Революция 1917 года глазами современников - (реферат)

Октябрьская революция, явившаяся важным событием 20 века, оставила нам множество исторических источников о себе. Это документальные и мемуарные произведения, художественная литература и газетный материал. Источники разнообразны, как разнообразно и велико происшедшее событие, явившееся только одним из целой цепочки событий, потрясших мир в начале 20 века. Участники и свидетели русской революции, волей-неволей втянутые в нее, оказались поколением, для которого она стала главным событием жизни (или событием, оказавшимся в жизни поворотным). В их жизни не было ничего более запомнившегося, чем события в России, происшедшие начиная с октября 1917 года. Поэтому то, что дошло до нас от этих людей, так или иначе связано с революцией.

Воспоминаний, написанных “по горячим следам”, сохранилось очень мало. Дневник, найденный при обыске, мог стать поводом к заключению в тюрьму, расстрелу. З. Гиппиус: ”Дневник в Совдепии, - не мемуары, не воспоминания “после”, а именно “дневник”, - вещь исключительная; не думаю, чтобы их много нашлось в России после освобождения. Разве комиссарские”. (1) Думаю, З. Гиппиус преувеличила возможности и способности “комиссаров”. За время работы мне не встретилось ни одного “комиссарского” дневника.

Социальная катастрофа, произошедшая в России, практически не оставила равнодушных, потому что в нее были вовлечены все. Используемое в моей работе деление участников Октябрьской революции на революционеров и контрреволюционеров условно, и включает в себя все классы и слои русского общества, расколовшегося на два лагеря. Как и во всяком социальном движении, расстановка сил напоминала весы, колебавшиеся, в зависимости от обстоятельств, в пользу одного из двух лагерей. Одной из целей моей работы является раскрытие отношения к революции всех составляющих обоих лагерей: буржуазии, служащих, рабочих, крестьян, солдат, интеллигенции, так как в каждой из названных групп находились представители всех классов и социальных слоев, бывших в России. Несмотря на стремительность октябрьских событий, о них сразу стали много писать. Эта тема оказалась очень благодарной тем, кто разрабатывал ее - ведь революция имела последствия, растянувшиеся на десятилетия.

С этого момента не только Россия, но и мир раскололся на две системы, стремившиеся подавить друг друга. То, каким виделся этот процесс его очевидцам, чем они его представляли себе является одной из целей моей работы. Отмечу сразу, что у обоих лагерей были общие черты, четко различаемые в их наследии: это, во-первых, перманентность русской революции. Все понимали, что она необратима, и ее не остановить. Революция уже стала восприниматься таковой после отречения царя. Но одни хотели закончить ее отречением (что и произошло), а другие - продолжать. Была еще малочисленная группа людей, которые знали, что этому не будет конца, пока Россия не примет черты и формы государственности, свойственные ей.

Еще одной общей чертой было всеобщее стремление к твердой власти. Но в вопросе - кому доверить Россию - единства не было, и решить этот вопрос демократическим путем не удалось. Большевики сами себе доверили Россию.

По мере развития революции ее завоевания вызывали все больший восторг у левых и сочувствовавших им и, наоборот, растерянность и ужас остальных. Это контрастирует со смешанными чувствами (радости и страха) Февральской революции, когда отречение царя воспринималось как начало новой, свободной, демократической России. Это была весна России, пробуждение и обновление ее, в то время как в октябре доминировали лишь чувства ненависти и решимости одних и страха, растерянности - у других. С этого момента начинается и все увеличивается кровожадность революции, дошедшей до своей крайней формы и разрушающей “до основанья” старый мир.

Противостоящие стороны принадлежали к разным классам, и встречающийся в мемуарном и документальном наследии классовый подход естественен в условиях революции и Гражданской войны. “Свои” выставлены в более привлекательном свете, “чужие” окрашены в черный цвет.

Очень немногие современники революции подошли к ней с надклассовых, человеческих позиций. Такой подход был сложен, хотя бы потому, что их окружало буквально море зла и ненависти. Возвыситься над классовой ненавистью, дать событиям истинную, с позиций добра и зла, оценку, в то время было нелегко. Люди, дающие такую оценку, как правило, принадлежали к интеллигенции, т. е. исчезающей при большевиках прослойке, чуждой им и опасной для них. Хотелось бы охарактеризовать использованную мной литературу по значимости. Среди революционеров выделяются работы “вождей”: Троцкого Л. И. , Ленина В. И. , Невского В. И. , Антонова В. А. , Подвойского Н. И. и др. Целью революционеров не было воссоздание _подлинной . картины событий. Они писали воспоминания по прошествии некоторого времени, многие моменты в их мемуарах отсутствуют или противоречат друг другу, а иногда даются в приукрашенном виде. Выдавание желаемого за действительное - типичная черта “революционных” воспоминаний. Преувеличение роли большевиков в русской революции, преувеличение влияния “вождей” большевиков на массы, преувеличение активности масс в ходе октябрьского восстания, выставление сил контрреволюции в невыгодном свете по отношению к революционерам - вот то, чем грешили революционеры-мемуаристы. По прочтении мемуаров революционеров понимаешь, что это воспоминания борцов, а не людей. В них не видно человека сомневающегося, размышляющего, мятущегося, то есть человека со всеми его человеческими “атрибутами”. Большевиков отличала изначальная заданность решений и действий, это полностью отражено в их воспоминаниях.

Противники большевиков представляют довольно пестрый лагерь, в котором для меня были важны работы Бельгарда С. К. , Изгоева А. С. , Милюкова П. Н. , Плеханова Г. В. , Струве П. Б. , Шульгина В. В. , Спиридоновой М. , Гиппиус З. Н. и др. Из названного работы Плеханова, Струве, Изгоева отличают философская направленность, вдумчивость и глубина понимания вопроса. Эти авторы дают всестороннюю оценку большевизма в русской революции, роли большевизма как явления в нашей истории, и его перспектив. Логичность, доказательность отличают эти работы от мемуаров большевиков. Работы в форме дневниковых записей дают нам возможность увидеть картину жизни глазами простого человека, обывателя, подмечающего мелочи жизни, которые теперь так важны для нас. Таковы дневники Готье Ю. В. , Гиппиус З. Н. , Бельгарда С. К. , Ремизова А. М.

Воспоминания политических и партийных деятелей - с той и с другой стороны раскрывают политическую подоплеку событий, скрытую партийную и личностную борьбу, которая современникам революции была не видна. Таковы работы Милюкова П. Н. , Дана Ф. Н. , Керенского А. Ф. , Шульгина В. В. , Демьянова А. , Ленина В. И. , Троцкого Л. И. , Подвойского Н. И. , Антонова В. А. и др.

Тенденциозность - черта, свойственная и революционерам, и контрреволюционерам в равной степени. Эта черта для контрреволюционеров естественна - большевики сломали привычный уклад их жизни - за что же их хвалить? Но в работах контрреволюционеров больше виден человек как личность, а не шестеренка революции. Дневник З. Гиппиус и письмо в ЦК М. Спиридоновой очень эмоционально полны. Именно такие работы дают почувствовать атмосферу той жизни, то, чем дышали люди в то время. Именно контрреволюционеры, из числа интеллигенции, дали оценку революции с человеческих позиций. Большевикам так и не удалось истребить чувство справедливости, всегда отличавшее интеллигенцию. Некоторые из них не побоялись написать правду о революции, теперь и мы знаем ее. Наравне с дневниками письма как известных, вращающихся в политических кругах, так и простых людей приоткрывают нам внутренний мир человека, его каждодневные заботы, переживания, маленькие радости. Таковы письма Перимовой Е. И. мужу, письмо Т. Луначарской к О. Перимовой, “письмо, полученное политическим деятелем из Петрограда”, письмо офицера Г. Литвиненко знакомому в Омск, и, конечно, открытое письмо М. Спиридоновой ЦК партии большевиков, открытое письмо к петроградским рабочим Г. В. Плеханова.

В работе использована и публицистика того времени - работы Д. Рида, А. Вильямса, М. Пришвина, В. Шульгина, Н. Кареева и др.

Речи представлены коротким спичем Л. Троцкого при праздновании очередной годовщины октября и речью Н. Бухарина по аналогичному поводу в 1921 году . Зато в работе присутствуют некоторые документы советской власти (например, ”К гражданам России”), тексты листовок, телеграммы, статьи из газет того времени. Целью дипломной работы было показать различные оценки революции всеми слоями русского общества, оценки с позиций этих слоев, с присущими данным слоям, отличающими их, чертами. Показ всего спектра взглядов на революцию: с сословных, партийных, классовых и, конечно, человеческих позиций - вот в чем заключалась моя задача.

Учитывая малоизученность свидетельств “контрреволюционеров”, несколько больший упор делался на освещение их восприятия революции.

Надеюсь, читатель сможет использовать приводимый фактический материал для собственной оценки происшедшего.

Итак, непосредственно о взглядах сторон. Война, ведшаяся Россией против Германии и Австро-Венгрии, кроме известных отрицательных результатов - гибели людей, экономического, продовольственного кризиса - повлекла за собой значительное увеличение численности русской армии (до 5 млн. человек). Оценивая расстановку сил к октябрю 1917 года, видно, что она сложилась не в пользу противников революции. Перевес обеспечили солдаты, вооруженные и подготовленные для ведения войны, но не желавшие вести ее. Судьба революции и в феврале, и в октябре зависела от них. Именно они создали тот численный перевес над противником, о котором писал Ленин. В лагере контрреволюции, таким образом, остались лишь офицеры и юнкера, готовые защищать Временное правительство. Вопрос о мире не был решен Временным правительством, и это дорого обошлось ему. Нужно было пожертвовать или союзниками, или властью. Ситуацию, сложившуюся вокруг вопроса о войне, выразил К. Каутский: ”.... чем медленнее приближался мир, тем быстрее ветшало коалиционное министерство, тем более росло число сторонников большевизма, покуда, наконец, большевизм стал у власти” (2). Однако, несмотря на численный перевес большевиков, не все их руководители были единодушны с Лениным относительно сроков восстания. Контрреволюционеры отмечают, что восстание было авантюрой немногих. Называются две фамилии - Ленин и Троцкий:

“.... вожди большевиков усиленно гнали дело к развязке... .. В тактике большевистской партии побеждали уже в это время, быть может, и не сознаваемые отчетливо ее большинством тенденции к ускорению восстания” (3). Из цитаты видно, что, по мнению Ф. Н. Дана, лишь два человека “волокли” за собой партийный актив, который этому, впро-чем, и не сопротивлялся, за исключением Каменева и Зиновьева.

В ночь на 25 октября Ф. Дан (вместе с Гоцем) говорил Ке-ренскому: ”.... среди самих большевиков идут на этот счет (немедленного восстания - К. Д. ) сильные колебания.... Масса большевиков не хочет и боится восстания.... ” (4). П. Н. Милюков также писал, что Ленин начал “настаивать на наступлении”, ”опираясь на Троцкого и вразрез с ближайшими товарищами” (5).

Каким же образом Ленину и Троцкому удалось осуществить задуманное, и что этому способствовало? Ответом на этот вопрос служат размышления П. Н. Милюкова: ”Все они (революции - К. Д. ) начинались сравнительно скромно и сдержанно - и все развивали крайние тенденции, по мере того, как власть ускользала из рук умеренных групп, захвативших ее первоначально, и попадала в руки импровизированных вождей неорганизованных масс. Чем эти вожди могли привлечь к себе внимание масс? Очевидно, прежде всего резкой критикой поведения своих предшественников. Массы, естественно, недоверчивы и подозрительны. Раз революция началась, у них появляется инстинктивная боязнь, как бы она не кончилась слишком рано и слишком близко к своему исходному пункту. Масса не хочет вождей и политических партий, которые становятся ей известны в готовом виде, но желают говорить от ее имени. Она не верит во все то, что имеет прошлое. Она хочет выбирать и санкционировать своих вождей сама - и останавливается на последних пришедших. Все предыдущие, хотя бы они были деятелями той же революции, очень скоро дискредитируются как “контрреволюционеры”, желающие остановить революцию раньше ее естественного конца и, следовательно, лишить массы каких-то возможных, но неизведанных достижений” (6). Как видно, Милюков считает, что за ультралевыми вождями большевиков стояла “толпа”, и их действия диктовались ее интересами. А. Ф. Керенский, оправдывая “бездеятельность” Временного правительства (тогдашних вождей К. Д. ), приводит следующие аргументы в его пользу: ”.... февральская революция не только не медлила в своем стремлении удовлетворить революционное нетерпение масс, но.... она в этом своем стремлении подошла к самому краю пропасти. В той исторической обстановке, в условиях военного времени, больше дать государство, хотя бы сто раз революционное, никаким массам не могло. Мы были на пределе, за чертой которого был уже хаос, закруживший в огненной пляске Россию после октября. Ту стихию, которая кинулась во все тяжкие большевистской реакции, не могли удовлетворить никакие уступки, кроме тех щедрых даров, которыми влекли их за собой ленинские демагоги-агитаторы: похабный мир, бесстыдный грабеж и безграничный произвол над жизнью и смертью всякого, кого угодно будет темной толпе назвать “буржуем” (7). Слова Керенского прекрасно подтверждают концепцию Милюкова.

Правовед И. Покровский тоже рассматривал взаимоотношения

“вождей и масс”: “Возбуждая массы и в свою очередь возбужда емая ими.... часть (социалистов -большевики-К. Д. ) поднялась до истинного пафоса человеконенавистничества, до истерического исступления. Быть может, в некоторые “светлые промежутки” у от дельных вожаков большевизма и возникала мысль о необходимости остановиться и начать делать хоть какую - нибудь положитель ную работу.... ,но на этом пути положительного строительства они роковым образом были обречены на неудачу. Тут-то и обнару живалось, что уже не они ведут за собой массы, а массы гонят их. Они имеют успех, пока зовут к разрушению, экспроприаци ям, конфискациям и т. д. ,но решительно утрачивают всякую власть, когда осмеливаются погладить против шерсти: нед вусмысленное рычание по их собственному адресу являлось отве том на их призыв к порядку. И они оставляли свои попытки и бросались снова на старый путь социального неистовства, озлоб ленного науськиванья и бессудных расправ” (8). Очевидно, что мысли Милюкова и Покровского сходны между собой: большевики шли на поводу у масс. Так оно и было. Лозунги большевиков оди наково хорошо работали на рабочих, солдат и крестьян - этих трех компонентов толпы. ( Кстати, вот как мыслил базу, поддержи вающей большевиков, Л. Д. Троцкий: ”.... заводы, казармы, дерев ня, фронт, Советы.... ”. (9) Но исходя из логики Милюкова, Ленин и Троцкий после совершенного переворота должны были или сойти с политического олимпа, чтобы дать место приверженцам еще более решительных мер, или начать самим проводить такие меры, чтобы удержать власть в своих руках. Но, судя по тому, какое место в доктрине большевиков занимала интернационализация револю ции, у них были большие планы, рассчитанные отнюдь не на несколько месяцев. Английский посол в Петрограде Дж. Бьюкенен свидетельствовал: ”Их (Ленина и Троцкого - К. Д. ) конечная цель состоит в низвержении всех старых так называемых “империа листических правительств” (10). Петр Струве, на мой взгляд, очень точно назвал социализм “интернационалисти ческим”.

Участник “Ледяного похода” Р. Гуль: ”Может быть, не было еще исторического явления более парадоксального, чем русская рево-люция. По существу своему крестьянская, а потому националь-ная, она с самого начала была втиснута Лениным в прокрустово ложе коммунистической и интернациональной. Правда, из этого ло-жа она быстро выросла.... ” (11).

Мысли, высказанные Милюковым, продолжает профессор Петер-бургского университета, русский философ С. А. Аскольдов: ”Русские общественные деятели, пытаясь перестраивать Россию, никогда не позаботились понять Россию, как страну великих замыслов и по-тенций, как в добре, так и в зле. Они и душу родины мерили на свой образец аккуратно скроенных в заграничных университетах душ. Они всегда исходили из ясно или неясно сознаваемого пред-положения, что как только старые хозяева уйдут, именно они и станут на их место в качестве новых хозяев, которые, конечно, и водворят новый порядок. А между тем не только опыт западно-ев-ропейских революций, но даже русского революционного движения 1905 года учил совершенно обратному, а именно, что русские об-щественные деятели, боровшиеся со старым режимом, в случае успеха борьбы окажутся ничтожной кучкой, не имеющей никакого реального влияния на народ, что с падением старого встанут но-вые силы, которые сметут испытанных, по-своему умудренных опы-том и, во всяком случае, политически честных борцов за русскую свободу” (12). Аскольдов здесь высказывает интересную мысль, которую мы встречали еще у Н. Герцена: русские образованные люди так да-леки от собственного народа, что им никогда не понять друг друга. Политики, реформирующие Россию, просто не знали свой на-род. Они лишь освободили зверя, в нем сидящего, но не подвигли его на строительство цивилизованного государства.

Интересные мысли о взаимоотношениях “вождей и масс” выска-зывал общественный деятель, публицист, историк Петр Струве: ”Во-жаки мыслят себе организацию общества согласно идеалам комму-низма, как цель, разрыв существующих духовных связей и разруше-ние унаследованных общественных отношений и учреждений - как средство. Массы же не приемлют, не понимают и не могут понять конструктивной цели социализма, но зато жадно воспринимают и с увлечением применяют рузрушительное средство” (13). На мой взгляд, Струве высказал правильную мысль: массы смутно представляли себе то общество, которое они хотели построить; им было гораздо ближе удовлетворение собственных сиюминутных потребностей, которые они прекрасно знали. Теоретическую рабо-ту массы отдали вождям, так как они была труднодоступна для их понимания, а разрушение старого с удовольствием взяли на себя.

Струве доказывает, что при имеющемся распределении благ из одних рук в другие и отсутствии “социалистической организации народного хозяйства” “.... социализм.... явился в русской жизни рационалистическим построением ничтожной кучки доктрине-ров-вожаков, поднятых волной народных страстей и вожделений, но бессильных ею управлять” (14).

В долговечность власти Ленина-Троцкого верили, пожалуй, лишь они сами и их “команда”. Генерал П. Краснов приводит сло-ва матросов, расположившихся в Царском селе: ”Нам что Ленин! Окажется Ленин плох, и его вздернем. Ленин нам не указ” (15). Дж. Бьюкенен: ”.... когда они (Ленин и Троцкий - К. Д. ) пришли к власти, то они были еще неизвестными величинами, и никто не ожидал, что они долго продержатся на своих постах” (16). Поэтесса З. Гиппиус - об отношении к большевикам нейтральных “обывателей, полуинтеллигентов, чиновников, а также верхов и по-луверхов красной армии”: ”Под тончайшей пленкой - и у них, у нейтралов, лежит самая определенная враждебность к данной власти - трусливая ненависть или презрение. С каким зло-радством накидывается обывательщина.... на всякую неудачу боль-шевиков, с какой жадностью ловит слухи о ее близком паде-нии. Не раз и не два мне собственными ушами приходилось слы-шать, как ждут освободителей: ”хоть сам черт, хоть дьявол - только бы пришли! И чего они там, союзники эти самые! Часок только и пострелять с моря - и готово дело! Уж мы бы тут здеш-ней нашей сволочи удрать не дали - нет! Уж мы бы с ней тогда сами расправились! ” (17). Может быть, английский посол и не знал о Ленине и Троцком, зато другие были наслышаны о них предостаточно. Тем более, они были известны среди большевиков. Интересно, что уже осенью 1917г. два этих имени ассоциировались у их противников с кровью и разрушением. Вот что говорил член исполкома совета Матушевский: ”За ними не посмеют не пойти.... Вы не знаете, что такое Троцкий. Поверьте мне, когда будет нужно, Троцкий не задумается поставить гильотину на Александровской площади и будет рубить головы всем непокорным.... И все пойдут за ним.... ” (18).

Дж. Бьюкенен - о том же: ”.... Ленин и Троцкий, хотя они и очень крупные люди, представляют собою разрушительную, а не созида-тельную силу. Они могут разлагать, но не строить”. И там же: это”.... единственные два действительно сильные человека, которые она (Россия - К. Д. ) создала в течение войны .... пред-назначенные для того, чтобы довершить ее разорение” (19). Однако сами большевики оценивали роль друг друга в рево-люции весьма положительно, не упоминая о каких-либо негативных моментах. Г. Е. Зиновьев о В. И. Ленине : “ Роль тов. Ленина, на-чиная с Октября, достаточно известна, и останавливаться на ней нет надобности. Он был в те дни мозгом рабоче-кресть-янской России, ее пламенным сердцем и твердой, надежной ру-кой. С Октября тов. Ленин превращается из подпольного работ-ника в первого в России и во всем мире государственного дея-теля. Но эта метаморфоза нисколько не меняет его, как челове-ка. Он продолжает, как и раньше, ту же самую работу и, как истинный и старый революционер, жизнь которого принадлежит рабочему классу, он живет и теперь в тех же скромных услови-ях, как и тогда, когда он был руководителем небольшой группы рабочих” (20).

“Крупные”, “сильные” люди.... Их энергии можно позавидо-вать; о ней впоследствии вспоминали многие эмигранты. Харак-терно высказывание меньшевика Н. В. Вольского(Валентинова): ” У него была ражь, гипноз, он мог бы и десять революций сделать. Я вам точно говорю, гипноз” (21).

Торопя октябрьские события, эти люди, безусловно, имели своей целью захват власти. Но эта цель не была конечной, она мыслилась как начало нового времени в истории. Времени, когда отойдут в прошлое многие понятия “старого” мира, да и сам он. “Для большевика не было ни родины, ни патриотизма, и Россия была лишь пешкой в той игре, которую играл Ленин” (22). Естественно, что вожди революции мыслили более абстракт-ными категориями, чем ее рядовые участники. И со стороны они, рассуждающие о грядущем изменении мировой системы, диктатуре рабочего класса, насильственном подчинении буржуазии, могли казаться одержимыми фанатиками, лишенными моральных принципов и предрассудков. Именно этой позиции придерживался английский посол в Петрограде Дж. Бьюкенен. Да и каково же было _англичани-_ну . услышать, скажем, о меморандуме Л. Троцкого Ц. К. Р. К. П. от 5 августа 1919 года. Вот отрывок из этого документа: ”Сохранение нынешнего живодерского капитализма хотя бы на несколько лет означает неизбежные попытки усугубления колониальной эксплуа-тации, и с другой стороны - столь же неизбежные попытки восстаний. Ареной близких восстаний может стать Азия. Наша за-дача состоит в том, чтобы своевременно совершить необходимое перенесение центра тяжести нашей международной ориентации.

.... В ближайший период - подготовка “элементов” азиатской ори ентации, и в частности подготовка военного удара на Индию, на помощь индусской революции, может иметь только предваритель ный, подготовительный характер. Прежде всего - деятельная раз работка, изучение его осуществления, привлечение необходимых подготовленных лиц, создание вполне компетентной организа ции” (23).

Патриотизм заменялся интернационализмом; решающая ставка делалась на солидарность рабочих всех стран, особенно разви-тых (считалось, что революция произойдет сначала именно в них - странах с наиболее подготовленным пролетариатом, монополи-зированной экономикой). Принимая во внимание интернационализм большевиков, З. Н. Гиппиус рассматривала возможность мирного соглашения с ними: ”Неужели есть какая-нибудь страна, какое-ни-будь правительство (не большевиков), думающее, что может быть, _физически . может - мир с ними? Черт с ней, с моралью. Я сейчас говорю о конкретностях. “Они” подпишут всякие бумаж-ки. Примут все условия, все границы. Что им? Они безграничны. Что им условия с “незаконным” (не “советским”) правительством? самый их принцип требует неисполнения таких условий. Но фикция мира в их интересах. Одурманив ею народ, приведя его к разору-жению, - они тихими стопами внедрятся в беззащитную стра-ну.... ведь это же, прежде всего, партия “подпольных” действий. А в кармане у них уже готовые составы “национальных” больше-вистских правительств любой страны. Только подточить и поса-дить. Выждать, сколько нужно. “Мирный” переворот, по воле наро-да!

Каждое правительство каждой страны, - какой угодно, хоть самой Америки! подписывая “мир” с большевиками - подписыва-ет прежде всего смертный приговор себе самому. Это 2 + 2 = 4” (24). Конечно, слова Гиппиус - это слова поэтессы, а не политика, но и в них есть истина, которой не следует пренеб-регать.

Если о вождях революции русское общество не располагало полной информацией, то жизнь массы народа (толпы) была всегда на виду. Кризис, переживаемый Россией, обострил положение “низов”, психологически подготовив их к октябрьским событи-ям. Воспользовавшись благоприятным моментом, большевики про-вели идейную подготовку, дав массам цель и средства ее дости-жения. Удачные лозунги, привлекательный результат борьбы сде-лали свое дело: на стороне большевиков оказались солдаты, ра-бочие, бедные крестьяне (именно бедные; остальным интересы ра-бочих были безразличны. Почему? - на этот вопрос отвечает русский писатель В. Н. Иванов: ”Крестьянин добр. Рабочий зол. Один консерватор, другой революционер.

.... жизнь крестьянина закончена, и он требует только одно-го, чтобы не разлучали его с землей, в чем выражается его при-вязанность к собственности. Жизнь рабочего не закончена; он стремится строить дальше, выше, строить без конца. Пролетарий без собственности; владеет всем и ничем, поглощенный рассчиты-вательной силой своих руководителей” (25). Те же, против кого боролись большевики, увидели истинное лицо толпы лишь после октябрьского восстания. Только когда восста-ние произошло, толпа показала всю степень своего падения. Свидетельство А. И. Деникина тому примером: ”Прежде всего - раз-литая повсюду безбрежная ненависть - и к людям, и к идеям. Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам признакам некоторой культуры, чуждой и недоступной толпе. В этом чувстве слышалось непосредственное, веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны и воспринятая че-рез революционных вождей истерия... .. Психология толпы не об-наруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни: царило одно желание - захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе вы-делялось. Сплошная апология невежества” (27). Простое объ-яснение причин “безбрежной” ненависти мы находим у писателя М. Пришвина: ”.... зная, что спастись от голода можно только на острове Благополучия (так Пришвин называет сытую жизнь - К. Д. ), вы поймете ясно, почему в годину бедствия все требуют себе прибавки и разоряют вконец государство: потому что паника и каждому хочется спастись. Иногда эти требования бывают чрезмерны.... И все эти рвущиеся к жизни люди считают виновни-ком всего буржуазию” (27). Как видим, Пришвин находит объясне-ние ненависти: это обычный голод, который испытал и он, пока сам не оказался на “острове Благополучия” из-за высоких гоно-раров в газете.

Думается, такие действия толпы стали возможны исключитель-но благодаря чувству безнаказанности, которое она ощутила вполне. Аппарат подавления, веками довлевший над русскими, был более неспособен наказать из за антизаконные действия. Начиная с октября волна насилия двигалась по нарастающей, об-рушившись на Россию девятым валом гражданской войны.

Большевики к октябрю обладали реальной силой в лице солдат и рабочих; они контролировали флот. Это позволило им в значи-тельной степени влиять на внутреннюю жизнь Петрограда, не считаясь ни с кем, кроме солдатско-рабочих масс. П. Н. Милю-ков: ”Для большевиков(...в отличие от их противников) все было ясно. К своей цели они шли, ни на кого не полагаясь и не ог-лядываясь направо и налево” (27).

Более того: массы сами подталкивали большевиков к действиям, доверяя им. Н. И. Бухарин вспоминал: ” Мы были вынесены этой громадной волной, потому что за нами шли _все рабочие и все _солдаты . ” (28). Мнение левого эсера С. Д. Мстиславского аналогич-но предыдущему: ”.... в такие дни вести может только тот, кто верит. Кто не верит в правильность предрешенного, начатого большевиками пути, пусть с верхов, от руля, сойдет своею во-лею “вниз”, в ряды, на скамьи гребцов... .. Партия - до послед-него человека - не может, не смеет в данный момент отойти, оторваться от масс... .. лук натянут.... предатель тот, кто толк-нет под руку стрелка: переменять прицел - поздно.... ” (29). А вот что писал член ВРК М. Я. Лацис, видевший на собрании ЦК 16 октября оппозицию Ленину в лице Каменева, Зиновьева и нескольких воздержавшихся: ”Вдруг они (оппозиция - К. Д. ) не послушаются партийной директивы? Вдруг они просто опустят ру-ки и будут ныть? .... Но пусть верхушка колеблется, низы выру-чат, низы выпрямят и их хребет” (30).

Сложившуюся ситуацию, когда ЦК не был един по вопросу о сроках восстания, отлично понимал его (восстания - К. Д. ) вдохновитель Ленин. В письме “Большевики должны взять власть” читаем: ”Ждать формального большинства у большевиков наивно: ни одна революция этого не ждет... .. История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь” (31). Отношение Ленина к ЦК вообще мы находим у Л. Троцкого (приводит слова Ленина): ”ЦК слишком пассивен, слишком поддается общественному мнению ин-теллигентских кругов, слишком соглашательски настроен по отно-шению к соглашателям; а, главное, слишком безучастно, фаталисти-чески, не по-большевистски относится к проблеме вооруженного восстания” (32). Таким образом, восстание произошло лишь благодаря усилиям радикальной части большевиков и поддерживающих их солдат и рабочих. Остальные считали немедленное восстание преждевре-менным, недооценивая собственные силы и переоценивая силы противника. Ими руководил страх перед возможной расплатой за государственное преступление. И это чувство было присуще не только некоторым вождям революции. Участники восстания также испытывали его. Небезинтересны записи меньшевика Н. Н. Суханова (со второго съезда Советов) на этот счет: ”Все эти известия (о взятии Зимнего - К. Д. ) очень укрепляют настроение. Масса чуть-чуть начинает входить во вкус переворота, а не только поддакивать вождям, теоретически им доверяя, но практически не входя в круг их идей и действий. Начинают чувствовать, что дело идет гладко и благополучно, что обещанные справа ужасы как будто оказываются не столь страшными и что вожди могут оказаться правы и во всем остальном” (33).

Большевики были единственной партией, которой доверяли солдаты и рабочие, партией, которая решала их проблемы. Но у большевиков не было другой общественной базы, поддерживающей их, кроме тех же рабочих и солдат. Конечно, теоретически мож-но предположить, что нити, связывавшие их, вдруг разорвались, и массы влились в какую-либо другую партию. Однако этого не произошло, да и не могло произойти. Большевики были крайне левыми, относительно недавно пришедшими революционерами. Они не собирались завершить революцию одним восстанием - у них была большая революционная перспектива. Наконец, их лидеры считались “своими”, выдвинутыми самой массой. Все это позво-лило большевикам к октябрю оставаться массовой, боеспособной политической партией. Кредит доверия у большевиков был велик, и их противникам не оставалось шанса на власть.

Однако, как бы ни была сильна у масс вера в большевиков, последним еще предстояло установить в партии ту “железную” дисциплину, которой она так славилась впоследствии. В отноше-ниях с массами большевики придерживались принципа: ”Доверяй, но проверяй”. Вот что писал американский публицист А. Р. Виль-ямс о Ленине: ”Вера в массы не мешала ему, однако, лично браться за любую проблему, которая вставала перед ним, и вскрывать те, что были глубоко спрятаны” (34). Действительно, у большевиков было очень мало опытных руководителей и специа-листов, способных организовать недисциплинированную массу. Однако те руководители, которыми располагали большевики, це-нились ими чрезвычайно высоко.

Нехватку людей испытывали и социалистические партии в послефевральское время. Вот что писал эсер В. М. Чернов о А. Гоце, считавшемся в “советских сферах” “незаменимым специа-листом по части укрощения разных эксцессов в самых революци-онных местах”: ”Гоц обладал абсолютной отвагой - так, как бы-вают люди, обладающие абсолютным слухом. Эта его отвага, эта его совершеннейшая неустрашимость звучала в каждом звуке его голоса, в каждом его жесте. Чувствовалось, что он - олицетво-рение негнущейся воли. Она гипнотизировала, обезоруживала, давала раз навсегда понять, что от нее не отделаешься никакой выходкой. К тому же этой воле способствовала не менее абсо-лютная выдержанность” (35).

Такую же яркую “характеристику” Чернов дает Н. Чхеидзе: ” Такое впечатление оставляют лишь настоящие люди, на которых можно положиться. И я понял, почему Чхеидзе стал во главе Петроградского совета: с ним росло ощущение прочности и поли-тической ясности. И еще осталось впечатление - благородной простоты, бывшей отсветом большого и подлинного внутреннего благородства” (36). Описания, данные Черновым, не оставляют сомнений в том, что это были замечательные и преданные своему делу люди. Со-бытия обернулись не в их пользу, но эти имена останутся в русской истории связанными с опытом нашей демократии. Октябрьский переворот явился операцией, ”убившей двух зай-цев”: во-первых, он дал большевикам власть и, во-вторых, он значительно поднял их авторитет. Это было _реальное дело . , ко-торого так не хватало другим партиям, бывшим менее революци-онными. Однако и это дело встречало поддержку не всех деяте-лей социал-демократии. Вот что писал Г. В. Плеханов, комменти-руя “апрельские тезисы” Ленина: ”.... в призывах Ленина к бра-танию с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и так далее, и так далее, наши рабочие увидят именно то, что они представляют собой в действительности, то есть - безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской земле. Русский пролетариат и русская революционная армия не забу-дут, что если эта безумная и крайне вредная попытка не встре-тит немедленного энергичного и сурового отпора с их стороны, то она с корнем вырвет молодое и нежное дерево нашей полити-ческой свободы” (37).

Приведенные выше цитаты А. Р. Вильямса и Д. Рида нельзя счи-тать необъективными. Эти иностранцы приехали в Россию неза-долго до 25 октября, и были свидетелями вооруженного восста-ния. Слабая дисциплина “революционных” солдат и рабочих под-мечена точно - она бросалась в глаза. Сцена, описанная Д. Ри-дом, произошла на следующий день после восстания. Журналисты остались живы случайно: если бы солдаты не поверили члену ВРК, А. Вильямса, Д. Рида и их друзей расстреляли бы как шпио-нов. А об атмосфере ненависти, царившей в России, говорит приведенная выше цитата из А. И. Деникина.

А теперь - непосредственно о самом восстании - его подго-товке, ходе и результатах. Начнем с контрреволюционеров. Фев-ральская революция не решила многих проблем России, и приезд Ленина в Петроград 3 апреля 1917 г. дал ответ на вопрос: бу-дет ли революция продолжаться. После “Апрельских тезисов” почти погасла надежда на ее мирный исход. Вот что писал русский ученый и общественный деятель Н. И. Кареев о полити-ческой жизни Петрограда осенью 1917 года: ”Общее...-...полнейший общественный разброд, совершеннейшая разноголосица, взаимная грызня. Утешительного в таком зрелище было мало. Надежда на мирный исход революции была, и назависимо от этого, минималь-ной” (38). Эту надежду попытались использовать меньшевик Ф. Дан и эсер А. Гоц, предложив Керенскому в ночь на 25 октября упредить восстание немедленным решением вопросов о войне, земле и Учредительном собрании. “Для нас, - писал Ф. Дан, - было аксиомой, что пытаться бороться с большевиками чисто во-енными средствами было нелепо...... в силу такого факта, что таких средств в это время у правительства не было и быть не могло... .. если еще можно было что-либо противопоставить боль-шевикам с надеждой на успех, то только определенную политику, которая собрала бы вокруг правительства недостающие ему силы и позволила бы ему с их помощью противодействовать насилию большевиков.... ” (39).

Коалиция не составилась, -до восстания оставались часы, последние часы Временного правительства: ”.... со дня на день, почти с часу на час, я вижу, как утверждается тирания Совета, деспотизм крайних партий, засилия утопистов и анархистов”, -писал в дневнике французский дипломат М. Палеолог (40). А. Ф. Керенский считает, что Временное правительство делало гораздо больше, чем считают, для подписания мира: ”И, несмотря на Тарнопольский прорыв, несмотря на июльское большевистское восстание, несмотря на корниловский заговор, на весь развал ты-ла, февральская революция победила бы своих противников в воп-росе о мире, а следовательно, победила бы во всем осталь-ном! Австрия не выдержала - она должна была во что бы то ни стало выйти из боя. За ней последовала бы Болгария. К октябрю Австрия решила вступить с нами в переговоры о мире. Мы были у якоря спасения! Но решение Вены стало известно Берлину. И пока австрийское предложение шло к Временному правительству, во имя “мира”, в спешном порядке вспыхнула так называемая Октябрьская революция. Началось восстание, сорвавшее “мирную политику” мар-товской революции накануне ее торжества! Началось восста-ние, бросившее растерзанную Россию в хаос кровавых смут и внешних войн. Началось восстание, продлившее мировую бойню еще на долгие месяцы.... ” (41). Прибывший в Петербург с фронта полковник С. А. Коренев делал неутешительные сравнения: ” На фронте хоть и очень плохо, но все же не так, как здесь, да и менее там заметно это полное отсутствие власти и безнаказанность попыток живьем захватить Временное правительство” (42).

Небезинтересно сравнить этап подготовки Февральской и Ок-тябрьской революций. М. Палеолог записал в своем дневнике фрагмент беседы, состоявшейся в его гостиной вскоре после ликвидации монархии. Кадет В. Маклаков: ”Никто из нас не пред-видел огромности движения; никто из нас не ждал подобной ка-тастрофы. Конечно, мы знали, что императорский режим подгнил, но мы не подозревали, что это было до такой степени. Вот по-чему ничего не было готово. Я говорил вчера об этом с М. Горь-ким и Чхеидзе: они до сих пор не пришли в себя от неожидан-ности.

В таком случае, - спрашивал Боргезе (Боргезе Шипитоне, принц - К. Д. ), - это воспламенение всей России было самопроиз-вольное?

Да, вполне самопроизвольное”. (43).

С М. Палеологом согласен В. Шульгин, член Государственной Думы в феврале 1917: ”Они - революционеры - не были готовы, но она - революция - была готова. Ибо революция только наполови-ну создается из революционного напора революционеров. Другая ее половина, а может быть три четверти, состоит в ощущении власти собственного бессилия. У нас, у многих, это ощущение было вполне” (44).

Принимая во внимание усилия Ленина, Троцкого и пр. по под-готовке и проведению восстания в октябре, можно с уверен-ностью сказать, что тогда “самопроизвольного” восстания не было. Да и февральские события были стихийными лишь частично; естественно, что со стороны они казались таковыми - быстрая смена событий притупляла чувство времени.

Расстановка сил накануне восстания была традиционной: ле-вые, центр и правые. Однако соотношение сил было неравным - левые перевешивали. Для центра и правых было характерно пре-обладание слов над делами. Но, как писал А. И. Деникин, “Вопрос решался, конечно, не речами, а реальным соотношением сил”. Вот как характеризовал действия большевиков П. Н. Милюков: ”Для большевиков (в отличие от их противников) все было ясно. К своей цели они шли, ни на кого не полагаясь и не оглядываясь направо и налево” (45).

О правых партиях писал Ф. Дан: ”Правые, несомненно, мечтали (и не скрывали этого) о “сильной власти” в корниловском духе, но добиться этой власти они думали не тем, что свергнут Вре-менное правительство руками большевиков, а тем, что спасут его силами военщины и уже затем, как победители мятежа, про-диктуют ему свою волю и преобразуют в своем духе” (46).

А. И. Деникин, оправдывая действия Л. Корнилова по узурпации государственной власти, пишет: ”.... только власть, одухотво-ренная решимостью беспощадной борьбы с большевизмом, могла спасти страну, почти обреченную.

Этого не мог сделать Совет, органически связанный со своим левым крылом... .. Этого не мог и не хотел сделать Керенский - товарищ председателя Совета, грозивший некогда большевикам “железом и кровью”. Таким образом, стране предстояла альтер-натива: без борьбы и в самом непродолжительном времени под-пасть под власть большевиков или выдвинуть силу, желающую и способную вступить с ними в решительную борьбу” (47). Сам Ке-ренский не согласен с утверждением Деникина о его, Керенско-го, бессилии спасти страну. Он пишет, находя козла отпуще-ния, что революцию в Петрограде можно было подавить силами третьего конного корпуса под командованием Петра Красно-ва, стоявшего вокруг Царского Села. Керенский пишет о том, что это была его последняя надежда, но командующий северным фрон-том генерал Черемисов (сочувствовавший большевикам) рассеял корпус по городам Осташкову, Старой Русе, Пскову, где он сразу идейно разложился. Вину за победу большевиков в Петрограде Керенский возложил на Полковникова (командующего войсками ок-руга), а вину за разложение и распыление армии - на Черемисо-ва. Сам себя же Керенский считает абсолютно невиновным в про-исшедшем.

Правительственный лагерь, имеющий формальную власть, или “власть без силы” стремился, однако, ее сохранить, будучи уверенным (что парадоксально) в своих силах. Уверенность эта складывалась от непонимания, как в пятимиллионной армии могут не найтись части, верные Временному правительству. Большевики разагитировали большую часть армии. Войска деморализовались очень быстро война была лучшим агитатором за свое прекраще-ние.

Позицию правительства в отношении большевиков иллюстрирует газета “Новая жизнь” от 13 октября 1917 года: ”В частном сове-щании Временного правительства обсуждался вопрос о готовя-щемся выступлении большевиков... .. Временное правительство признало необходимым принять все меры к предупреждению выступления, а если оно все-таки состоится, то подавить его, не останавливаясь ни перед какими мерами, вплоть до примене-ния вооруженной силы”. И далее призыв к населению не прини-мать”.... участия в большевистском выступлении, ни в качестве стороны сочувствующей, ни в качестве противодействующей, ибо правительство примет всецело на себя ликвидацию выступле-ния” (48). Дж. Бьюкенен в дневнике от 5 ноября пишет: ”Они все трое (Терещенко, Коновалов, Третьяков - министры Временного прави-тельства-К. Д. ) уверяли меня, что правительство имеет за собой достаточную силу, чтобы справиться с положением.... ” (49).

Полковник С. А. Коренев, бывший 25 октября в Петрограде, в своих мемуарах пишет о посещении им в этот день штаба округа и об обстоятельствах, с этим связанных: ”В моей гостинице (“Армии и флота”-К. Д. ) офицеры собираются группами, суетятся и не знают, куда им приткнуться... .. Отдельные офицеры и це-лые группы обращаются ко мне: ”Укажите же, что нам делать, снеситесь с кем надо, сообщите правительству, что нас много, что мы все готовы по первому требованию выступить против за-чинщиков беспорядка, пусть нас только к этому призовут... .. Но на военных верхах царит полнейший хаос”. И далее - сцена в штабе округа. Начальник штаба округа, генерал-майор Баграту-ни: ”Мы вам (Кореневу и его коллеге-К. Д. ) ручаемся за то, что сегодня же к вечеру (25 октября-К. Д. ) скопляющиеся на Вы-боргской стороне и Васильевском острове толпы сами разой-дутся, а если бы этого и не случилось, то мы их разгоним. Сил у нас достаточно... .. Одним словом, к вечеру все будет конче-но... .. “Аврора” стрелять не будет, да у нее нет и снарядов, матросов же мы уже почти ликвидировали.... ” (50). Слова генерал-майора Багратуни, приведенные С. Кореневым,

говорят или о лживости информации, полученной им с “мест”, или о его личной интерпретации поступивших сведений. Послед нее является предательством правительства. Этот ответ прозву чал сразу же после свержения Временного правительства, и мно гих устроил. Название случившемуся дано, а виновные всегда найдутся. Их фамилии называются, в частности, А. Ф. Керенским в его рассказе об октябрьских событиях: ”Около 20 октября начали большевики осуществлять в С. -Петербурге свой план вооруженно го восстания.... Эта подготовка шла довольно успешно, в част ности и потому, что остальные социалистические партии и со ветские группировки, относясь ко всем сведениям о готовящихся событиях как к “контрреволюционным измышлениям”, даже не пы тались своевременно мобилизовать свои силы...... .. с своей сто роны, правительство готовилось к подавлению мятежа, но, не рассчитывая на окончательно деморализованный корниловской авантюрой санкт-петербургский гарнизон, изыскивало другие средства воздействия. По моему приказу с фронта должны были в срочном порядке выслать в С. -Петербург войска, и первые эше-лоны с северного фронта должны были появиться в столице 24 октября.

.... В то же время полковник Полковников, командующий войсками с. -петербургского военного округа, получил приказ разработать подробный план подавления мятежа. Ему же было предложено своевременно взять на учет, соорганизовать все верные долгу части того же гарнизона. Полковник Полковников каждое утро лично представлял мне рапорт, причем постоянно докладывал, что во вверенных ему войсках частей, которыми мо-жет располагать правительство, “вполне достаточно” для того, чтобы справиться с готовящимся восстанием. К великому сожале-нию мы .... слишком поздно узнали, что как сам Полковников, так и часть его штаба вели в эти дни двойную игру и примыкали.... к той части офицерства, в планы которого входило свержение Временного правительства руками г. г. большевиков. Двадцать четвертого октября было уже совершенно очевидно, что восстание неизбежно, что оно уже началось... .. Вожди всех анти-большевистских и демократических партий, вместо того, чтобы успешно организовать силы своих партий для трудной борьбы с изменниками, весь этот день и весь вечер потеряли на бесконечные и бесполезные ссоры и споры.

.... А тем временем, уже господствуя в Смольном и готовясь к последнему удару, большевики повсюду кричали, что все утверж-дения о “каком-то” большевистском восстании являются измышле-ниями “контрреволюционеров” и “врага народа” Керенского” (51).

В “двойной игре” Керенский обвинил и командующего северным фронтом генерала Черемисова, с которым он столкнулся по при-бытии в Псков.

Временное правительство, оказавшееся бессильным нейтрали-зовать большевиков, молча смотрело на подготовку восстания в столице. Эти приготовления П. Н. Милюков назвал “публичными”, так как накануне восстания пресса сообщила о его сроках. С П. Н. Милюковым согласен и А. И. Деникин: ”.... весь порядок захвата власти происходит явно и открыто”. И далее: ”Северный област-ной Съезд Советов, Петроградский Совет, вся большевистская печать, в которой работал под своим именем Ленин, призывали к восстанию. Шестнадцатого октября Троцкий организовал Воен-но-Революционный Комитет, к которому должно было перейти фак-тическое и исключительное право распоряжения петроградским гарнизоном. В последующие дни, после ряда собраний полковых комитетов, почти все части гарнизона признали власть Револю-ционного Комитета, и последний в ночь на двадцать второе объ-явил приказ о неподчинении войск военному командованию... .... Двадцать второго в различных частях Петрограда состоялся ряд митингов, на которых виднейшие большевистские деятели призы-вали народ к вооруженному восстанию......” (52). Открытость выступления признавали и сами большевики, о чем будет сказано ниже. П. Н. Милюков, рассуждая о событиях октября, пришел к выво-ду, что любая революция может дойти до крайних форм, пройдя определенные стадии. И чем больше стадий она прошла, тем больше она левеет. В результате власть переходит от умеренных к крайне левым, что и произошло в России: ”Русская революция не была бы революцией, если бы она остановилась на первой стадии и не дошла до крайностей” (53).

Милюков считает, что полевению России способствовала Пер

вая Мировая война: ”.... последствия войны на фронте и внутри России заранее расположили народные массы в пользу тех, кто явился самым смелым отрицателем войны.... ” (54). Кстати то же самое мы встречаем у многих контрреволюционеров, например у Медницкого А. Р. ,бывшего члена Думы, первого посланника Польши в России: ”.... большевизм, практикующийся в Советах, это есть.... специальное русское явление войны, военной психопатоло гии и военного огрубения нравов” (55).

Большевики воспользовались этим для реализации своих за

мыслов, давя на Временное правительство “контактной ко миссией” Совдепа: ”.... первому буржуазному правительству пре доставлялось делать буржуазными руками социалистическое дело. Под этим условием его и держали” (56). Когда большевики ок репли, они начали “быстрыми темпами” завоевывать петрог радские “низы”. Милюков приводит такую цифру: ”В выборах в го родскую Думу большевики собрали 200 тысяч голосов (33%), то есть шли тотчас за эсерами (37%)”. (57). Наконец, власть серьезно подрывали т. н. ”правительственные кризисы”, в резуль тате которых четыре раза менялся его состав.

“Такова была обстановка, -заключает Милюков, -явного разло

Страницы: 1, 2, 3, 4