Защита прав человека в период вооруженных конфликтов

Защита прав человека в период вооруженных конфликтов

времени являлось ареной их насильственных действий. В этом случае важно

создать условия, способствующие, насколько это возможно, такому мирному

сосуществованию. В качестве одной из мер для достижения этой цели п. 5 ст.

6 Протокола II содержит призыв к властям, “предоставить как можно более

широкую амнистию лицам, участвовавшим в вооруженном конфликте, и лицам,

лишенным свободы по причинам, связанным с вооруженным конфликтом,

независимо от того, были ли они интернированы или задержаны”. Примером в

этой связи могут служить принятые российскими властями амнистии лицам,

совершившим противоправные деяния в 1991-94 г.г. на Северном Кавказе1 и в

1994-96 г.г. в Чеченской Республике2.

Протокол II подтверждает и развивает положение ст. 3 Женевских конвенций о

защите раненых и больных (ограничившейся оговоркой условия, что раненых и

больных будут подбирать, и им будет оказана помощь): в ст. 7 в отношении

“защиты и ухода” и в ст. 8 относительно “розыска”, в том числе и мертвых.

Согласно п. 1 ст. 7 Протокола II право на защиту и уход имеют “все раненые,

больные и лица, потерпевшие кораблекрушение, независимо от того, принимали

они участие в вооруженном конфликте”. В пункте 2 сформулирован принцип

предоставления медицинской помощи без какой-либо дискриминации:

“При всех обстоятельствах с ними обращаются гуманно и предоставляют им в

максимально возможной мере и в кратчайшие сроки медицинскую помощь и уход,

которых требует их состояние. Между ними не проводится никакого различия по

каким бы то ни было соображениям, кроме медицинских”. Равно как и

соответствующие нормы Протокола I ст. 8 Дополнительного протокола II

закрепляет, что во всех случаях, и в особенности после боя необходимо

разыскивать и подбирать раненых, больных и лиц, потерпевших

кораблекрушение, безотлагательно принять все возможные меры для того, чтобы

оградить их от ограбления и дурного обращения, обеспечить им необходимый

уход, а также принять меры к тому, чтобы “разыскать мертвых и

воспрепятствовать их ограблению и должным образом захоронить”.

Поскольку Протокол II не признает существования комбатантов он не дает

определения гражданскому населению и гражданским лицам. В результате

отсутствия этих ключевых определений положения, касающиеся защиты

гражданского населения, которые составляют содержание части IV Протокола,

“повисают в воздухе”. Кроме того, они значительно короче, нежели

аналогичные положения Протокола I. Пункт 1 ст. 13 Протокола II зафиксировал

принцип, согласно которому гражданское население и отдельные гражданские

лица “пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с

военными операциями”. Соответственно запрещается делать их объектом

нападения, а также запрещаются “акты насилия или угрозы насилием, имеющие

основной целью терроризировать гражданское население” (пункт 2). Как было

отмечено выше, гражданские лица пользуются этой защитой, “если и до тех

пор, пока они не принимают непосредственное участие в военных действиях”

(п. 3 ст. 13 Протокола II). Согласно ст. 17 не допускается отдавать

распоряжения о перемещении гражданского населения по причинам, связанным с

вооруженным конфликтом немеждународного характера, “если необходимость в

этом не вызывается требованиями обеспечения безопасности упомянутых

гражданских лиц или настоятельными причинами военного характера”. Пункт 2

той же статьи запрещает при любых обстоятельствах принуждать гражданских

лиц “покидать свою собственную территорию” по причинам, связанным с

конфликтом. П. 2 ст. 18 предусматривает проведение операций по оказанию

гуманитарной помощи гражданскому населению, если оно “испытывает чрезмерные

лишения”. Подобные операции должны носит исключительно “гуманитарный и

беспристрастный характер” и осуществляться “без какого-либо

неблагоприятного различия”. Кроме того, они требуют согласия официально

признанного правительства данного государства на то, чтобы гуманитарная

помощь была доставлена гражданскому населению, проживающему как на

территории, находящейся под контролем правительства, так и на территории,

которая фактически находится под контролем (формально не существующей)

противной стороны. Наконец, ст. 18 устанавливает, что общества помощи,

“находящиеся на территории” государства, страдающего от вооруженного

конфликта немеждународного характера, такие, как организации Красного

Креста или Красного Полумесяца, “могут предлагать услуги с целью выполнения

своих традиционных функций в отношении жертв вооруженного конфликта”. В то

же время негативным моментом является то, что в отличие от ст. 81 Протокола

I, п. 1 ст. 18 Дополнительного протокола II не содержит конкретной ссылки

на МККК или на Лигу обществ Красного Креста или Красного Полумесяца.

К сожалению, в Протоколе II не нашли отражения такие вопросы, как

коллективная или индивидуальная ответственность за нарушения прав человека

в условиях вооруженного конфликта немеждународного характера.

Самым существенным отличием защиты прав человека в условиях

вооруженных конфликтов немеждународного характера от аналогичных действий,

совершаемых в период международных вооруженных конфликтов, является то, что

на международном уровне, по существу, полностью отсутствуют организации и

процедуры для обеспечения выполнения этого права сторонами, участвующими в

конфликте. Это является верным показателем того, что гражданские войны

рассматриваются как внутренние события, угрожающие национальному

суверенитету. Но даже несмотря на категорическое запрещение вмешательства,

содержащееся в статье 3 Протокола II, у международного сообщества, начиная

с Организации Объединенных Наций и заканчивая средствами массовой

информации и общественным мнением, остается возможность призвать все

стороны, участвующие в том или ином внутреннем вооруженном конфликте,

соблюдать свои обязательства, предусмотренные Протоколом II. Наконец,

второй абзац статьи 3 Женевских конвенций содержит простое положение:

“Беспристрастная гуманитарная организация, такая, как Международный Комитет

Красного Креста может предложить свои услуги сторонам, находящимся в

конфликте”. В Протоколе II ничего к этому не добавлено и не изменено.

Повсеместно понимается это так, что правительства и повстанцы должны по

меньшей мере рассмотреть предложение услуг со стороны МККК, а принимать их

или нет - это их дело. Практика показывает, что в большинстве случаев такие

предложения принимаются, поскольку очевидно, что гуманитарная помощь (в

широком смысле) жертвам вооруженного конфликта - в интересах участвующих в

конфликте сторон.

Национальное законодательство.

В Советском Союзе особо важные международные договоры подлежали

ратификации Президиумом Верховного Совета СССР. Так, Женевские конвенции

1949 года были ратифицированы Президиумом Верховного Совета СССР 17 апреля

1954 г., и их положения стали обязательными для всех органов власти. В

настоящее время в России в соответствии с принципами правового государства,

закрепленными Конституцией, органы власти в своей деятельности связаны как

внутренним, так и международным правом. Общепризнанные принципы и нормы

международного права и международные договоры являются согласно части 4

статьи 15 Конституции Российской Федерации составной частью ее правовой

системы и должны добросовестно соблюдаться, в том числе путем их учета

внутренним законодательством. 4 августа 1989 года Верховный Совет СССР

ратифицировал оба Дополнительных протокола к Женевским конвенциям от 12

августа 1949 года. Ратифицировав Протокол II, касающийся защиты жертв

вооруженных конфликтов немеждународного характера, Верховный Совет поручил

Совету Министров СССР подготовить и представить предложение о внесении

соответствующих изменений в законодательство. Однако это поручение не было

исполнено. Вместе с тем, Конституционный Суд РФ установил, что “положения

данного Дополнительного протокола о гуманном обращении со всеми лицами, не

принимавшими непосредственного участия или прекратившими принимать участие

в военных действиях, о раненых, больных, о защите гражданского населения

... подлежат применению обеими сторонами вооруженного конфликта”1 . В то же

время Конституционный Суд указал, что ненадлежащий учет данных положений во

внутреннем законодательстве послужил одной из причин нддесоблюения правил

названного Дополнительного протокола, согласно которым применение силы

должно быть соизмеримо с целями, и должны прилагаться все усилия к тому,

чтобы избежать ущерба гражданским лицам.

Важным шагом на пути устранения вышеуказанного недостатка явилось

принятие Государственной Думой России двух постановлений (см. выше),

законодательно закрепляющих понятие внутреннего вооруженного конфликта.

Например, постановление Государственной Думы Федерального Собрания

Российской Федерации от 12 марта 1997 года № 1200-ГД (усовершенствованная

редакция) под вооруженным конфликтом понимает “противоборство между:

а) вооруженными объединениями, отрядами, дружинами, другими вооруженными

формированиями, созданными и действовавшими в нарушение законодательства

Российской Федерации (далее - незаконные вооруженные формирования), и

органами внутренних дел, подразделениями внутренних войск Министерства

внутренних дел Российской Федерации, Вооруженных Сил Российской Федерации,

других войск и воинских формирований Российской Федерации;

б) незаконными вооруженными формированиями, созданными для достижения

определенных политических целей;

в) лицами, не входившими в незаконные вооруженные формирования, но

участвовавшими в противоборстве”.

Наконец, ряд положений, касающихся защиты прав человека в условиях

вооруженных конфликтов (в том числе немеждународного характера), содержится

в новом Уголовном Кодексе Российской Федерации (см. главу 3).

Внутренние беспорядки и напряженность. В современном международном

праве недостаточно полно рассматриваются вопросы, связанные с внутренними

беспорядками и напряженностью. Ни одно из созданных международных

учреждений не в состоянии надлежащим образом решить проблемы, возникающие в

связи с такого рода явлениями. Пока в этой области есть лишь незначительные

сдвиги: с одной стороны, намечается усиление роли Международного Комитета

Красного Креста, стремящегося распространить свою гуманитарную деятельность

на ситуации, связанные с внутренними беспорядками и напряженностью; с

другой стороны, органы Организации Объединенных Наций, занимающиеся

вопросами прав человека, все больше внимания уделяют случаям грубых и

непрекращающихся нарушений прав человека. Очень часто такие нарушения

проистекают из внутренних беспорядков и напряженности, и в силу этого

попадают в поле зрения органов ООН по правам человека. В своем докладе

“Защита жертв немеждународных вооруженных конфликтов” (Женева, 1971 год)

Международный Комитет Красного Креста констатировал, что под внутренними

беспорядками подразумеваются:

“... ситуации, не имеющие признаков немеждународного вооруженного конфликта

как такового, но характеризующиеся наличием в стране конфронтации, которой

присущи определенная напряженность или продолжительность и в которой

отмечаются акты насилия. Последние могут приобретать самые различные формы,

начиная от стихийно вспыхивающих актов мятежа до борьбы между более или

менее организованными группами и правительственными властями. В таких

ситуациях, которые не обязательно перерастают в открытую борьбу, для

восстановления внутреннего порядка правительственные власти мобилизуют

усиленные контингенты полиции или даже вооруженные силы”1 . Таким образом,

в определении МККК речь идет о конфликтных ситуациях, которые зашли уже

довольно далеко, но еще не переросли в вооруженный конфликт. При этом

замечу, что ситуации внутренних беспорядков и напряженности исключены из

сферы применения Дополнительного Протокола II, однако в Комментарии к нему

определены следующим образом: “беспорядки, такие, как, например,

демонстрации, не имеющие заранее согласованного плана, отдельные и

спорадические акты насилия в отличие от военных действий, ведущихся

вооруженными силами или вооруженными группами, иные акты аналогичного

характера, включая, в частности, массовые аресты лиц в связи с их

действиями или убеждениями”2. В этой связи следует напомнить, что Протокол

II применяется лишь тогда, когда противостоящие правительству силы

осуществляют военные действия и когда такие силы состоят из организованных

вооруженных подразделений и контролируют значительную часть территории. Для

целей настоящей работы все то, что оказывается ниже этого “порога”, отнесем

к категории внутренних беспорядков и напряженности, даже если и

правительство, и противоборствующая сторона еще не контролирует

значительную часть территории, как это предусмотрено в ст. 1 Протокола II.

В одном из последующих документов МККК ссылается на понятие “внутренняя

напряженность”. Обстановку напряженности можно квалифицировать как

напряженную ситуацию, возникшую под воздействием политических, религиозных,

расовых, социальных или экономических факторов. Следовательно, под

“внутренними беспорядками и напряженностью” необходимо понимать все

конфликтные ситуации внутри той или иной страны, достаточно серьезные в

плане порождения острых гуманитарных проблем, особенно в силу того, что они

ведут к физическому насилию и отрицанию свободы, независимо от того,

используются вооруженные силы или нет.

В современном международном праве имеется существенный пробел:

отсутствуют положения, непосредственно касающиеся конкретных ситуаций,

возникающих во время внутренних беспорядков и напряженности. Поскольку к

таким ситуациям не применяются положения статей Дополнительного протокола

II, единственной нормой, касающейся защиты прав человека в условиях

внутренних беспорядков и напряженности, является статья 3, общая для всех

Женевских конвенций. Конечно, во всех таких ситуациях применимо право,

касающееся прав человека, однако его положения как таковые не связаны с

установлением какого-либо рода ограничений в отношении столкновений между

органами власти и оппозиционными группами внутри государства. Как только

мятежники оказываются во власти правительственных органов, в силу вступают

положения, касающиеся прав человека. Однако в ходе самого столкновения - до

появления таких возможностей - в действие вступает лишь несколько правовых

норм, и самое большее, что можно сделать в таких ситуациях, - это

руководствоваться духом положений о правах человека. Вместе с тем, в

международном праве каких-либо норм, регулирующих данный вопрос,

практически не существует. Еще больший пробел в современном праве,

посвященном защите прав человека, существует в отношении обязательств

отдельных лиц или групп лиц, находящихся в оппозиции к правительству, в

любой период столкновения. Несмотря на вышеперечисленные пробелы в

международном гуманитарном праве, бесспорным является то, что в период

внутренних беспорядков и напряженности людям приходиться испытывать

серьезные страдания, и поэтому необходимо сделать все возможное для

облегчения их участи.

3. Ответственность за нарушение прав человека в условиях вооруженных

конфликтов.

Ответственность за нарушение прав человека в условиях вооруженных

конфликтов можно рассматривать как коллективную ответственность, т.е.

ответственность воюющей стороны (чаще всего - государства) за все действия,

совершаемые лицами, входящими в состав ее вооруженных сил, или как

индивидуальную ответственность конкретных правонарушителей.

3.1. Коллективная ответственность.

Прежде чем перейти к характеристике важнейших вопросов, касающихся

уголовной ответственности за преступления против жертв войны, полезно

рассмотреть вопрос о характере таких преступлений. Опыт вооруженных

конфликтов свидетельствует о том, что во время войны несоизмеримо велико

число нарушений, носящих государственно организованный характер. Так, в

период второй мировой войны, как никогда ранее, государственно

организованный характер нарушений прав человека выразился в целой системе

предписаний воюющих государств, диктующих войскам и властям преступные

методы ведения войны. Это касалось и обращения с военнопленными, ранеными и

больными, отношения к гражданскому населению на оккупированных территориях,

создания концлагерей для массового уничтожения людей и т.д. Таким образом,

многие, и во всяком случае наиболее тяжкие военные преступления носят

государственно организованный характер, следовательно, воюющая сторона

(государство) должна нести ответственность за их совершение. Коллективная

ответственность воюющей стороны может иметь разные проявления. В первую

очередь, необходимо отметить принцип взаимности, который складывается из

двух составляющих:

а) принципа отрицательной взаимности (“Я не обязан уважать закон, потому,

что ты его не уважаешь”);

б) принципа положительной взаимности (“Я соблюдаю закон, потому, что ты

тоже его соблюдаешь”).

Женевские конвенции и Дополнительный протокол I наложили запрет на действие

принципа отрицательной взаимности, установив в общей для всех Женевских

конвенций статье 1 обязательство государств-участников “при любых

обстоятельствах соблюдать и заставлять соблюдать” положения Конвенций. Это

положение идентично формулировке п. 1 ст. 1 Протокола I. Однако

стопроцентная действенность запрета принципа отрицательной взаимности

вызывает сомнения, особенно в тех случаях, когда нарушения определенных

норм Конвенций могут обеспечить виновной стороне явное военное

преимущество. Речь идет прежде всего о нормах, запрещающих или

ограничивающих применение оружия большой военной значимости. Так,

существует широко распространенное мнение о том, что запрет на

использование оружия массового поражения действует на основе принципа

взаимности. Такое положение соответствует его военному значению, поскольку,

действительно, трудно согласиться с тем, что воюющая сторона должна будет

просто смириться с пагубными последствиями, которыми чревато для нее

применение противником оружия массового поражения, в то время как она

обладает потенциалом адекватного ответного удара, и может, таким образом,

восстановить военное равновесие1 .

Женевские конвенции придают большое значение принципу положительной

взаимности. Он выражается в том, что если одна из сторон, находящихся в

конфликте, не является участницей Конвенций, но принимает и применяет

положения Конвенции, то другая сторона - участница Конвенции - будет

обязана применять их в отношении противной стороны. Положительный аспект

принципа взаимности, как и его отрицательный аспект, можно

проиллюстрировать на примере того же оружия массового поражения: в ходе

недавней войны в Персидском заливе оно имелось практически у каждого из

воюющих государств, но ни одно из них фактически не прибегло к его

использованию.

Репрессалии, или ответные меры воюющих сторон, - второе проявление

коллективной ответственности. Репрессалии определяются как намеренное

нарушение определенной правовой нормы, совершаемое одной из сторон,

находящихся в конфликте, с целью принудить власти противной стороны

прекратить политику нарушения той же самой или иной нормы из того же свода

законов. Из этого следует, что репрессалии должны быть прекращены сразу же,

как только противная сторона откажется от проведения политики, вменяемой ей

в вину. Несмотря на то, что среди юристов-международников нет единства по

вопросу правомерности применения репрессалий2, необходимо заметить, что в

принципе репрессалии запрещены международным правом. Например, в докладе

Генерального секретаря ООН от 20 ноября 1969 года отмечается, что гарантией

исполнения норм международного гуманитарного права является “боязнь

репрессалий и возможных санкций”; что репрессалии запрещены международным

правом3. В резолюции Генеральной Ассамблеи ООН 2675 (XXV) от 9 декабря 1970

года говорится, что “гражданское население или отдельные гражданские лица

не должны быть объектами репрессалий” (п. 7)4. Данное положение позднее

нашло свое отражение в п. 6 ст. 51 Дополнительного протокола I. Ст. 20

Протокола I устанавливает правило, согласно которому запрещаются

репрессалии против лиц, которым предоставляется защита, т.е. против

раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение. В целом,

Дополнительный протокол I запрещает любые формы насилия, физические и

психические пытки, а также другие репрессалии как в отношении гражданского

населения, так и в отношении военнопленных, раненых и больных. Однако,

общей запретительной нормы такого рода в Протоколе I нет, что снижает

эффективность положений о репрессалиях. Из анализа действующих норм,

посвященных защите прав человека в условиях вооруженных конфликтов,

следует, что нельзя согласиться с теми юристами, которые считают, что любые

репрессалии во время вооруженного конфликта являются допустимыми.

Бесспорным является тот факт, что репрессалии против жертв войны, должны

быть безусловно запрещены.

Следующим проявлением коллективной ответственности воюющей стороны

является ответственность в узком смысле, т.е. финансовая ответственность

государства за ущерб, причиненный неправомерными действиями. Уже Гаагская

Конвенция 1907 года о законах и обычаях сухопутной войны предусмотрела в

статье 3, что воюющая сторона, ответственная за нарушения правил,

установленных Конвенцией, “должна будет возместить убытки, если к тому есть

основания”. Аналогичная формулировка содержится и в ст. 91 Дополнительного

протокола I. На практике финансовая ответственность сводится чаще всего к

возложению мирным договором на потерпевшую поражение сторону обязательства

выплатить победителю крупную сумму репараций1 за финансовые потери,

понесенные им в результате войны. Однако, очевидно, что объем репараций

окажется намного меньше совокупных финансовых потерь, понесенных

победителем. Более того, важно, что объем репараций никогда не определяется

величиной ущерба, нанесенного неправомерными действиями, т.е. вызванными

нарушениями прав человека в условиях вооруженного конфликта, и не ставится

в прямую зависимость от него; не говоря уже о том, что не учитывается

взаимный ущерб, причиненный неправомерными действиями обеих сторон. В

довершение всего потерпевшая поражение сторона может быть принуждена не

только отказаться от любых претензий по возмещению ущерба, который она

могла бы иметь к победителю, но будет вынуждена принять любые претензии,

которые ее граждане могли бы иметь к победителю, на свой счет. Подобный

пункт в тексте мирного договора между Японией и США привел к замечательному

в своем роде прецеденту, ставшему предметом разбирательства в японском

суде. Было заявлено, что применение Соединенными Штатами атомных бомб

против Хиросимы и Нагасаки представляло собой неправомерный акт, и что,

следовательно, правительство Японии обязано компенсировать причиненный

ущерб. Суд, хотя и признал, что использование атомных бомб было, конечно

же, незаконным, не пошел на то, чтобы удовлетворить претензии,

предъявлявшиеся на этом основании к японскому правительству1.

Основное значение разных проявлений коллективной ответственности

государств заключается в их сдерживающем воздействии. Осознание того, что

всякое нарушение прав человека в условиях вооруженного конфликта влечет за

собой ответственность государства (и, безусловно, может вызвать

незамедлительную реакцию противника по принципу отрицательной взаимности

или же, в более длительной перспективе может обернуться для государства

необходимостью платить по окончании войны контрибуцию2 за причиненный

ущерб), должно стать для властей дополнительным стимулом к тому, чтобы

соблюдать данный свод законов. Такое воздействие на воюющее государство

может значительно усилиться путем давления извне, оказываемого общественным

мнением, которое нередко создается сообщениями и комментариями в средствах

массовой информации. Давление извне может также принять форму

конфиденциальных или публичных представлений, сделанных третьими сторонами:

правительствами, региональными или всемирными межправительственными

организациями. Наконец, как члены международного сообщества и нередко как

участники международных договоров (например, одной из Женевских Конвенций

1949 г.), которые в данном случае подвергаются нарушениям, все воюющие

государства в равной степени заинтересованы в том, чтобы было обеспечено

уважение и защита прав человека в условиях вооруженного конфликта. Общая

для всех Женевских Конвенций статья 1 выражает эту мысль, утверждая, что

все договаривающиеся государства “обязуются ... соблюдать и заставлять

соблюдать” Конвенции “при любых обстоятельствах” (принцип положительной

взаимности - см. выше). Международный Суд высказался об этом так:

“подобное обязательство вытекает не только из самих Конвенций, но также из

общих принципов гуманитарного права, которые в Конвенциях лишь особым

образом выражены”. (Решение Международного Суда от 27 июня 1986 г. по

делу: Никарагуа против Соединенных Штатов Америки, с.220)3.

При рассмотрении вопроса о коллективной ответственности государств за

нарушения прав человека в течение вооруженных конфликтов, нельзя оставить

незамеченной роль Организации Обьединенных Наций. Ст. 89 Дополнительного

протокола I ограничивается утверждением, что “в случае серьезных нарушений

Конвенций или настоящего Протокола” государства-участники “обязуются

принимать меры как совместно, так и индивидуально, в сотрудничестве с

Организацией Обьединенных Наций и в соответствии с Уставом Организации

Обьединенных Наций”. Необходимо подчеркнуть, что и Генеральная Ассамблея, и

Совет Безопасности неоднократно принимали резолюции, призывая стороны,

участвующие в том или ином вооруженном конфликте соблюдать свои

обязательства, предусмотренные нормами, касающимися защиты прав человека в

условиях вооруженных конфликтов. Ответственность стороны в конфликте за

нарушения Конвенций или Протокола предполагает, что такие серьезные

нарушения действительно имели место, т.е. что факты таковых были должным

образом установлены. К сожалению, в отношении многих норм Протокола I

установить такие нарушения очень трудно. Ст. 90 предусматривает в такого

рода затрудненных положениях возможность учреждения “международной комиссии

по установлению фактов”. Комиссия должна быть учреждена после того, как не

менее 20 договаривающихся государств посредством одностороннего заявления

“согласятся принять компетенцию Комиссии”. После учреждения Комиссия

компетентна расследовать факты, касающиеся предполагаемых серьезных

нарушений Конвенций или Протокола I, и “содействовать путем оказания своих

добрых услуг восстановлению уважительного отношения к Конвенциям и

настоящему Протоколу”. Комиссия была учреждена 25 июня 1991 года (на

31.12.92 г. о своем признании компетенции Комиссии заявили 33

государства)1. В настоящее время деятельность Комиссии в существенной мере

способствует быстрому и своевременному разрешению споров, возникающих в

результате предъявления обвинений в серьезных нарушениях Женевских

Конвенций и Дополнительного протокола I к ним, а также снижению

напряженности, сопутствующей таким обвинениям. В задачу Комиссии не входит

давать правовую оценку ситуации, т.е. говорить о законности или

незаконности рассматриваемых действий. Несмотря на это ограничение

Международная комиссия по установлению фактов безусловно внесет ценный

вклад в дело защиты прав человека во время вооруженных конфликтов.

3.2. Индивидуальная ответственность.

Статья 3 IV Гаагской Конвенции 1907 года возложила на сторону,

находящуюся в конфликте, ответственность “за все действия, совершенные

лицами, входящими в состав ее военных сил” (аналогичная формулировка

содержится в ст. 91 Дополнительного протокола I). Кроме того, ст. 12 III

Женевской конвенции 1949 г. и ст. 29 IV Конвенции упоминают ответственность

государства за предусмотренное этими Конвенциями обращение с

покровительствуемыми лицами, “независимо от ответственности, которая может

пасть на отдельных лиц”. Однако, нарушения прав человека в условиях

вооруженных конфликтов совершаются людьми, а не абстрактными категориями, и

только путем наказания отдельных индивидов, совершающих такие преступления,

можно говорить о защите нарушенных прав. В основе ответственности

физических лиц за нарушения прав человека в период вооруженных конфликтов

лежат общие принципы уголовной ответственности, а также принципы

нераспространения на такие преступления сроков давности и непредоставления

уголовным преступникам права убежища, сформулированные как в международно-

правовых актах, так и в национальном законодательстве. Согласно Женевским

конвенциям 1949 года государства обязаны ввести в действие национальные

законы, необходимые для обеспечения эффективных уголовных наказаний лиц,

совершивших или приказавших совершить те или иные нарушения Конвенций. Это

обязательство возложено на все государства, в том числе и на невоюющие; оно

обязательно независимо от места и времени совершения преступления и от его

характера.

В международно-правовых актах, содержащих нормы об уголовной

ответственности отдельных лиц, было сформулировано понятие “военный

преступник” - то есть лицо, совершившее преступление против мира, законов и

обычаев ведения войны и против человечности. Виды и состав таких

преступлений также раскрывается в этих актах (см. ниже). В современном

международном праве различают две группы индивидов как субъектов

международной уголовной ответственности:

а) главные военные преступники, отвечающие как за свои преступные деяния,

так и за действия исполнителей приказов;

б) непосредственные участники международных преступлений.

К первой группе относятся государственные деятели, военные, дипломаты,

финансисты, юристы, публицисты и др. Судить этих лиц могут как специально

создаваемые международные военные трибуналы, так и национальные суды

потерпевших государств. В основе подсудности таких лиц лежит принцип

территориального применения уголовных законов, согласно которому

государство вправе преследовать лиц, совершивших преступления на его

территории. Ко второй группе относятся лица, которые исполняли преступные

приказы или совершали преступления по собственной инициативе1.

Содержание нормы об уголовной ответственности индивидов за нарушения

прав человека в период вооруженных конфликтов раскрывается в источниках

международного права. Речь идет прежде всего об уставах международных

военных трибуналов для суда над главными немецкими и японскими военными

преступниками (соответственно Устав Нюрнбергского международного военного

трибунала 1945 года и Устав Токийского международного военного трибунала

1946 года), а также о двух современных уставах Международных трибуналов (по

Югославии 1993 года и по Руанде 1994 года)1. Значение всех вышеназванных

уставов заключается в том, что они, во-первых, со всей категоричностью

подтвердили принцип индивидуальной ответственности за нарушение норм и

принципов защиты прав человека в условиях вооруженных конфликтов, и, во-

вторых, сформулировали составы преступлений, за которые лица, их

совершившие, должны нести уголовную ответственность. Статья 6 Устава

Нюрнбергского международного военного трибунала устанавливает следующие

виды преступлений:

а) преступления против мира, а именно: планирование, подготовка,

развязывание, ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных

договоров, соглашений или заверений, а также участие в общем плане или

заговоре, направленными на осуществление любого из вышеперечисленных

действий;

b) военные преступления, а именно: нарушение законов или обычаев войны, к

которым относятся убийства, истязания, увод в рабство или для других целей

гражданского населения оккупированной территории; убийства, истязания

военнопленных или лиц, находящихся в море;

убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности;

бессмысленное разрушение городов или деревень; разорение, не оправданное

военной необходимостью, и другие преступления;

с) преступления против человечности, а именно: убийства, истребление,

порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении

гражданского населения до или во время войны, или преследования по

политическим, расовым или религиозным мотивам с целью осуществления или в

связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала, независимо от

того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они

были совершены, или нет2. Устав Международного трибунала по Югославии также

классифицировал преступления против человечества на три группы, однако

вместо преступлений против мира в качестве отдельной группы он выделил

геноцид (интересно, что Устав Международного трибунала по Руанде

предусматривает только две группы преступлений, за совершение которых

отдельные физические лица несут уголовную ответственность - геноцид и

преступления против человечности), поскольку принятая еще в 1948 году

Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него в ст.

I подчеркнула, что “геноцид, независимо от того, совершается ли он в мирное

или в военное время, является преступлением, которое нарушает нормы

международного права”. Под геноцидом Конвенция понимает “следующие

действия, совершаемые с намерением уничтожить полностью или частично, какую-

либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:

а) убийство членов такой группы;

b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства

членам такой группы;

с) умышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий,

которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;

d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы;

е) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую”

(ст. II)1.

Уголовная ответственность военных преступников может осуществляться в

двух формах. Во-первых, государства в соответствии со своим национальным

законодательством вправе сами судить военных преступников или выдавать их

для суда над ними государствам, на территории которых они совершили

преступления. Во-вторых, в отдельных случаях государства могут создавать

международные суды (трибуналы). В основе подсудности военных преступников

лежит принцип территориального действия уголовных законов, согласно

которому государство вправе преследовать лиц, совершивших преступления на

его территории. По мнению И.Н.Арцибасова и С.А.Егорова, правовым основанием

для суда над военными преступниками должны являться нормы материального

права (как международные, так и национальные)2. Нормы международного

материального права, составляющие правовое основание для преследования и

наказания военных преступников, сформулированы в Женевских конвенциях 1949

года и в Дополнительном протоколе I. В них речь идет о преступлениях,

являющихся серьезными нарушениями Конвенций и Протокола I. Понятие

“серьезные нарушения” раскрыто в международно-правовых актах методом

перечисления. Так, в Женевских конвенциях (ст. 50 I Конвенции, ст. 51 II

Конвенции, ст. 130 III Конвенции, ст. 147 IV Конвенции) к таким нарушениям

отнесены: преднамеренное убийство; пытки и бесчеловечное обращение, включая

биологические эксперименты; преднамеренное причинение тяжелых страданий или

серьезного увечья; нанесение ущерба здоровью; незаконное депортирование,

перемещение и арест покровительствуемого лица; принуждение его служить в

вооруженных силах неприятельской Державы; взятие заложников, а также

лишение права покровительствуемого лица на беспристрастное и нормальное

судопроизводство. Дополнительный протокол I этот перечень расширил. Статьей

85 к серьезным нарушениям протокола отнесены (в дополнение к Женевским

конвенциям) совершаемые умышленно и являющиеся причиной смерти или

серьезного телесного повреждения или ущерба здоровью:

- превращение гражданского населения и отдельных гражданских лиц в объект

нападения;

- совершение нападения неизбирательного характера;

- совершение нападения на установки или сооружения, содержащие опасные

силы, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь

жизни, ранений среди гражданских лиц;

- превращение необороняемых местностей и демилитаризованных зон (т.е.

территорий, не содержащих военных установок и сооружений) в объект

нападения;

- совершение нападения на лицо, когда известно, что оно прекратило

принимать участие в военных действиях;

- вероломное использование отличительной эмблемы Красного Креста или других

защитных знаков.

Рассматривая вопрос о серьезных нарушениях Женевских конвенций 1949 года,

нельзя не отметить положения Устава Международного трибунала по Югославии,

который в соответствующей статье 2 почти полностью воспроизвел положения

ст. 147 IV Женевской конвенции. Наконец, следует указать на п. 5 ст. 85

Дополнительного протокола I, в котором серьезные нарушения “рассматриваются

как военные преступления”. Этим положением устанавливается неразрывная

связь ст. 85 Протокола I со ст. 6 Устава Нюрнбергского международного

военного трибунала, что бесспорно должно способствовать не только

эффективному наказанию за военные преступления, но и в значительной мере их

предупреждению. Конечно, перечни серьезных нарушений, перечисленных в

Женевских конвенциях и Дополнительном протоколе I, не являются

исчерпывающими. Есть и другие нарушения, за которые лица, их совершившие, в

равной мере подлежат строгому осуждению и наказанию. Однако, за те

серьезные нарушения, которые указаны в международно-правовых актах,

уголовная ответственность должна наступать всегда. В связи с этим ст. 146

IV Женевской конвенции предусматривает обязательство ее участников ввести в

действие законодательство, необходимое для обеспечения эффективного

уголовного наказания для лиц, совершивших или приказавших совершить

серьезные нарушения Конвенции. Государства - участники Конвенции обязуются

розыскать лиц, обвиняемых в том, что они совершили или приказали совершить

серьезные нарушения Конвенции, и, каково бы ни было их гражданство,

передавать их своему суду. Оно может также передавать таких лиц в

соответствии с положениями своего законодательства для суда другой

заинтересованной стороне - участнице Конвенции, если последняя имеет

доказательства, дающие основания для обвинения.

Что же касается создания специальных международных судов (трибуналов) для

суда над военными преступниками, то Международные трибуналы по Югославии и

Руанде установили параллельную юрисдикцию (Международного трибунала и

национальных судов) в отношении судебного преследования лиц за серьезные

нарушения международного гуманитарного права. Однако юрисдикция

Международного трибунала имеет приоритет по отношению к юрисдикции

национальных судов. На любом этапе судебного разбирательства Международный

трибунал может официально просить национальные суды передать производство

по делу Международному трибуналу в соответствии с его Уставом и Правилами

процедуры и доказывания Международного трибунала. Необходимо также

подчеркнуть, что ни одно лицо не может быть судимо национальным судом за

деяния, представляющие собой серьезные нарушения международного

гуманитарного права, за которые оно уже было судимо Международным

трибуналом. В то же время лицо, осужденное национальным судом за деяния,

представляющие собой серьезные нарушения международного гуманитарного

права, может быть впоследствии судимо и Международным трибуналом при

наличии следующих условий:

а) деяние, за которое оно было осуждено, было квалифицировано как обычное

преступление; или

b) судебное разбирательство в национальном суде не было беспристрастным и

независимым, предназначалось для того, чтобы оградить обвиняемого от

международной уголовной ответственности, или же дело не было рассмотрено

обстоятельным образом (ст. 9, 10 Устава Международного трибунала по

Югославии; ст. 8, 9 Устава Международного трибунала по Руанде1).

В связи с уголовной ответственностью отдельных физических лиц за

нарушения прав человека в условиях вооруженных конфликтов встает вопрос о

выдаче военных преступников тому государству, на территории которого они

совершили свои преступные деяния2. Одним из первых международных актов, в

котором вопрос о выдаче преступников был достаточно четко закреплен,

явилась Московская декларация от 30 октября 1943 года. Декларация гласила,

что германские офицеры и солдаты и члены нацистской партии, ответственные

за военные преступления, “будут отосланы в страны, в которых были совершены

их отвратительные действия, для того, чтобы они могли быть судимы и

наказаны в соответствии с законами этих освобожденных стран и освобожденных

правительств, которые будут там созданы3. Международно-правовая норма,

касающаяся выдачи военных преступников, обязывает государства выдавать

таких преступников независимо от наличия двусторонних соглашений о выдаче,

а также от того, являются ли они гражданами данной страны или иностранцами.

В качестве примера можно привести резолюцию Генеральной Ассамблеи

Организации Объединенных Наций “О выдаче и наказании военных преступников”

от 13 февраля 1946 года, которая рекомендует всем членам Организации

Объединенных Наций и призывает правительства государств - не членов ООН

принять все необходимые меры для ареста и высылки военных преступников,

находящихся на их территории, в те страны, где они совершили преступления,

для суда и наказания в соответствии с законами этих стран1. Данная норма

закрепляет принцип территориальной подсудности преступлений, следовательно,

лица, их совершившие, должны выдаваться тому государству, на территории

которого совершено преступление. 3 декабря 1973 г. Генеральная Ассамблея

ООН утвердила Принципы международного сотрудничества в отношении

обнаружения, ареста, выдачи и наказания лиц, виновных в военных

преступлениях и преступлениях против человечности, согласно которым эти

преступления, когда бы и где бы они ни совершались, “подлежат

расследованию, а лица, в отношении которых имеются доказательства в

совершении таких преступлений, - розыску, аресту, привлечению к судебной

ответственности и в случае признания их виновными, наказанию”. Актуальность

институту выдачи преступников в современном международном праве придает и

Модельный Договор о выдаче преступников, принятый 8-м Конгрессом ООН по

борьбе с преступлениями в Гаване в 1990 году2. Согласно вышеупомянутым

документам каждое государство обладает правом судить своих собственных

граждан за подобные преступления; государства осуществляют международное

сотрудничество на двусторонней и многосторонней основе и в соответствии с

этим положительно решают вопрос о выдаче лиц; государства принимают

Страницы: 1, 2, 3, 4