмом… Вопрос темпов промышленного роста решался с помощью человеческой воли”. На пленуме ЦК, состоявшемся с 4 по 12 июля 1928 г. , произошло столкновение различных точек зрения. В речи Сталина, опубликованной только несколько лет спустя, подчеркивалось, что политика нэпа зашла в тупик, что ожесточение классовой борьбы объясняется все более отчаянным сопротивлением капиталистических элементов, что крестьянству придется потратиться на нужды индустриализации. Последнее из этих положений Сталин позаимствовал у Преображенского, не приняв, однако, ни оговорок, ни сомнений последнего. Впрочем, в своих резолюциях пленум не пошел за Сталиным. Бухарин, по его собственному выражению “пришедший в ужас” от выводов генсека, которые, как он считал, доведут страну до террора, гражданской войны и голода, и уверенный, что Сталин будет маневрировать с целью добиться преимущества на следующем пленуме, решил перенести полемику в массы. Ранее никто, даже делегаты 6 конгресса Коминтерна (Москва, 17 июля– 1 сентября), не были информированы о разногласиях в руководстве партии. 30 сентября Бухарин публикует в “Правде” “Заметки экономиста”, в которых излагает экономическую программу оппозиции. Согласно автору статьи, кризис в стране был вызван ущербностью планирования, ошибками в политике ценообразования, дефицитом промышленных товаров, неэффективностью помощи сельскохозяйственной кооперации.

Курс еще можно было изменить, но только за счет определенных уступок крестьянству (открытие рынков, повышение закупочных цен на хлеб, а при необходимости и покупка хлеба за границей). Таким образом, Бухарин выступил за возврат к экономическим и финансовым мерам воздействия на рынок в условиях нэпа. Создавать колхозы следовало только в том случае, когда они оказывались более жизнеспособными, чем индивидуальные хозяйства. Индустриализация необходима, но только если она будет “научно спланирована”, проводить ее надо с учетом инвестиционных возможностей страны и в тех пределах, в которых она позволит крестьянам свободно запасаться продуктами.

Несмотря на высокий научный уровень, статья Бухарина вызвала мало откликов. Сталин же тем временем выковал миф об опасном уклоне в партии, конечная цель которого–реставрация капитализма в СССР, о таинственной “оппозиции справа”. Таинственной, потому что имен названо не было. Весьма тонкий ход–кто бы поверил, что Бухарин или Рыков стоят во главе “опасного уклона”? Миф, однако, возымел действие. В ноябре 1928 г. пленум ЦК единогласно осудил “правый уклон”, от которого отмежевались Бухарин, Рыков и Томский.

И на этот раз они руководствовались желанием сохранить единство партии. Пригрозив отставкой, добившись незначительных уступок, они все жево имя сохранения единства партии (! ) проголосовали за противоречившие их принципам сталинские резолюции о необходимости догнать и перегнать капиталистические страны благодаря ускорению индустриализации и развитию обширного социалистического сектора в сельском хозяйстве.

Такое поведение лидеров оппозиции только способствовало их поражению. Они сами заперли себя в мышеловку, приняв участие в единодушном голосовании в Политбюро и ЦК, осудивших анонимный “правый уклон” и одобривших новую линию партии, они не могли высказывать свои мысли без риска быть обвиненными в двоедушии и фракционности. В течение нескольких недель, последовавших за пленумом, “правая оппозиция” потеряла два бастиона: московскую парторганизацию, первый секретарь которой, сторонник Бухарина Угланов, был снят со своего поста, и профсоюзы. 8 съезд профсоюзов, нарушив обещание ввести семичасовой рабочий день, одобрил сталинские тезисы об ускоренной индустриализации. Влияние председателя профсоюзов Томского было значительно ослаблено вводом в президиум пяти сталинцев (в том числе Кагановича) и установлением более жесткого контроля Политбюро над руководством профсоюзов. Желая предупредить возможное соглашение между оппозиционными группировками, Сталин наконец решился выдворить сосланного в Алма-Ату Троцкого за пределы СССР.

Впрочем, “левая оппозиция”, ослабленная разрозненностью ее активистов и растерявшаяся в связи с принятием новой линии партии–на первый взгляд близкой “левой идее”, - опасности больше не представляла. Когда Троцкий решился (21 октября 1928 г. ) призвать коммунистов всех стран на борьбу с планами Сталина, Политбюро, воспользовавшись этим, обвинило его в создании нелегальной “антисоветской партии”. 21 января 1929 г. Троцкий был выслан в Турцию. В тот же день, в пятую годовщину смерти Ленина, Бухарин повторил свою концепцию, опубликовав статью в “Правде”, посвященную “Политическому завещанию Ленина”. Он показал разницу между ленинским планом кооперации–“мирным, постепенным и добровольным” в результате подлинной “культурной революции”–и сталинским проектом коллективизации, основанном на принуждении. Вывод Бухарина: третьей революции быть не должно.

Предназначенная, как и “Заметки экономиста”, для осведомленного читателя, эта статья не вызвала особой реакции Сталина. А вот появившиеся на следующий день сообщения, что 11 июля 1928 г. имели место контакты Бухарина и Сокольникова с Каменевым, значительно подорвали престиж лидеров оппозиции. Теперь они должны были объясняться перед ЦКК и выслушивать обвинения в “двурушничестве” и “фракционности”.

Апрельский пленум ЦК партии 1929 г. завершил разгром наконец–то публично разоблаченной оппозиции. В ходе его заседания, отвергнувшего последнее предложение “правых” (двухлетний план, задуманный с целью улучшить положение дел в сельском хозяйстве), Сталин в неопубликованной тогда речи заклеймил прошлые и настоящие ошибки Бухарина: от его оппозиции Ленину в 1915 г. до “поддержки кулака”.

На 15 партконференции (апрель 1929 г. ) оппозиция уже не выступала против пятилетнего плана в варианте, предложенном ВСНХ, который в числе прочего предусматривал коллективизацию 20% крестьянских хозяйств в течение пяти лет и ускоренную индустриализацию. Вскоре Бухарин был снят с поста главного редактора “Правды”, а затем (3 июля) отстранен от руководства Коминтерном. Во главе профсоюзов стал Шверник. Рыков подал в отставку с поста Председателя Совнаркома. ЦКК предприняла всеобщую проверку и чистку рядов партии, которая за несколько месяцев привела к исключению 170 тысяч большевиков (11% партсостава), причем треть из них–с формулировкой “за политическую оппозицию линии партии”. В течение лета 1929 г. против Бухарина и его сторонников развернулась редкая по своей силе кампания в печати. На ноябрьском пленуме ЦК полностью дискредитированная оппозиция подвергла себя публичной самокритике. Бухарин был исключен из Политбюро.

    И снова кризис – кто виноват?

В то время как в высших эшелонах власти один за другим разворачивались эпизоды борьбы сторонников и противников нэпа, страна все глубже и глубже погружалась в экономический кризис, усугубляемый непоследовательными мерами, в которых отражалось “брожение” в руководстве и отсутствие четко определенной политической линии.

Показатели сельского хозяйства в 1928 –1929 гг. были катастрофическими. Несмотря на целый ряд репрессивных мер по отношению не только к зажиточным крестьянам, но и в основном к середнякам (штрафы и тюремное заключение в случае отказа продавать продукцию государству по закупочным ценам в три раза меньшим, чем рыночные), зимой страна получила хлеба меньше, чем год назад. Обстановка в деревне стала крайне напряженной: печать отметила около тысячи случаев “применения насилия” по отношению к “официальным лицам”. Поголовье скота уменьшилось. В феврале 1929 г. в городах снова появились продовольственные карточки, отмененные после окончания гражданской войны. Дефицит продуктов питания стал всеобщим, когда власти закрыли большинство частных лавок и кустарных мастерских, квалифицированных как “капиталистические предприятия”. Повышение стоимости сельскохозяйственных продуктов привело к общему повышению цен, что отразилось на покупательной способности населения, занятого в производстве. В глазах большинства руководителей, и в первую очередь Сталина, сельское хозяйство несло ответственность за экономические трудности еще и потому, что в промышленности показатели роста были вполне удовлетворительными. Однако внимательное изучение статистических данных показывает, что все качественные характеристики: производительность труда, себестоимость, качество продукции–шли по нисходящей. Этот настораживающий феномен свидетельствовал о том, что процесс индустриализации сопровождался невероятной растратой человеческих и материальных ресурсов. Это привело к падению уровня жизни, непредвиденной нехватке рабочей силы и разбалансированного бюджета в сторону расходов. Видимое отставание сельского хозяйства от промышленности позволило Сталину объявить аграрный сектор главным и единственным виновником кризиса. Эту идею он, в частности, развил на пленуме ЦК в апреле 1929 г. Сельское хозяйство необходимо было полностью реорганизовать, чтобы оно достигло темпов роста индустриального сектора. По мысли Сталина, преобразования должны были быть более радикальными, чем те, что предусматривал пятилетний план, утвержденный 16 партконференцией, а затем и Съездом Советов (апрель– май 1929 года). При всей смелости –вариант ВСНХ предполагал увеличить капиталовложения в четыре раза по сравнению с 1924–1928 гг. , добиться за пять лет роста промышленного производства на 135%, а национального дохода на 82%, что и привело к его окончательной победе над более скромным вариантом Госплана, - пятилетний план все же оставался на сохранении преобладающего частного сектора, сосуществующего с весьма ограниченным, но высокопроизводительным сектором государственным и коллективным. Его авторы рассчитывали на развитие спонтанного кооперативного движения и на систему договоров между кооперативами и крестьянскими товариществами. Наконец, план предполагал, что к 1933–1934 гг. примерно 20% крестьянских хозяйств объединяются в товарищества по совместной обработке земли, в которых обобществление коснется исключительно обрабатываемых земель, обслуживаемых “тракторными колоннами”, без отмены частной собственности и без коллективного владения землей скотом. Постепенная и ограниченная коллективизация должна была строиться исключительно на добровольном принципе, с учетом реальных возможностей государства поставлять технику и специалистов.

По мнению Сталина, критическое положение на сельскохозяйственном фронте, приведшее к провалу последней хлебозаготовительной кампании, было вызвано действиями кулаков и других враждебных сил, стремящихся к “подрыву советского строя” Выбор был прост: “или деревенские капиталисты, или колхозы” Речь теперь шла не о выполнении плана, а о беге наперегонки со временем. Только что принятый план подвергся многочисленным корректировкам в сторону повышения, особенно в области коллективизации. В начале предполагалось обобществить к концу пятилетки 5 млн. крестьянских хозяйств. В июне Колхозцентр объявил о необходимости коллективизации 8 млн. хозяйств только за один 1930 г. и половины крестьянского населения к 1933 г. В августе Микоян заговорил уже о 10 млн. , а в сентябре была поставлена цель обобществить в том же 1930 г. 13 млн. хозяйств. В декабре эта цифра выросла до 30 млн.

Такое раздувание показателей плана свидетельствовало не только о победе сталинской линии. Оно питалось иллюзией изменения положения вещей в деревне: тот факт, что начиная с зимы 1928 г. сотни тысяч бедняков под воздействием призывов и обещаний объединились в ТОЗы, чтобы при поддержке государства хоть как-то повысить свое благосостояние, в глазах большинства руководителей свидетельствовал об “обострении классовых противоречий” в деревне и о “неумолимой поступи коллективизации”. 200 “колхозов–гигантов” и “агропромышленных комплексов”, каждый площадью 5 - 10 тыс. га, становились теперь “бастионами социализма”. В июне 1929 г. печать сообщила о начале нового этапа–“массовой коллективизации”. Все парторганизации были брошены властями на выполнение двойной задачи: заготовительной кампании и коллективизации. Все сельские коммунисты под угрозой дисциплинарных мер должны были показать пример и вступить в колхозы.

Центральный орган управления коллективными хозяйствами – Колхозцентр –получил дополнительные полномочия. Органы сельхозкооперации, владельцы немногочисленной техники, обязывались предоставлять машины только колхозам. Мобилизация охватила профсоюзы и комсомол: десятки тысяч рабочих и студентов были отправлены в деревню в сопровождении партийных “активистов” и сотрудников ГПУ. В этих условиях насильственная заготовительная кампания приняла характер реквизиции, еще ярче выраженный, чем во время двух предыдущих. Осенью 1929 г. рыночные механизмы были окончательно сломаны. Несмотря на средний урожай, государство получило более 1 млн. пудов зерна, то есть на 60% больше, чем в предыдущие годы. По окончании кампании сконцентрированные в деревне огромные силы (около 150 тыс. человек) должны были приступить к коллективизации. За лето доля крестьянских хозяйств, объединившихся в ТОЗы (в подавляющем большинстве это были бедняки), составила в отдельных районах Северного Кавказа, Среднего и Нижнего Поволжья от 12 до 18% общего числа. С июня по октябрь коллективизация затронула, таким образом, более 1 млн. крестьянских хозяйств.

Вдохновленные этими результатами, центральные власти всячески побуждали местные парторганизации соревноваться в рвении и устанавливать рекорды коллективизации. По решению наиболее ретивых партийных организаций несколько десятков районов страны объявили себя “районами сплошной коллективизации”. Это означало, что они принимали на себя обязательство в кратчайшие сроки обобществить 50% (и более) крестьянских хозяйств. Давление на крестьян усиливалось, а в центр шли потоки триумфальных и нарочито оптимистических отчетов. 31 октября “Правда” призвала к сплошной коллективизации. Неделю спустя в связи с 12-й годовщиной Октябрьской революции Сталин опубликовал свою статью “Великий перелом”, основанную на в корне ошибочном мнении, что “середняк повернулся лицом к колхозам”. Не без оговорок ноябрьский (1929 г. ) пленум ЦК партии принял сталинский постулат о коренном изменении отношения крестьянства к коллективным хозяйствам и одобрил нереальный план роста промышленности и ускоренной коллективизации. Это был конец нэпа.

Решения пленума, в которых прозвучало заявление о том, что “дело построения социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически минимальные сроки”, не встретили никакой критики со стороны “правых”, признавших свою безоговорочную капитуляцию.

После завершения пленума специальная комиссия, возглавляемая новым наркомом земледелия А. Яковлевым, разработала график коллективизации, утвержденный 5 января 1930 г. после неоднократно пересмотров и сокращений плановых сроков. На сокращении сроков настаивало Политбюро. В соответствии с этим графиком Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье подлежали “сплошной коллективизации” уже к осени 1930 г. (самое позднее к весне 1931 г. ), а другие зерновые районы должны были быть полностью коллективизированы на год позже. Преобладающей формой коллективного ведения хозяйства признавалась артель, как более передовая по сравнению с товариществом по обработке земли. Земля, скот, сельхозтехника в артели обобществлялись.

Другая комиссия во главе с Молотовым занималась решением участи кулаков. 27 декабря Сталин провозгласил переход от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулаков к ликвидации кулачества как класса. Комиссия Молотова разделила кулаков на три категории: в первую (63 тыс. хозяйств) вошли кулаки, которые занимались “контрреволюционной деятельностью”, во вторую (150 тыс. хозяйств)–кулаки, которые не оказывали активного сопротивления советской власти, но являлись в то же время “в высшей степени эксплуататорами и тем самым содействовали контрреволюции”. Кулаки этих двух категорий подлежали аресту и выселению в отдаленные районы страны (Сибирь, Казахстан), а их имущество подлежало конфискации. Кулаки третьей категории, признанные “лояльными по отношению к советской власти”, осуждались на переселение в пределах областей из мест, где должна была проводиться коллективизация, на необработанные земли. Раскулачивание должно было продемонстрировать самым неподатливым непреклонность властей и бесполезность всякого сопротивления. Проводилась она специальными комиссиями под надзором “троек”, состоявших из первого секретаря партийного комитета, председателя исполнительного комитета и руководителя местного отдела ГПУ. Составлением списков кулаков первой категории занимался исключительно местный отдел ГПУ, списки же кулаков второй и третьей категории составлялись на местах с учетом “рекомендаций” деревенских активистов и организаций деревенской бедноты, что открывало широкую дорогу к злоупотреблению и сведению старых счетов.

Прежние критерии, над разработкой которых трудились в предыдущие годы партийные идеологи и экономисты, уже не годились. В течение предыдущего года произошло значительное обеднение кулаков из-за постоянно растущих налогов. Отсутствие внешних проявлений богатства побуждало комиссии обращаться к хранящимся в сельсоветах налоговым спискам, как правило устаревшим и неточным, к информации ОГПУ и к верному испытанному средству– доносам.

В итоге раскулачиванию подверглись десятки тысяч середняков. В некоторых районах от 80 до 90% крестьян были осуждены как “подкулачники”. Их основная вина состояла в том, что они уклонялись от коллективизации. Наиболее активным сопротивление было на Украине, Северном Кавказе и на Дону (туда даже были введены войска).

Одновременно с “ликвидацией кулачества как класса” невиданными темпами разворачивалась и сама коллективизация. Каждую декаду в газетах публиковались данные о коллективизированных хозяйствах в процентах:

    7, 3% на 1 октября 1929 г.
    13, 2% на 1 декабря 1929 г.
    20, 1% на 1 января 1930 г.
    34, 7% на 1 февраля 1930 г.
    50% на 20 февраля 1930 г.
    58, 6% на 1 марта 1930 г.

Эти проценты, раздуваемые местными властями из желания продемонстрировать вышестоящим инстанциям выполнение плана, как правило, ничего не означали на деле. Большинство колхозов существовали только на бумаге. Результатом всех этих процентных побед стала длительная дезорганизация сельского хозяйства. Угроза коллективизации побуждала крестьян забивать скот (только поголовье крупного рогатого скота уменьшилось на четверть в период между 1928 и 1930 годами). Нехватка семян для весеннего сева, вызванная конфискацией зерна, предвещала не менее катастрофические последствия.

    “Головокружение от успехов”

2 марта 1930 г. в “Правде” появилась статья Сталина “Головокружение от успехов”. В ней “вождь”осудил многочисленные случаи нарушения принципа добровольности при организации колхозов, “чиновничье декретирование колхозного движения”. Он критиковал “излишнюю ретивость” (курсив автора) в деле раскулачивания, жертвами которого стали многие середняки. В статье, однако, совершенно отсутствовал даже намек на самокритику, а вся ответственность сваливалась на местное руководство. Разумеется, ни в коей мере не вставал вопрос о пересмотре самого принципа коллективизации. Эффект от статьи, вслед за которой 14 марта появилось постановление ЦК “О борьбе против искривления партийной линии в колхозном движении”, сказался немедленно. Пока местные партийные кадры пребывали в полном смятении, начался массовый выход крестьян из колхозов. К 1 июля коллективизированными оставались не более чем 5, 5 млн. крестьянских хозяйств– 21% от общего их числа, то есть почти в три раза меньше, чем на 1 марта. Возобновленная с новой силой к осени 1930 г. кампания хлебозаготовок способствовала росту напряженности, временно спавшей весной. Исключительно благоприятные погодные условия 1930 г. позволили собрать великолепный урожай в 83, 5 млн. тонн зерна, или на 20% больше, чем в прошлом году. Хлебозаготовки, осуществляемые проверенными методами, принесли государству 22 млн. тонн зерна, что в два раза превышало полученное в последние годы нэпа. Эти результаты, достигнутые ценой огромных поборов с колхозов (достигавшие до 50–70% от урожая), только побудили власти к продолжению политики коллективизации. Реакция крестьян на этот грабеж среди бела дня была ожесточенной: во время хлебозаготовок 1930–1931 годов отделы ГПУ зарегистрировали десятки тысяч случаев поджога колхозных построек. Несмотря на это, к июлю 1931 г. процент коллективизированных хозяйств вернулся к уровню марта 1930 г.

Но уже к концу лета 1931 г. хлебозаготовки начали давать сбои. Власти решили направить в деревню 50 тысяч новых уполномоченных в качестве подкрепления местному аппарату. Тысячи колхозов остались полностью без кормов и почти без семян. Несмотря на очень посредственный урожай (69 млн. тонн), во время хлебозаготовок было изъято рекордное количество зерна (22, 8 млн. тонн). На Украине появились первые признаки “критической продовольственной ситуации”. Этот эвфемизм, употребленный украинским ЦК, на самом деле означал голод. Назревал и становился неизбежным конфликт между идущими на всяческие уловки во имя сохранения хотя бы части урожая крестьянами, и властями, обязанными любой ценой выполнить план по хлебозаготовкам. 7 августа 1932 г. был издан закон, позволявший приговаривать к высылке сроком до 10 лет “за ущерб, наносимый колхозу”.

В соответствии с этим законом и статьей 58 Уголовного кодекса (позволявшей осудить всякого, кто совершил какое-нибудь действие, подрывающее советскую власть) десятки тысяч колхозников были арестованы за(! ) самовольное срезание небольшого количества ржи или пшеницы. Репрессиям подвергались не только рядовые колхозники, но и председатели колхозов. Чистка коснулась и партийцев–примерно треть из них пострадала. Продотряды, осуществлявшие заготовки, совершали настоящие карательные экспедиции, чаще всего в зерновых районах. В своих действиях они не останавливались даже перед изъятием всего колхозного зерна, в том числе, выделенного на семена и в качестве оплаты за работу. Результатом этих действий был страшный голод, от которого погибло, главным образом на Украине, от 4 до 5 млн. человек. В отличие от 1921 г. , когда голод был признан официально и власти обратились за международной помощью, на этот раз существование “критической продовольственной ситуации” полностью отрицалось. Сведения о массовом голоде скрывались даже внутри страны. В наиболее пострадавших районах воинские подразделения следили за тем, чтобы крестьяне не покидали свои деревни, что и предотвратило массовые уходы из деревень, как в 1921– 1922 гг.

После этой катастрофы правительство, наконец, признало необходимость пересмотра метода проведения продовольственных заготовок. Для начала были предприняты меры по централизации и объединению разрозненных органов управления в единый Комитет по заготовкам, подчинявшийся непосредственно СНК. Были произведены также преобразования в структуре самих органов управления. Создавались политотделы, состоявшие исключительно из проверенных людей, имеющих все основания “гордиться” своим богатейшим опытом работы, чаще всего в органах безопасности или в армии. Эти политотделы руководили основными органами контроля за сельскохозяйственным производством, а также “присматривали” за местными партийными инстанциями, считавшимися чересчур либеральными по отношению к крестьянам. Согласно Постановлению от 19 января 1933 г. заготовки становились составной частью обязательного налога, взимаемого государством и не подлежащего пересмотру местными властями.

И, наконец, чтобы закрыть всякую лазейку, через которую продукция могла бы уйти из-под контроля государства, в марте 1933 г. было издано постановление, по которому, пока район не выполнит план по хлебозаготовкам, 90% намолоченного зерна отдавалось государству, а оставшиеся 10% распределялись среди колхозников в качестве аванса за работу.

На 2 съезде колхозников, проходившем в феврале 1935 года, Сталин с гордостью заявил, что 98% всех обрабатываемых земель в стране уже являются социалистической собственностью. За 5 лет государству удалось провести “блестящую” операцию по вымогательству сельхозпродукции, путем покупки ее по смехотворно низким ценам едва покрывавшим 20% ее себестоимости. Как обычно, эта операция сопровождалась небывало широким применением принудительных мер, содействовавших усилению полицейско-бюрократического характера режима. В мерах, применяемым к крестьянам, невооруженным глазом просматривается прообраз тех методов репрессий, которые позже будут применены к другим общественным группам. Насилие по отношению к крестьянам позволяло оттачивать характер будущих репрессий.

В ответ на принуждения крестьяне работали все хуже, поскольку земля, по существу, им не принадлежала. Колхозники, перестав быть хозяевами, превращались в граждан второго сорта. А колхозы, лишенные всех прав, самостоятельности и инициативы, были обречены на застой.

16 партийная конференция, а затем 5 съезд Советов СССР (1929 г. ) утвердили (после неоднократных пересмотров в сторону повышения) “оптимальный вариант” первого пятилетнего плана. Этот план, справедливо критикуемый “правыми”, которые считали его выполнение не реальным, предусматривал рост промышленной продукции на 136%, производительности труда на 110%, снижение себестоимости промышленной продукции на 35%.

Газеты в январе-феврале создавали миф о безденежной социалистической экономики, в который непосредственный обмен между производителями заменят талоны. Наступало время колхозов-гигантов и трудовых коммун на промышленных предприятиях, доходы которых должны были распределяться поровну между работниками.

16 съезд партии (июнь-июль 1930 г. ) одобрил действие сторонников ускорения темпов социалистического строительства. Отсюда и берет свое начало известный лозунг “пятилетку за четыре года”. Новые увеличенные планы, однако, не в коей мере не соответствовали реальным возможностям производства. Напротив, они способствовали его дезорганизации.

В целях преодоления нехватки ресурсов (в прочем, относительной, так как она существовала лишь по отношению к заведомо невыполнимым показателям пятилетнего плана) была введена так называемая “система приоритетов” то есть снабжение предприятий через административные структуры. При этом очередность ассигнований находилась в прямой зависимости от значимости предприятия. Система распространилась прежде всего на ударные объекты, в результате чего нехватка ресурсов только возросла. Это, в свою очередь, привело к конфликтам между предприятиями, для устранения которых была введена система чрезвычайной очередности. Так административный способ со временем подменил собой планирование, и ему суждено было на долгие годы стать одной из важнейших особенностей советской экономики.

Система приоритетов была результатом импровизации. Она, правда, позволила избежать полного паралича, которым грозила резко увеличивавшаяся нехватка ресурсов в наиболее важных отраслях производства. Но в деятельности предприятий, не вошедших в число “первостепенных”, она только усилила анархию. Эта система представляла собой полумеру, которая позволила ненадолго отсрочить проявление негативных последствий тех противоречий, которые существовали между плановыми показателями и реальной возможностью их выполнения. Эти противоречия неизбежно вели к значительному усилению давления как на экономические, политические, культурные структуры, так и на отдельного человека. Не случайно усилия, направленные на осуществление индустриализации, преподносились как настоящая революция.

    Культурная революция – “от рассвета до заката”

Внутри страны это была “культурная революция”, “война классов” (“…наши классовые враги существуют. И не только существуют, но растут, пытаясь выступать против Советской власти”, - утверждал Сталин в мае 1928 г. ) и борьба за выживание социализма в международном масштабе. (“Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут”, - говорил Сталин).

Все направленные на осуществление индустриализации усилия предпринимались в рамках двух взаимосвязанных тенденций. С одной стороны, осуществлялась нейтрализация и ликвидация старых кадров и специалистов, не вступивших в партию и скептически настроенных по отношению к “великому перелому”. С другой стороны, предпринимались усилия по выдвижению “новой технической интеллигенции”, поддерживающей радикальные перемены, вызванные индустриализацией, так как именно она получала от них наибольшую выгоду.

В 1928 г. огромное большинство специалистов на предприятиях и в государственных учреждениях все еще состояло из представителей дореволюционной интеллигенции. И лишь ничтожно малая часть из них (2%) были членами партии. Смысл Шахтинского дела, организованного как раз накануне принятия пятилетнего плана, становился совершенно ясным: скептицизм и безразличие по отношению к великому делу, предпринятому партией, неизбежно ведут к саботажу. Сомнение уже означало предательство. В 1928–1931 гг. была развернута широкая кампания против “буржуазных специалистов”. На протяжении 1928–1929 гг. тысячи сотрудников Госплана, ВСНХ, Народного комиссариата земледелия, ЦСУ, Народного комиссариата финансов были изгнаны под предлогом правого уклона (чересчур мягкое налогообложение кулаков и нэпманов) или принадлежности к чуждому классу. Оказалось, что 80% высшего руководства из финансовых органов служили еще при старой власти. Общее число взятых под контроль служащих за четыре года составило 1256 тыс. человек и, как уже говорилось, 138 тыс. из них (11%) были отстранены от выполнения служебных обязанностей. 23 тыс. из числа отстраненных были причислены к “первой категории”–“враги советской власти” - и лишены гражданских прав. До 1933 г. было отстранено еще около 153 тыс. служащих.

Введение нового законодательства на предприятиях положило конец разделению власти между “красным” генеральным директором (обязательно членом партии, но, как правило, неквалифицированным: в 1929 г. 89% “красных” директоров имели только начальное образование) и техническим директором (“буржуазным специалистом”). Управленческий треугольник, состоящий из секретаря парткома, “красного” директора и председателя профкома, упразднялся. Отныне вся власть на предприятии принадлежала исключительно генеральному директору. Одновременно с ведением борьбы против старых кадров правительство развернуло летом 1928 г. широкую кампанию по выдвижению на ответственные посты рабочих-коммунистов и формированию в кратчайшие сроки новой, “красной” технической интеллигенции, хорошо подготовленной и пролетарской по духу. Она была направлена на создание у некоторой части рабочего класса, и прежде всего у самых молодых его представителей, разочарованных новой экономической политикой, не уничтожившей безработицу и не открывшей достаточно широких возможностей для роста, ощущения, что страна наконец вступила в новую эру и простому трудящемуся открыты все дороги.

Политика выдвижения новых кадров приводила к коренному изменению состава рабочего класса и его социального поведения. Он менял свое классовое лицо. Заводы потеряли наиболее опытных рабочих, которые могли бы помочь миллионам новичков получить надлежащую профессиональную подготовку. Заводские цеха заполнились неграмотными рабочими. Их предстояло научить пользоваться техникой, приучить необычной для них организации труда, обучить грамоте, изменить их понятие о времени и приучить пользоваться хотя бы самыми простыми атрибутами городской жизни. Все это вело к огромному социальному травматизму, расшатывало монолитность рабочего класса и вызывало сильное напряжение между властями и субпролетариатом, пришедшим из презираемой и обреченной на исчезновение среды (доколхозной деревни).

Болезненный процесс адоптации новых пролетариев влек за собой целый ряд негативных явлений. Участились неявки на работу, усилилась текучесть кадров, увеличилось количество случаев хулиганства и поломок техники, выпуска бракованной продукции, резко возросли производственный травматизм, алкоголизм и преступность. Эти явления в не меньшей степени, чем завышенные планы и перебои в снабжении, усугубляли дезорганизацию промышленного производства в годы первой пятилетки. Три года пролетаризации, культурной революции и в конечном счете социалистической утопии, отмеченных наступлением на старые кадры, ускоренным выдвижением на ответственные посты рабочих-коммунистов, наплывом миллионов новых пролетариев, вынудили руководство партии признать, что такая политика вела к нестабильности, чреватой разрушительными последствиями для экономики. Подрыв авторитета кадров означал подрыв авторитета и дисциплины на производстве. Слишком поспешное продвижение по служебной лестнице большого количества рабочих приводило, с одной стороны, к возникновению кризиса пролетарского самосознания в среде рабочего класса, а с дугой–к формированию плохо подготовленных кадровых работников. Применение уравнительного принципа в оплате труда означало скатывание в “мелкобуржуазную уравниловку”, не слишком благоприятную для идеи социалистического соревнования.

23 июня 1931 г. Сталин выдвинул свои знаменитые “шесть условий”, которые фактически положили конец форсированному осуществлению культурной революции. Он приостановил выдвижение рабочих, осудил уравниловку, “спецеедство” и призвал к большей заботе о специалистах старой школы, окончательно вступивших в союз с рабочим классом. Несколько недель спустя 40 тыс. недавно выдвинутых на руководящие посты рабочих были вновь отправлены на производство. Была отменена большая часть стипендий, а также предоставляемые за счет предприятий ежедневные два часа для рабочих-учащихся. Были пересмотрены размеры заработной платы и отменены дискриминационные меры по отношению к старым кадрам, выражавшиеся прежде всего в ограничении доступа их детей к высшему образованию. В соответствии с законом, изданным в июле 1931 г. объем социальных благ был поставлен в прямую зависимость от непрерывности стажа на предприятии. В сентябре 1932 г. были введены обязательные трудовые книжки, подлежащие предъявлению рабочими на предприятиях. В них отмечались все прежние места работы. В целях уменьшения текучести кадров была введена система прописки (действующая и поныне).

Значительно расширились полномочия директоров предприятий. Была введена новая система оплаты труда–сдельная, размеры которой зависели от выработки и от темпов труда. По Марксу, эта система оплаты труда представляла собой самую примитивную форму капиталистической эксплуатации.

В начале 1933 г. было заявлено, что пятилетний план выполнен через 4 года и 3 месяца после его утверждения. Подводя итоги, Сталин лукаво оперировал цифрами первоначального варианта плана, принятого в апреле–мае 1929 г. , а не утвержденного несколько позже (в 1930 г. ) гораздо более смелого варианта. Сегодня большинство как западных, так и русских ученых сходится в оценках по следующим пунктам:

Рост производства оборудования, полуфабрикатов тяжелой промышленности, добычи сырья и производства электроэнергии был весьма значительным, но не достигал показателей, запланированных в 1929 г. (уголь– 64 млн. т. вместо 75; чугун –6, 2 млн. т. вместо 10 млн. т. по плану 1929 г. или 17 млн. т. по плану 1930 г; электроэнергия– 14 млрд. кВт. ч вместо 20).

Производству товаров легкой промышленности и народного потребления не уделялось должного внимания (план был выполнен приблизительно на 70%). Были произведены огромные капиталовложения в промышленность (объем капиталовложений в промышленность по отношению к валовому национальному продукту за пять лет увеличился в 3, 5 раза). Правда, в ущерб уровню жизни народа.

Необходимость капиталовложений в социальную и культурную сферы постоянно игнорировалась.

Индустриализация проводилась экстенсивными методами, с огромными издержками. Она сопровождалась высокой инфляцией (увеличение денежной массы на 180% за пять лет, рост на 250-300% розничных цен на промышленные товары), приведший к снижению примерно 40% покупательной способности рабочих.

Производительность труда, которая по плану должна была увеличиться на 110%, осталась на прежнем уровне и (по данным Р. В. Дейвиса и С. Г. Виткрофта) снизилась на 8%, что само по себе уже говорит о том, как велики были трудности первой пятилетки и какое сопротивление встречали проекты ускоренного развития. Беспорядочная, “вакханальная” (по выражению Н. Ясного) индустриализация, подчиняющаяся бесконечным импровизациям (“переломы” апреля-мая 1929 г. , января-февраля 1930 г. , июня 1931 г. ), погрузила страну в перманентное состояние всеобщей, как на войне мобилизации и напряжения, потому что планы, как правило, были невыполнимыми. Она усиливала степень экономического хаоса и общественного беспорядка. Она вызывала все большую необходимость политического руководства экономической сферой. Административно-командная система заменяла собой законы рыночной экономики. Черты, присущие этой системе, способ ее функционирования и система экономических приоритетов, утвердившиеся в ходе первой пятилетки и подчиненные постулату построения социализма в одной, отдельно взятой стране, дают о себе знать до сих пор.

После разгрома правой оппозиции, завершенного на ноябрьском (1929 г. ) пленуме ЦК, политика “великого перелома”, казалось, получила единогласную поддержку. Тем не менее политика насильственной коллективизации встретила сопротивление – хотя преимущественно пассивное –со стороны немногочисленных сельских партячеек, каждый пятый член которых был в последствии исключен из партии во время чистки 1929 г. за пассивность, за связь с враждебными элементами или за искривление партлинии (т. е. , чаще всего, за отказ вступать в колхоз). С другой стороны, перерыв в проведении коллективизации, декретированный статьей Сталина от 2 марта 1930 г. , вызвал недовольство многих местных партработников, негодовавших по поводу обвинения их в допущении перегибов и в искривлении политики партии. Руководители местных организаций выразили недоумение в так называемых “Дискуссионных трибунах”, публиковавшихся “Правдой” в мае-июне 1930 г. , во время подготовки к 16 съезду. Некоторые из них даже намекали на то, что предпринятое Сталиным отступление имело характер правого уклона. 27 мая 1930 г. “Правда” в своей передовице заявила, что такие оценки представляли собой тактику, направленную на дискредитацию ленинского партийного руководства.

    Партия и оппозиция – “виток эволюции”

На 16 съезде ВКП(б) правые оппозиционеры снова были осуждены, а Рыков и Томский принуждены к раскаянию, на этот раз еще более унизительному, чем во время ноябрьского пленума 1929 г.

Сталин, отметив в политическом докладе, что нераскаявшиеся троцкисты, переродившиеся в “типичных мелкобуржуазных контрреволюционеров, превратившись на деле в осведомительное бюро капиталистической печати по делам ВКП(б)”, развил идею, в соответствии с которой различные отклонения рассматривались как отголоски “сопротивления отживающих классов”. “…Невозможно, - заключил он, развернуть настоящую борьбу с классовыми врагами, имея в тылу их агентуру…” Уклонисты, таким образом, были впервые названы предателями. Был пройден важный рубеж в идентификации врага, хотя пока еще соотношение сил. В Политбюро не позволяло Сталину и ближайшим его соратникам сразу же перейти к практическим действиям, вытекающим из формулы: уклонист– враг.

Раздавались, однако, единичные голоса с критической позиции генерального секретаря по вопросам темпов индустриализации. Это сделал Рыков, последний представитель бывшей правой оппозиции. Позже, в декабре 1930 г. , он будет исключен из состава Политбюро, а на его место выдвинут Орджоникидзе, близкий соратник Сталина.

Официальное осуждение всех уклонов и наступившее мнимое единодушие вокруг Сталина не означали, однако, что было покончено со всеми оппозиционными настроениями. В декабре 1930 г. Сырцов, кандидат в члены Политбюро, и Ломинадзе, секретарь Закавказской парторганизации, были выведены из состава ЦК. Первому поставили в вину скептицизм по поводу темпов индустриализации, второму–обвинение партии и Советов в феодальном отношении к рабочим и крестьянам. Высказывание Сырцова и Ломинадзе, а также их контакты с другими членами партии были квалифицированны как заговор. Все было соответствующим образом освещено в прессе, рассмотрено во всех парторганизациях и присовокуплено к другим делам о саботаже в народном хозяйстве.

Это дело явилось в какой-то степени этапным с точки зрения уставных принципов партии. Впервые члены ЦК были исключены не на пленарном заседании ЦК, которое только и могло по уставу решить этот вопрос, а на совместной сессии Политбюро и ЦКК. Впервые столь важный вопрос был решен небольшой группой высших руководящих работников.

Летом 1932 г. было открыто дело Рютина, известного московского правоуклонистского лидера. Он подготовил и распространил документы, возлагавшие на Сталина личную ответственность за гибельную политику коллективизации, и требовал его смещения. Эти документы, обнаруженные ОГПУ, были тотчас же объявлены платформой оппозиции. Сталин настаивал на аресте и смертном приговоре Рютина, но неожиданно столкнулся с сопротивлением большинства членов Политбюро, пока еще не допускавших высшей меры наказания к уклонистам. Рютин был сослан, Зиновьева и Каменева, которые вступали с ним в контакт, снова исключили из партии и также сослали в Сибирь. Несколькими месяцами позже был сформирован, хотя и достаточно эфемерный, блок оппозиции. Этот блок, созданный прежде всего для обмена информацией, включал в себя различных представителей как правой, так и левой оппозиции.

Попытки создания организованной оппозиции предпринимались на фоне очень напряженной социальной и экономической ситуации ( значительное снижение жизненного уровня, голод) и настоящего кризиса веры в свои силы, охватившего партию. Этот кризис достиг кульминации к осени 1932 г. , когда казалось, что катастрофа в сельском хозяйстве грозила обернуться крахом всей системе. Сталинская политика в это время начинала вызывать недовольство со стороны кадровых народнохозяйственных работников–директоров предприятий и председателей колхозов. Эти специалисты, назначенные совсем недавно, были плохо подготовлены и испытывали на себе непрерывное давление со стороны высшего руководства, требующего выполнения непосильных задач. Они были зажаты в тиски невыполнимых требований с одной стороны, и пассивного сопротивления своих подчиненных - с другой. Потоки критики обрушивались на них за неумение освоить новую технику. Угроза обвинения в саботаже нависала над ними всякий раз, как только руководимая ими предприятие или отрасль не справлялись с планом.

Совершенно естественно, что в этих условиях молодая, еще не опытная и не окрепшая бюрократия начала выискивать средства защиты от посягательств государственной машины, подобно тому как сопротивлялись крестьяне, стараясь работать как можно меньше на коллективизированных землях, подобно тому как рабочие отвечали на ухудшение жизни низкой производительностью труда и частой сменой рабочих мест (об этом уже говорилось выше в данной работе). У служащих тоже появились свои методы защиты. Они научились скрывать действительное положение вещей, помогали друг другу в поисках новых более престижных мест, быстро освоили искусство сохранения своего небольшого “семейного круга”, сохранение связей и клиентуры.

Начиная с 1931 г. кадры ощущали все большую поддержку со стороны зампреда Совнаркома Орджоникидзе - приверженца более умеренных темпов индустриализации. Не без его влияния произошел уже упомянутый выше “перелом” лета 1931 г. , в результате которого политика партии по отношению к специалистам изменилась. Позиции умеренного крыла еще больше укрепились к лету 1933 г. , когда значительно возросли трудности экономического и социального плана, вызываемые кризисом сверхнакопления (объем капиталовложений превысил все реально допустимые существующими ресурсами размеры).

Это повлияло и на цифры второго пятилетнего плана, разработанного в 1933 г. и утвержденного 17 съездом партии (26 января–10 февраля 1934 г. ). Намеченные показатели были более умеренными и казалось более выполнимыми, чем показатели первого пятилетнего плана. Кроме того, новый план уделял заметно больше внимания нуждам населения. В политической сфере также наблюдалась некоторая разрядка. Заметно снизилось по сравнению с предшествующими годами количество случаев применения наиболее жестких репрессивных мер–расстрелов и выселений. На политическую сцену вернулись бывшие оппозиционеры, такие как Каменев и Зиновьев, в очередной раз помилованные после очередного покаяния, и Бухарин, опубликовавший многочисленные статьи с обоснованием необходимости положить конец жестокостям “революции сверху” и начать новый период.

Некоторые современные исследователи связывают эту относительную либерализацию с существованием оппозиционного течения, возглавляемого Кировым. Несмотря на правдоподобность этого предположения, все же факт существования такого течения никогда не был убедительным образом доказан. Это течение, если оно и существовало, не имело никакой организации и никакого официального печатного органа (из страха перед приговорами, выносимыми любой группе, которую можно было назвать “фракцией”). К тому же нельзя считать, что Киров был противником Сталина, хотя его взгляды после 17 съезда партии иногда расходились со сталинскими.

1933 г. был отмечен внушительной чисткой в партии, объявленной на январском (1933 г. ) пленуме ЦК и развернутой в мае. Постановление ЦК от 28 апреля определяло, какие категории членов партии подлежали исключению. Упоминались: классово чуждые и враждебные элементы; двурушнические элементы, под прикрытием лживой клятвы в верности пытающиеся сорвать на деле политику партии; открытые и скрытые нарушители железной дисциплины партии и государства, подвергающие сомнению и дискредитирующие решения и установленные партией планы болтовней об их “нереальности” и неосуществимости; перерожденцы; карьеристы; шкурники и морально разложившиеся; политически малограмотные, не знающие программы, устава и основных решений партии.

Масштабы чистки, которая длилась полтора года вместо первоначально намеченных пяти месяцев и завершилась исключением 18% коммунистов (в то время как 15% членов “вышли” из партии добровольно), вполне соответствовали масштабам кризиса, охватившего партийную организацию в результате чрезмерно быстрого ее роста в предыдущие годы. На протяжении 1928–1932 гг. количество членов партии увеличилось с 1, 5 до 3, 7 млн. человек. Во время массовых приемов этих лет численный состав партии увеличился более чем на 2 млн. человек. Большинство их составляли рабочие, чаще всего идеологически не подготовленные. Среди них были как искренние энтузиасты “большого скачка вперед”, так и расчетливые карьеристы, которым партийный билет открывал широкие возможности для преуспевания в профессиональной и общественной сферах. В реальности партия была очень далека от создаваемой официальной идеологией образа и не являлась монолитной и дисциплинированной организацией, способной возглавлять бурные общественные и экономические процессы, происходящие в стране. Она все больше превращалась в отдельный общественный организм, становившийся все более монолитным и объединявший людей с разными убеждениями, различными уровнями образования, неоднородной идеологией. Некоторые из них– примерно один из шести –были “мертвыми душами”, чьи имена только значились в картотеках. Многие рядовые члены партии, потрясенные тем, что они увидели, что сделали или что вынуждены были делать в предыдущие годы ( массовое выселение крестьян, голод, ухудшение условий жизни), стали, если употреблять официальную терминологию, пассивными членами.

Неоднозначным было отношение к партии и в среде должностных партийных работников, в том числе занимавших невысокие посты (в 1933 г. насчитывалось более 30 тыс. освобожденных работников). Некоторые из них, откровенные приспособленцы, образовали настоящие мафиозные группировки (называемые в официальной терминологии “семейными кружками”). Единственное, к чему они стремились, - сохранение своих вотчин, в которых они, скрытые от глаз центральных властей, безнаказанно хозяйничали. Другие, особенно недавние выдвиженцы, считали своим долгом беспрекословно выполнять приказы свыше. Их психология была проникнута бюрократическим духом и раболепием перед властью, стремлением занять более высокие посты. Они, не задумываясь, разоблачали истинные или мнимые ошибки своих руководителей во время развязанной высшим партийным руководством кампанией по разоблачению саботажа среди партийно-хозяйственных кадров. По уровню идеологической подготовки эти члены партии сильно отличались от старых большевиков и коммунистов поколения гражданской войны, которые вплоть до 1935–1937 гг. все еще сохраняли ключевые посты в партии и чье прошлое позволяло им считать себя вправе если не высказывать открыто критических суждений по поводу считавшихся непререкаемыми решений партийного руководства, то хотя бы проявлять некоторую гибкость в выполнении нереалистичных директив, исходящих из центра. На практике это означало сокрытия истинного положения дел, что помогало несколько ослабить давление на простых тружеников и рядовых членов партии. Итак, к концу первой пятилетки партия оказалась в самой гуще острейших социальных противоречий и представляла собой неповоротливую, хаотическую конструкцию, своенравный и несовершенный инструмент власти– организацию, в которой росло внутреннее напряжение и появились ростки раскола.

    17 партийный съезд – “тени надвигающейся ночи”

26 января 1934 г. открылся 17 партийный съезд, который должен был подвести итоги “великого перелома” и утвердить плановые показатели второй пятилетки (год спустя после ее начала). Казалось, что этот, по выражению Кирова, “съезд победителей” продемонстрировал возврат к единству и победу Сталина. Во время съезда был разыгран спектакль возврата к партийной линии нескольких видных деятелей прежней оппозиции–Бухарина, Рыкова, Томского, Пятакова, Зиновьева, Каменева. Подвергнув себя вначале более или менее заслуженной самокритике, они перешли затем к славословию в адрес Сталина, провозглашая его вождем мирового пролетариата, несравненным гением эпохи или, попросту, величайшим человеком всех времен и народов. В этом слаженном хоре льстецов не прозвучало ни одного голоса, который усомнился бы в правильности гигантских планов, принятых 1929–1930 гг. и приведших к известным результатам. Ораторы предпочитали повернуться спиной к реальной жизни и, пользуясь своего рода закодированным языком, вносили свой вклад в создании мифа. Они разоблачали тех коммунистов, которые не способны были воплотить в жизнь всегда непогрешимые директивы высшего партийного руководства.

И все же планы второй пятилетки стали на съезде предметом оживленных споров. В итоге многочисленных дискуссий курс на ускоренную индустриализацию (19% ежегодного роста производства), предложенный Сталиным и поддержанный Молотовым, был отвергнут. Возобладало более умеренное направление (16% роста), поддержанное Кировым, Орджоникидзе и большей частью руководства народным хозяйством, стремившегося несколько ослабить возникшую в ходе реализации ускоренного курса напряженность. На съезде, как ни парадоксально, обнаружилось некоторое ослабление позиций Сталина. Один из новейших советских источников сообщает, что во время выборов нового ЦК, проводившихся тайным голосованием, С талин получил меньше голосов, чем многие другие кандидаты. Киров, очень тепло встреченный съездом, получил наибольшее количество голосов, а многие бывшие оппозиционеры (Пятаков, Бухарин, Рыков, Томский) снова были выбраны в состав ЦК партии.

Однако никто на съезде не осмелился подвергнуть сомнению ни основы самой системы, ни правильность плана периода “великого перелома”. В итоге Сталин не только сумел при помощи изощренной аргументации превратить возможную критику в адрес его методов руководства страной начиная с 1929 г. , но и наметил некоторые предпосылки будущей политики террора и репрессий. Он заявил о победе партийной линии в построении социализма.

Выводы, следующие из доклада Сталина, были ясны: поскольку линия партии верна, то существующие проблемы объясняются разрывом между директивами партийного руководства и тем, как они выполняются. Этот разрыв возник в результате организационных слабостей, плохого подбора кадров, отсутствия самокритики, бюрократизма и преступной халатности местных органов, которые искажают политику партии, игнорируя ее директивы.

Сталин разработал целую классификацию виновников. В их числе были “неисправимые бюрократы”, обманывающие свое руководство и срывающие выполнение указаний партии; честные болтуны, преданные советской власти, но неспособные руководить, неспособные что-либо организовать; “люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков”. Девяносто процентов всех трудностей, по мнению Сталина, проистекали из отсутствия организованной системы контроля за выполнением принятых решений.

Идея разрыва позволяла развивать идею заговора. Ведь на самом деле очень сложно было провести грань невыполнением плана и умышленным саботажем. Появление идеи разрыва и заговора было результатом чудовищной политической слепоты, отказа от анализа действительных причин провалов и трудностей в выполнении намеченных задач. Отказавшись от этого анализа, власти все больше вступали на путь мифотворчества. Стремление уйти от действительности проявилось и в появлении в языке своеобразных клише и штампов, патетических по звучанию, но мало соответствующих истине. Это мистифицирование было направлено на превращение любого партийного решения в непреложную истину. Таким образом, партийная линия становилась догмой. Сомнение в ней уже означало предательство. Получившая, таким образом, право на существование идея заговора, легко объяснявшая все неурядицы, быстро внедрялась в сознание масс. Об этом ярко свидетельствуют, в частности, жалобы населения, извлеченные из дел сохранившегося в неприкосновенности, неподчищенного Смоленского архива. Как видно из этих жалоб, простые граждане никогда не подвергали сомнению основ самой системы, а виновных в своем тяжелом, часто невыносимом существовании искали среди конкретных личностей–чаще всего среди местных партийных и советских работников, с которыми им обычно приходилось иметь дело. Это было причиной их глубокого враждебного отношения к бюрократам–кадровым работникам, чьи карьеризм, продажность, праздность и “барские привилегии” вызывали глубокую ненависть у простых тружеников. Антибюрократические установки Сталина носили чисто популистский характер, объясняя трудности момента темными махинациями “лжекоммунистов”. Они были приняты в низах и способствовали укреплению союза между народом и его “вождем”.

    Год противоречий (1934)

1934 г. , границы которого – 17 съезд партии (26 января –10 февраля) и убийство Кирова (1 декабря), характеризовался противоречивыми тенденциями. С одной стороны, наблюдалось усиление репрессивных мер, напоминавших самые мрачные годы первой пятилетки, - завершена коллективизация 5 млн. оставшихся индивидуальными крестьянских хозяйств, произведены многочисленные аресты председателей колхозов, издан закон об ответственности семей репрессированных. С другой стороны, произошли некоторые очевидные послабления.

Отражением этих противоречивых тенденций явилась череда преобразований в органах госбезопасности. 10 июля было распущено ГПУ. Вопросы государственной безопасности переходили в ведение Народного комиссариата внутренних дел (НКВД), возглавляемого Г. Ягодой. Эти органы лишались своих юридических полномочий и права выносить смертные приговоры. Над их деятельностью устанавливался прокурорский надзор. К сожалению, все эти меры не возымели того действия, на которое рассчитывали сторонники менее твердой политики. В ноябре были учреждены особые совещания НКВД, обладавшие такими же полномочиями, что и прежние юридические коллегии ГПУ. Что касается процедуры выдачи ордеров на арест, осуществляемой с санкции прокурора, то необходимость в ней отпала. Генеральный прокурор Вышинский, занявший этот пост в июне 1933 г. , предоставил органам безопасности полную свободу действий. Противоречивость этих мер легко объяснялась наличием в руководящих партийных органах двух тенденций: одной– сталинской, а второй – более умеренной, поддерживаемой Кировым. 1 декабря 1934 г. С. Киров был убит в коридоре Смольного молодым коммунистом Л. Николаевым, сумевшим пробраться с оружием в штаб-квартиру ленинградской партийной организации. Власти тотчас же предприняли чрезвычайные меры. 22 декабря ТАСС сообщило, что это “гнусное преступление” –дело рук “ленинградского центра”, в состав которого входили, кроме Николаева, тридцать бывших зиновьевцев. 28–29 декабря проходил закрытый процесс над членами этого “центра”. Все они были приговорены к смертной казни, и приговор немедленно привели в исполнение. Раскрытие “ленинградского центра” позволило выявить также существование “московского центра”, 19 членов которого (в том числе Зиновьев и Каменев) обвинялись в “идеологическом пособничестве” убийцам Кирова. Во время суда над ними (16 января 1935 г. ) Зиновьев и Каменев признали, что прежняя деятельность оппозиции могла в силу ряда обстоятельств способствовать нравственному падению преступников. Признание в этом странном “идеологическом пособничестве” после стольких случаев публичного раскаяния этих двух лидеров дало повод сделать из них “козлов отпущения” во время одной из предстоящих пародий на правосудие. А пока оно стоило им соответственно пяти и десяти лет лишения свободы. 23 января начался еще один процесс, связанный с убийством Кирова, - процесс над двенадцатью руководителями ленинградского отдела НКВД. Им было предъявлено обвинение в том, что они, располагая информацией о готовящемся покушении на Кирова, допустили преступную халатность и не предприняли никаких действий для его предотвращения. Невзирая на тяжесть обвинения, наказание оказалось относительно мягким.

Констатация того факта, что в обстоятельствах убийства Кирова много неясного и подозрительного, заставляла задуматься над тем, что Сталин, возможно, возможно, сыграл в этом деле не последнюю роль.

Сегодняшний объем сведений по этому вопросу не позволяет нам вынести окончательного суждения. Единственное, что можно утверждать с уверенностью, убийство в огромной степени способствовало материализации идеи заговора. Это убийство впоследствии тяжелым грузом давило на политическую обстановку в стране. Оно использовалось высшим руководством для нагнетания атмосферы кризиса и напряженности, могло в любой момент послужить конкретным доказательством существования тайной организации, угрожавшей стране, ее руководителям, в конечном счете социализму. А существование такой организации позволяло находить удобные объяснения слабостям системы. Ведь если трудности в стране постоянно возрастали, а жизнь становилась все тяжелее (в то время как она должна была, по словам Сталина, быть “веселой и счастливой”), виноваты в этом были убийцы Кирова…

    15. Выводы

Может возникнуть вопрос: почему данная работа завершается именно убийством Кирова? Быть может, резоннее было бы остановиться на разгроме оппозиции в ноябре 1929 г. ? Однако, убийство Кирова представляет собой важный рубеж, означивший победу Сталина над оппозицией. Устранив Кирова, Сталин убил двух зайцев: подлил масла в пожар мифа о заговоре и избавился от лидера умеренного (грозящего переродиться в оппозиционное) течения в партии. Можно сказать с уверенностью (не путать с радостью! ): Сталин выиграл бой за власть. Как отмечалось выше, эта победа не была предрешена заранее. Попробуем определить объективные и социальные факторы победы сталинизма над большевизмом (точнее, Сталина над его соратниками).

Я считаю, что эта победа не была личной победой Сталина. Как мог он один победить всех тех, кому значительно уступал в интеллекте, культуре, ораторском искусстве, эрудиции и многом другом? Победил не он, а бюрократические силы, победила некая ответная реакция на Октябрьскую революцию. Усиливающаяся мощь бюрократического аппарата, поднявшегося над обществом и над партией, повлекла за собой поднятие Сталина над бюрократией, напуганной мощью осуществивших грандиозный переворот масс. Из этого страха и вырос сталинский режим. Сталинизм не был порожден революцией. Именно поэтому ему пришлось вступить в ожесточенную борьбу с оппозицией.

Я считаю, что завязавшаяся в верхах борьба не всегда была непосредственно битвой за “кресло”, “портфель” или “место под солнцем”. Многие факты из истории этой борьбы говорят о том, что оппозиционеры боролись против Сталина не только потому, что хотели занять его место, но и потому, что видели в его режиме угрозу достижениям Октября. Да, они находились в плену химеры. Да, они стали основателями тоталитарного режима, приведшего к краху социалистического эксперимента. Но, когда они начали борьбу со сталинизмом, еще существовала альтернатива ему и неверно предположение, что любой исход этой борьбы привел бы к результату, аналогичному сталинскому.

По моему мнению, оппозицию подвела некоторая несобранность и отсутствие мастерства в управлении аппаратной механикой. Второе положение не требует отдельных пояснений. Первое подтверждается фактами из истории оппозиции: взаимные нападки, объединения и расхождения, частая смена лозунгов–все это шло на пользу только Сталину, действовавшему по принципу “разделяй и властвуй”. Пресловутая фракционность сгубила оппозицию, которая унесла с собой все альтернативы развития страны.

К этому времени партийная бюрократия подчинила себе процесс, приведший к образованию нового, особого, слоя советского общества–номенклатуры. Именно она принесла победу Сталину. Оппозиция не приняла ее интересов, мягко говоря, существенно расходящихся с интересами народа. К тому же оппозиционеры не осознавали (или не хотели осознавать), что именно номенклатура отныне решает, кому быть “вождем”, и что тот победит, за кем пойдет номенклатура. Вот где проявилась несвоевременность нэпа! Прогрессивная (хоть и далеко не новая) экономическая политика ускорила гибель оппозиции, потому что не отвечала интересам нового слоя правящей элиты. Это роковое для оппозиции совпадение опровергает тезис о том, что годы нэпа были самыми “светлыми” в истории СССР. После “кончины” этой экономической политики (а вместе с нею и оппозиции) набрали полную силу следующие явления: Директивное централизованное планирование, заменившее рыночные отношения; “Огосударствление” прессы, литературы;

    Широкая политика репрессий;
    “Вождизм”, трансформировавшийся позже в культ личности.

Именно эти разнородные по своей сути (политика, экономика, социальная сфера) явления, против которых резко выступали многие оппозиционеры, превосходно согласовались с интересами номенклатуры, что и обеспечило окончательную победу Сталину. Итогом этой победы стала закономерная трансформация “государственного социализма” в тоталитаризм. Функции партийных организаций оказались узурпированы аппаратом, единственным источником власти–неразрывная связь с ним. Власть стала господствовать над обществом, а ведь именно в этом Ленин и оппозиционеры видели главную опасность для революции. Из ошибок положено извлекать уроки. Правильный урок из истории СССР может быть извлечен только в результате осмысления и уяснения подлинного содержания тенденции расщепления большевизма на “троцкизм” и “сталинизм”. Нельзя упрощать историю, спрямлять прошлое в угоду новым веяниям. Из многих тенденций, из причин и следствий складывается порядок событий, который нельзя предусмотреть. Победа сталинизма означала цепь упущенных возможностей для страны. Но не могу не привести в заключение цитату М. Гефтера, очень актуально звучащую в наше время: “…утраченные возможности– не пустошь, они существуют и “работают” либо в пользу людей, либо против них –в зависимости от того, сбрасывают ли люди прошлое, как избыточный и непосильный груз, или всматриваются в него, чтобы увидеть там себя– предстоящих”.

    Используемая литература
    Н. Валентинов

“Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина” Москва, “Современник”, 1991 г.

    В. Роговин
    “Была ли альтернатива? “Троцкизм”: взгляд через годы”
    Москва, “Терра”, 1992 г.
    Д. Волкогонов
    “Троцкий”
    Москва, “Новости”, 1992 г.
    “Вопросы философии”, 1989 г. , №7
    Коэн С. “Большевизм и сталинизм”

“Вопросы истории КПСС” 1990 г. №5, №6, №7, №10, №12; 1987 г. №10; 1989 г. №7.

    “Вопросы истории” 1989 г. №2; 1990 г. №2, №5.
    “Известия ЦК КПСС” 1990 г. №12; 1991 г. №8.

Страницы: 1, 2