Билеты: Шпоры по введению в языкознание

Билеты: Шпоры по введению в языкознание

В. По характеру их отображения на письме омонимы

подразделяются на омографические и неомографические.

1. Омографические омонимы, или омонимы-омографы ' тождест­венны не только по

звучанию, но и по написанию. Все приведенные выше примеры относятся к этой

группе.

2. Неомографические омонимы, или «омонимы, различающиеся написанием», звучат

одинаково, но пишутся по-разному. Таковы полные омонимы кампания

('совокупность мероприятий' и т. д., на­пример избирательная, посевная) и

компания ('общество'— друзей или акционерное), частичные омонимы рок

и рог, валы и волы. В рус­ском языке омонимов, различающихся

написанием, сравнительно не­много, но в некоторых других языках они

представлены в изобилии. Ср. англ. night /nait/ 'ночь' и knight

/nait/ 'рыцарь', see /si:/ 'видеть' и sea /si:/ 'море'; нем.

Lied /li:t/ 'песня' и Lid /li:t/ 'веко', Leib /laep/ 'тело'

и Laib /laep/ 'каравай'; фр. ои /и/ 'или' и ой /и/

'где'. Во фран­цузском языке можно встретить до 5—6 омонимов, дифференцируемых

написанием.

Рассмотренные классификации омонимов, как мы видели, пересекаются. Возможна,

кроме того, классификация омонимов по их происхождению. Во

многих случаях омонимы являются изначально разными словами, которые либо

совпали по звучанию в процессе исторического развития (например, англ. see

и sea или болг. чеспг 'честь' и чест 'частый'), либо

пришли из разных языков (рядом 'с исконно русским и общеславянским бор

'лес' появилось бор2, заимствованное из немецкого, и бор3,

восходящее к арабскому источнику) либо, наконец, вновь образуемое слово совпало

в момент своего возникновения с уже существовавшим (кормовой1 и

кормовой2). В других случаях омонимы являются так или иначе связанными по

происхождению, например производными от одного корня (течь1 и

течь2) или даже прямо — один от другого (наречие утром — от тв. п.

существи­тельного). Сюда же относятся омонимы, возникающие в результате распада

полисемии, когда связь между значениями много­значного слова ослабевает

настолько, что перестает ощущаться чле­нами языкового коллектива. Например,

прилагательное худой на на­ших глазах распадается на два (или даже

три?) омонима: худой1 'то­щий', худой2 'плохой' и, может быть,

худой3 (разг.) 'дырявый'.

Последний пример показывает, что, несмотря на важность прин­ципиального

разграничения омонимии и полисемии, между этими явле­ниями (как и повсюду в

языке) имеются пограничные, переходные слу­чаи. «Распад» полисемии можно

образно сравнить с делением клетки: из одного слова «рождается» два слова-

омонима.

19. Мотивировка слова.

Составной частью внутреннего содержания многих слов яв­ляется так называемая

мотивировка — заключенное в слове и осозна­ваемое говорящими «обоснование»

звукового облика этого слова, т. е. его экспонента,— указание на мотив,

обусловивший вы­ражение данного значения именно данным сочетанием звуков,

как бы ответ на вопрос «Почему это так названо?». Например, в русском языке

известная птица называется кукушкой потому, что кричит (приблизительно)

«ку-ку!», а столяр называется столяром потому, что (в числе прочей

мебели) делает столы. О таких словах мы скажем, что они «мотивированы в

современном языке», или имеют в нем «(живую) мотивировку». В противоположность

этому орел, слесарь и множество других слов русского языка (земля,

вода, хлеб, белый, нести, очень, два, ты и т. д.) принадлежат к

немоти­вированным, т. е. не имеют живой (= ясной для носителей языка)

мотивировки: факты современного языка не дают никакого основания для ответа на

вопрос, почему птица орел называется орлом, сле­сарь —

слесарем и т. д.

Каждый предмет, каждое явление действительности имеет множе­ство признаков.

Кукушка не только кричит «ку-ку!», но имеет опреде­ленную окраску перьев, форму

головы, клюва, определенные повадки. Но включить в название птицы указание на

все эти признаки невоз­можно, да и не к чему. Достаточно указать какой-то один

признак, и слово, построенное на его основе, закрепившись за предметом, будет

вызывать в сознании представление о предмете «в его тотальности», в целом. В

данном случае мотивирующим признаком, т. е. объективной основой

наименования, послужил характерный крик, издаваемый птицей.

Есть немало примеров использования разных мотивирующих при­знаков при

обозначении одних и тех же предметов и явлений действи­тельности. Так, портной

в одних случаях обозначен как 'режущий' ('кроящий'), например вофр.

tailleur (от tailler 'резать, кроить'), в нем. Schneider (от

schneiden 'резать'), в других — как 'шьющий', например в болг. шивач,

сербскохорв. шйвач, шавац. Растение одуванчик в некоторых русских

говорах называется пухлянкой, в других — летучкой, в третьих —

молочником (сок его стеблей по цвету напоминает молоко). Иногда название

строится на сочетании двух мотивирующих призна­ков. Таковы, например,

английское название цветка колокольчика —.blие-bell букв. 'синий

колокол' (признаки цвета и формы) и немецкое название подснежника —

Schneeglockchen букв. 'снежный колоколь­чик'.

Мотивировка, опирающаяся на реальный мотивирующий при­знак, может быть названа

реальной (ср. приведенные примеры). В иных случаях встречается

фантастическая мотивировка, отражающая мифи­ческие представления,

поэтические вымыслы и легенды. Так, в ряде языков названия дней недели связаны

с именами богов языческой мифо­логии. Ср. англ. Sunday (и нем.

Sonntag) 'воскресенье', букв. 'ден^ (бога) солнца', нем. Donnerstag

'четверг', букв. 'день (бога) грома' Наконец, есть примеры чисто формальной

мотивировки: ясно, от какого слова образовано данное слово, но непонятно,

почему. Ср. такие на звания, производные от имен собственных, как антоновка

(яблоко), анютины глазки.

Разными могут быть и способы языкового вы­ражения мотивирующего признака

. «Звуковая материя» языка создает возможность «изобразительной

мотивирован­ности», позволяя в той или иной мере имитировать характерное

звуча­ние предмета. Так возникают звукоподражательные слова вроде приведенного

выше кукушка или пинг-понг, мяукать, мычать, каркать, кудахтать,

бренчать, хихикать и т. д.

Значительно чаще, чем «изобразительная», встречается «описатель­ная

мотивированность», т. е. «описание» мотивирующего признака с по­мощью обычного

(незвукоподражательного) слова. Это можно наблю­дать 1) при употреблении слова

в переносном значении, 2) в производ­ных и сложных словах. Переносное значение

мотивировано сосуще­ствующим с ним прямым (переносное «второй степени» —

переносный «первой степени» и т. д.), как в словах окно, зеленый и др.

Производные и сложные слова мотивированы связью с теми, от которых они

образованы. Это видно в приведенных выше столяр, оду­ванчик, диалектных

пухлянка, летучка, молочник, в сложных существи­тельных рыболов,

пылесос, Белгород, в производных глаголах учитель' ствовать, белить,

в сложных числительных восемьдесят, пятьсот и т. д.

«Описательная мотивированность» относительна, ограничена: в конечном счете она

всегда опирается на немотивированное слово. Так, столяр или

столовая мотивированы, но стол — нет. И так во всех слу­чаях: все

незвукоподражательные слова, непроизводные с точки зрения современного языка,

употребленные в своих прямых значениях, яв­ляются немотивированными.

Мотивировку слова, даже в тех случаях, когда она совершен­но ясна и «прозрачна»,

следует строго отличать от концептуального значения. Мотивировка есть как бы

способ изображения данного зна­чения в слове, более или менее наглядный «образ»

этого значения, можно сказать — сохраняющийся в слове отпечаток того движения

мысли, которое имело место в момент возникновения слова. В мотиви­ровке

раскрывается подход мысли человека к данному явлению, каким он был при самом

создании слова, и потому мотивировку иногда назы­вают «внутренней формой

слова», рассматривая ее как звено, через которое содержание (=

значение) слова связывается с его внешней формой — морфологической структурой и

звучанием.

Отличие мотивировки от значения ясно видно в тех случаях, когда одно и то же

значение мотивировано в разных языках или в словах-синонимах одного языка

по-разному, как в ряде приведенных выше примеров. Вместе с тем нередко слова с

разными значениями имеют оди­наковую или очень сходную мотивировку. Например,

белок, беляк (заяц), бельё, бельмо, белка, белуга мотивированы одним

и тем же при­знаком белого цвета; русск. ценный и сербскохорв.

ценан мотивирова­ны связью с ценой (сербскохорв. цена), но

значения у этих прилага­тельных почти противоположные—русское значит 'имеющий

боль­шую цену', а сербскохорватское—'дешевый, доступный по цене'.

Мотивировка слова бывает связана с его эмоциональными коннотациями. Это

проявляется в сознательном отталкивании от слов с «неприятной» мотивировкой.

Так были изгнаны из употребления прислуга и жалованье,

заменившись соответственно домашней работницей и заработной платой.

В процессе функционирования слова мотивировка имеет тенденцию забываться,

утрачиваться. В результате мотивированное слово постепенно переходит в разряд

немотивированных. Конкретные причины утраты мотивировки разнообразны.

В одних случаях выходит из употребления то слово, от которого произведено данное

слово, либо утрачивается прямое значение. Так в русском языке перестали

употреблять слово коло 'круг, колесо' (оно было вытеснено расширенными,

суффиксальными формами того же слова, давшими современное колесо), в

результате немотивированны. ми стали кольцо (первоначально

уменьшительное образование от коло т. е. 'кружок, колесико', ср.

сельцо, словцо, письмецо и т. п.) и предлог около (собственно

'вокруг'). В украинском языке глагол лаяти сохра­нил только значение

'ругать', которое возникло как переносное, а те­перь является немотивированным.

В других случаях предмет, обозначенный словом, изменяясь в про­цессе

исторического развития, теряет признак, по которому был назван. Так,

современные города не огораживают стенами, и хотя глагол го­родить

существует и по сей день в русском языке, связь между этим глаголом и

существительным город уже перестала осознаваться боль­шинством

носителей языка. Равным образом теперь стреляют, не используя стрел, а

современный мешок не имеет ничего общего с мехом, хотя по происхождению

это уменьшительное образование от мех (ср. смешок, грешок и

др.), в слове чернила связь с черный еще достаточно очевидна,

но мы о ней никогда не вспоминаем, так как признак черного цвета перестал быть

характерным для чернил. Показательно, что в со­четаниях типа красные

чернила нормально не ощущается катахреза — употребление,

противоречащее буквальному значению слова.

Существуют и другие конкретные причины, способствующие утрате мотивировки в тех

или иных случаях. Однако важно подчеркнуть, что кроме всех конкретных, частных

причин есть и общая предпосылка, делающая возможной утрату мотивировки слова.

Это — избыточность, даже ненужность мотивировки с того момента, когда слово

становится привычным. Мотивировка необходима в момент рождения слова (или в

момент рождения перенос­ного значения): без мотивировки слово (или переносное

значение), собственно, не может и возникнуть. Но раз возникнув, новое слово

(или новое значение слова) начинает «жить своей жизнью»: повторяясь вновь и

вновь в речевых актах, оно становится более или менее обще­известным в данном

коллективе, запоминается, к нему привыкают, на нем, на его структуре перестают

останавливаться мыслью. Мотивиров­ка как бы «уходит в тень», почему и

становятся возможными красные чернила, розовое бельё и т. д. Мы

вспоминаем о мотивировке лишь в каких-то специальных, редких случаях. В

подобном «замороженном состоянии» она может сохраняться долго, но достаточно

небольшого изменения в значении производящего слова, и она забывается совсем

Показательно, что самые простые и самые важные слова языка принадлежат к

немотивированным.

Естественно, что мотивировка утрачивается при заимствовании слов из другого

языка (кроме случаев, когда заимствуется и слово, мотивирующее данное). Так, на

почве древнегреческого языка слово atomos 'мельчайшая частица вещества'

было мотивировано (отрицатель­ный префикс а- + корень глагола temnO

'режу', т. е. 'неразрезаемое, неделимое'); в русском и других языках,

заимствовавших слово атом, оно с самого начала не имеет мотивировки.

Русск. студент восходит прямо к лат. studens (род. п.

studentis) — причастию действительного залога от глагола studeo

'стараюсь, усердно занимаюсь, изучаю', а вос­ходящее к тому же латинскому

глаголу русск. штудировать было заимствовано через немецкое посредство.

Иное дело в немецком, где Student и studieren связаны и по

звучанию, или, например, в английском с его student и study

'изучать, исследовать' и 'изучение, исследование'. Однако слово

ре­волюционер, хотя и является в русском языке заимствованным, вполне четко

мотивировано связью с тоже заимствованным, но прочно вошед­шим в язык словом

революция.

Выяснением забытых, утраченных мотивировок и, таким об­разом, исследованием

происхождения соответствующих слов занима­ется специальная отрасль

лексикологии, а именно: этимология. Этимологией называют также и каждую

гипотезу о происхождении и первоначальной мотивировке того или иного слова (в

этом смысле термин этимология употребляют и во множественном числе).

Наконец, этимология — это само происхождение слова и его (первоначальная)

мотивировка (ср.: «Этимология такого-то слова не может считаться выясненной»).

20. Устойчивые словосочетания и фразеологизмы.

В каждом языке широко употребляются устойчивые, тради ционно повторяющиеся

сочетания слов. Они противостоят переменным словосочетаниям, свободно

создаваемым в процессе речи.

Рассмотрим сперва примеры переменных сочетаний: новый стол, длинный

стол, отодвинуть стол, положить карандаш на стол-стол у окна. Конечно, эти

сочетания образованы по определенным пра­вилам, по заданным заранее, до акта

речи, синтаксическим моделям (ср. согласование, использование падежных форм и

т. д.). Вместе с тем по конкретному лексическому составу, т. е. с точки зрения

употребле­ния именно данных, а не каких-либо других слов, все эти сочетания

составлены совершенно свободно, в зависимости только от выражаемой мысли и

описываемой ситуации, от стремления говорящего выделить, подчеркнуть те или

иные моменты этой ситуации. Переменные словосо­четания следует рассматривать

как речевые комбинации языковых знаков — слов.

. Приведем теперь примеры устойчивых сочетаний с тем же словом стол:

стол, сесть за один стол (т. е. 'начать переговоры'), {положить на стол

(в смысле 'представить в готовом виде' — о рукопи­сях, книгах и т. п.),

Карты на стол! (т. е. 'раскройте ваши планы'). В устойчивых сочетаниях

заранее, т. е. до акта речи, задана не только общая грамматическая модель, но и

конкретный лексический состав всего сочетания. Оно не создается заново в момент

речи, применитель­но к данной мысли, не собирается «на ходу» из слов, а уже

существует, хранится в готовом, «собранном» виде в памяти носителей языка и,

подобно словам, извлекается из памяти, когда в нем возникает потреб­ность.

Устойчивые сочетания иногда называют «языковыми клише» (или «штампами»), они

вставляются в нашу речь целиком. Устойчивые сочетания — это не речевые

комбинации знаков, а особые сложные знаки. Выше мы назвали их «составными

лексемами».

Условия, создающие устойчивость, традиционную воспро­изводимость

словосочетания, могут быть разными.

Есть слова, обладающие очень узкой, избирательной сочетаемостью с другими

словами — вплоть до единичной сочетаемо­сти. Так, закадычный

нормально сочетается только с друг, а закля­тый — только с

враг; ни зги с абсолютной гарантией предсказывает либо не видать,

либо не видно. В этих случаях устойчивость сочетания создается самим

фактом единичной сочетаемости одного из компонен­тов.

Чаще, однако, причина устойчивости заключается в другом — в более или менее

отчетливом семантическом обособлении словосоче­тания, в том или ином сдвиге

значения. Устойчивые соче­тания с подобным сдвигом (он ясно обнаруживается

при сравнении с теми же словами вне рамок данного сочетания) называют

фразеоло­гизмами, а науку, их изучающую,— фразеологией.

В фразеологизмах, так называемых идиомах, наблю­дается общий сдвиг

значения, затрагивающий все компоненты. При­мерами могут служить выражения

сесть за один стол 'начать переговоры', Карты на стол!, белый уголь

'энергия рек, превращаемая (или способная быть превращенной) в электроэнергию',

как пить дать 'наверняка'. Здесь все компоненты употреблены в сдвинутых,

специ­фических, переносных значениях либо даже (в последнем примере) вообще без

какого-либо четкого значения, так что, несмотря на свою морфологическую

«отдельность», даже не могут по-настоящему счи­таться словами. Целостное

значение идиомы несводимо к сумме значений ее компонентов. Вот эта несводимость

целостного значения к сумме значений частей и называется идиоматичностью.

Как фразеологизмы, так и идиомы могут быть мотивированными либо, напротив,

утратившими мотивировку. Все приведенные выше фразеологизмы являются

мотивированными с точки зрения данного состоя­ния языка; примером

немотивированных фразеологизмов может служить выражение дело табак

'дело обстоит плохо'. Мотивированные идиомы:

сесть за один стол, белый уголь, держать камень за пазухой, выносить сор из

избы. Значение идиомы в этих случаях все же потенциально выводимо из

структуры и состава идиомы — образ, лежащий в основе, более или менее ясен. А

вот примеры идиом, лишенных мотивировки в современном языке: очертя голову,

черта с два, куда ни шло, (кри­чать) во всю ивановскую. Мотивированные

идиомы и фразеологизмы иногда называют фразеологическими единствами

, а немотивирован­ные (с точки зрения данного состояния языка) —

фразеологическими сращениями.

Для восстановления утраченной мотивировки фразеологизмов нужны специальный

этимологический анализ, разного рода историче­ские справки и т. д. Так,

очертя голову связано с суеверным представ­лением, будто, «очертив» свою

голову (т. е. обведя ее чертой), можно застраховать себя от враждебного

воздействия «нечистой силы» и после этого, уже ничего не опасаясь, пускаться в

любое рискованное дело; во всю ивановскую — первоначально имелась в

виду площадь перед Иваном Великим в московском Кремле, на которой громким

голосом объявлялись во всеуслышанье царские указы. Мотивировка многих

фразеологизмов остается невыясненной.

Разумеется, границы между рассмотренными типами не являются резкими. Везде есть

промежуточные, переходные случаи. В качестве особой группы можно выделить такие

фразеологизмы, в которых наблюдается и единичная сочетаемость одного из

компонен­тов (или уникальность грамматической формы), и явственный смысло­вой

сдвиг, например бить баклуши, точить лясы, турусы на колесах, краеугольный

камень, сложа (вместо обычного сложив) руки, притча уо языцех

'предмет всеобщих разговоров, пересудов'. И здесь в одних случаях мотивировка

является ясной (например, в сложа руки), в дру­гих — затемненной или

вовсе утраченной.

С точки зрения их синтаксических функций среди устойчивых сочетаний

выделяются: 1) эквивалентные словам с воз­можными дальнейшими подразделениями —

эквивалентные глаголам (выносить сор из избы), существительным

(белый уголь), наречиям (очертя голову) и т. д. или, в иных

терминах, «функционирующие как сказуемое», «функционирующие как обстоятельство»

и т. д. и 2) ис­пользуемые в качестве целых предложений (Карты на стол!

Черта едва! Дело табак). Ко второй рубрике примыкают народные посло­вицы и

поговорки, сентенции и афоризмы из литературных произве­дений и т. д.

Фразеологизмы очень разнообразны и с точки зрения их принад­лежности к

функциональным стилям. Многие из них являются разговорными,

просторечными, а некоторые — даже вульгарными (дать по шапке, вожжа под

хвост попала, лезть на рожон, валять дурака), другие, напротив,

используются в книжных стилях (про­крустово ложе, сизифов труд, кануть в

лету, дамоклов меч). Неко­торые устойчивые сочетания совершенно лишены

эмоциональной окраски (например, сложные термины вроде удельный вес, мягкая

дифференциальный признак), но другие обладают большим «эмоциональным

зарядом».

Говоря о фразеологизмах, часто отмечают их национальное своеобразие. Бесспорно,

в каждом языке среди них есть много специ­фических и по форме, и по

мотивировке, и по значению. Особенно ярко проявляется это своеобразие в тех

фразеологизмах, в которых отра­зились специфические черты народного быта и

конкретной истории народа. Ср. приведенное выше во всю ивановскую или:

день/, потёмкинские деревни; многие «крылатые фразы» из произведений

национальной литературы, например: Минуй нас пуще вех печалей и барский

гнев, и барская любовь! (Грибоедов); Есть ещё порох в пороховницах!

(Гоголь).

Вместе с тем и к фразеологизмам, в которых ярко проявляется национальная

специфика, порой можно подобрать близкие по значению (хотя иначе построенные и

иначе мотивированные) параллели среди фразеологизмов другого языка. Так, нашему

ездить в Тулу со своим самоваром по смыслу вполне соответствует в английском

to carry coals to Newcastle — букв. 'возить уголь в Ньюкасл' (один из

Центров добычи угля в Англии).

Наряду с этим существует немало «межнациональных» фразеоло­гизмов, вошедших во

многие языки в результате взаимодействия между культурами. Таковы, в частности,

многочисленные «крыла­тые слова», восходящие к тексту Библии (так называемые

библеизмы), например вавилонское столпотворение, блудный сын, умывать руки,

колосс на глиняных ногах, невзирая на лица, книга за семью печатями; Нет

(или Несть) пророка в своем отечестве; Не сотвори себе кумира; цитаты из

произведений мировой литературы, напри­мер подливать масла в огонь

(Гораций); Аппетит приходит во время еды (Рабле); Порвалась связь

времен (Шекспир); «крылатые фразы» выдающихся исторических личностей,

например Пришел, увидел, победил (Юлий Цезарь).

21. Лексикография.

Лексикография изучает теорию и практику составления словарей. Составляемые

лексикографами словари чрезвычайно разнообразны по своему назна­чению,

объему, по характеру и способам подачи включаемого ма­териала.

Прежде всего нужно различать словари лингвистиче­ские и

нелингвистические. Первые собирают и опи­сывают под тем или иным углом

зрения лексические единицы языка (слова и фразеологизмы). В нелингвистических

словарях лексические единицы (в частно­сти, термины, однословные и составные, и

собственные имена) служат лишь отправной точкой для сообщения тех или иных

сведений о пред­метах и явлениях внеязыковой действительности. Встречаются и

промежуточные разновидности словарей. Кроме того, всякий словарь с точки зрения

охватываемого им материала может быть либо общим (например, БСЭ—Большая

Советская Энциклопедия), либо специ­альным (та или иная отраслевая энциклопедия

— медицинская, фи­лософская и т. д.).

Важными понятиями лингвистической лексикографии являются словарная статья,

заголовочное слово и словник. Словарная статья — это абзац или

несколько абзацев словаря, дающих ин­формацию, относящуюся к одной лексической

единице (иногда к не­скольким взаимосвязанным единицам). Статья начинается

заголовоч­ным словом (иногда сочетанием), обычно выделенным особым шриф­том.

Совокупность всех слов, рассматриваемых в словаре, называется словником

этого словаря.

Рассмотрим подробнее лингвистические словари. Толковый словарь

дает толкование значений слов (и устойчивых сочетаний) какого-либо языка

средствами этого ^е

языка. Толкование дается с помощью логического определения кон­цептуального

значения {накалиться 'нагреться до очень высокой тем­пературы',

рекордсмен 'спортсмен, установивший рекорд'), посред­ством подбора синонимов

(назойливый 'надоедливый, навязчивый') или в форме указания на

грамматическое отношение к другому слову (прикрывание 'действие по

значению глаголов прикрывать и прикры­ваться'). В некоторых

толковых словарях значения слов раскрыва­ются иногда с помощью рисунков.

Эмоциональные, экспрессивные и стилистические коннотации указываются

посредством специальных помет (неодобр., презр., шутл., ирон., книжн., разг. и

т. п.). Отдель­ные значения иллюстрируются примерами — типичными сочетания­ми,

в которых участвует данное слово (утюг накалился, атмосфера накалилась —

где глагол выступает уже в переносном значении 'стала напряженной'), или же

литературными цитатами. Обычно толковые словари дают также грамматическую

характеристику, указывая с помощью специальных помет на часть речи,

грамматический род существительного, вид глагола и т. д. и приводя в нужных

случаях кроме словарной и некоторые другие формы данного слова. В той или иной

мере указывается и произношение слова (например, в русских толковых словарях

ударение).

Обычно толковые словари являются словарями современного ли­тературного языка

и носят нормативный характер.

Толковым словарям противостоят переводные, чаще всего двуязычные

(скажем, русско-английский и англо-русский), а иногда многоязычные. В них

вместо толкования значений на том же языке даются переводы этих значений на

другой язык (накалиться — become heated, назойливый —

importunate, troublesom).

К общим словарям мы отнесем и те, которые рассматривают (в принципе) все

пласты лексики, но под каким-либо специфическим углом зрения.

Таковы, например, частотные словари. Их задача — пока­зать

степень употребительности слов в речи (что практически значит — частоту их

использования в некотором массиве текстов).

Далее отметим грамматические словари, дающие под­робную

грамматическую характеристику слова; словообразова­тельные

(деривационные), указывающие членение слов на со­ставляющие их элементы;

словари сочетаемости, приводящие типичные контексты слова.

Этимологические словари содержат сведения о проис­хождении и

первоначальной мотивировке слов. В этих словарях обыч­но приводятся

соответствия данного слова в родственных языках, излагаются гипотезы ученых,

касающиеся его этимологии.

Особую группу составляют различные исторические сло­вари. В

некоторых из них ставится цель — проследить эволюцию каждого слова и его

отдельных значений на протяжении письменно засвидетельствованной истории

соответствующего языка. К другой разновидности отно­сятся словари прошлых

периодов истории языка. Словарь языка писателя (тем более

произведения) стремится быть исчерпывающим: он обязательно включает все слова,

употребленные в сохранившемся тексте или текстах писателя, а неред­ко указывает

и все встретившиеся формы этих слов; при этом не толь-до иллюстрируются

цитатами все выделенные значения и оттенки зна­чений, но и даются «адреса» всех

случаев их употребления (том, стра­ница, строка).

К общим словарям отнесем и полные диалектные сло­вари, т. е.

такие, которые в принципе охватывают всю лексику, бы­тующую в диалектной речи

на территории одного говора (или группы говоров), как специфическую для данного

диалекта, так и совпадаю­щую с лексикой общенародного языка.

Наконец, упомянем орфографические и орфоэпические словари, преследующие чисто

практические цели.

Среди специальных лингвистических словарей ин­тересны различные

фразеологические словари (они бы­вают переводными и одноязычными),

словари «крылатых слов» и словари народных пословиц и поговорок.

Из других специальных лингвистических словарей отметим словари синонимов —

одноязычные и переводные, словари антонимов, омони­мов, словари так называемых

«ложных друзей переводчика», т. е. слов, близких в каких-либо двух языках по

звучанию и написанию, но расходящихся по значению (так, в болг. гора

значит 'лес', а вовсе не Тора', в англ. magazine 'журнал', а не

'магазин').

К специальным относятся и дифференциальные диалектные сло­вари, т. е. те,

которые содержат только диалектную лексику, не совпа­дающую (материально или

по значениям) с общенародной. Такой диа­лектный словарь может быть либо

словарем одного говора, либо сло­варем многих или даже (в принципе) всех

территориальных диалектов какого-либо языка. К дифференциальным диалектным

принадлежат также словари сленга и арго.

Упомянем, наконец, словари иностранных слов, сокращений, различные словари

имен собственных (личных, географических и т. д.), словари рифм.

22. Понятие морфемы. Типы морфем.

Морфема — минимальная двусторонняя единица языка, т. е. такая единица, в

которой 1) за определенным экспонентом закреплено то или иное содержание и

которая 2) неделима на более простые единицы, обладающие тем же свойством.

. Понятие морфемы ввел И. А. Бодуэн де Куртенэ (1845—1929) как объединяющее для

понятий корня, приставки, суффикса, окон­чания, т. е. как понятие минимальной

значащей части слова, ли­нейно выделимой в виде некоторого «звукового сегмента»

(отрезка) при морфологическом анализе. Наряду с этими, как теперь говорят,

оегментными морфемами Бодуэн рассматривает и нулевые морфемы, «лишенные,—как он

пишет,—всякого произносительно-слухового со­става», выступающие, например, в

формах им. п. ед. ч. дом, стол или Род. п. мн. ч. мест, дел

(нулевые окончания). Позже в работах многих лингвистов разных стран понятие

морфемы было значительно Расширено и углублено и постепенно стало одним из

центральных понятий в мировом языкознании. Теперь морфема рассматривается Как

универсальная языковая единица. Наряду с сегментными морфемами — частями слов —

выделяются сегментные морфемы, функционирующие в качестве целого

слова—служебного (например, наши предлоги к, на, союзы и, но)

или знаменательного (здесь, увы, метро рагу).

Вычленение морфем — частей слов — основы­вается на параллелизме между

частичными различиями, наблюдаемы­ми во внешнем облике (звучании) слов и их

форм, и частичными раз­личиями в значениях (лексических и грамматических),

передаваемых этими словами и формами.

Путем сравнения форм, частично различ­ных (и тем самым частично сходных)

по зву­чанию и по значению, мы выявляем различия (и сходства) в звучании,

параллельные различиям (и, соответственно, сходствам) в значении, и таким

образом устанавливаем единицы, в ко­торых за определенным экспонентом (отрезком

звучания, иногда нулем звучания и т. д.) закреплено определенное содержание

(значение). Если эти единицы окажутся минимальными, т.е. не

поддаю­щимися дальнейшему членению на основе того же принципа, то это и будут

морфемы.

Сегментные морфемы — части слов (части простых, синтетических словоформ) —

разделяются на два больших класса: 1) корни и 2) некорни, или аффиксы.

Эти классы противопоставлены друг другу прежде всего по характеру выражаемого

зна­чения и по своей функции в составе слова

В составе знаменательных слов корни являются носителями лексических

значений, обычно совпадающих с лексическими значе­ниями слов, содержащих эти

корни и наиболее простых по морфоло­гической структуре. Так, значение корня

рук- совпадает с лексическим значением слова рука. В знаменательных

словах более сложной струк­туры корень (или каждый из корней, если их в слове

несколько) не­сет какую-то часть целостного лексического значения слова или же

выступает как «опора» мотивировки. Аффиксы не несут самостоятельных

лексических значений, их значения либо лек-сико-грамматические

(словообразовательные, деривационные), либо собственно грамматические (как

иногда говорят, реляционные, т. е. выражающие отношения), либо, наконец, они

выполняют формально-структурные и формально-классифицирующие функции.

Корень (или сочетание корней) образует смысловое ядро и струк­турный

организующий центр слова. Деривационные аффиксы участ­вуют вместе с корнем

(сочетанием корней) в формировании целостного лексического значения слова.

В рус­ском языке (и ряде других) возможны три позиции и, сообразно этому, три

главных позиционных класса аффиксов: 1) позицию перед корнем или корнями

(нередко, исходя из письменного облика слова, говорят «слева от корня»)

занимают префиксы, или приставки, что осо­бенно типично для

глаголов и отглагольных имен, но широко наблю­дается и в других частях речи; 2)

позицию после корня или корней («справа») занимают постфиксы (в

широком смысле), нередко представленные в русском языке цепочками из нескольких

единиц в одной словоформе; 3) позиция между двумя корнями нередко бы­вает

заполнена интерфиксом; в качестве интерфиксов высту­пают

формально-структурные, соединительные аффиксы, например орфографическое -о-

(собственно -/а/-) в лесоруб или орфографическое -е- (собственно -/i/-)

в бурелом.

Постфиксы в широком смысле в свою очередь подразделяются дальше, исходя из

смешанных функционально-позиционных крите­риев. Так, выделяют окончания

(или флексии), которые ' большинстве случаев (а в некоторых

языках всегда) занимают пози­цию на самом конце простой словоформы, а главное

выражают те или иные синтаксические связи данного слова с другими словами.

Поэтому говорят о падежных, личных и родовых (например, в несла, несло)

окончаниях, но обычно не считают окончанием стоящий всегда на конце показатель

инфинитива. Большинство постфиксов, не попадаю­щих в число окончаний, называют

суффиксами. В русской грамматике выделяют еще одну группу — постфиксы в

узком смысле. Это возвратная морфема -ся/-сь, которая всегда ставится

после окон­чания, также -то, -либо в какой-то, какой-либо.

Префиксы и постфиксы разного рода широко представлены во многих языках, однако

есть языки, в которых один из этих типов почти довсе отсутствует или

используется редко. Интерфиксы есть, в частности, в немецком («соединительное

-s-»), например, в Аrbeit[s]tag 'рабочий день').

С помощью морфемы выражается лексическое и грамматическое значение слова,

образуются новые слова, слова изменяют грамматическую форму, т.е. склоняются,

спрягаются.

Границы содержательного варьирования, т.е. полисемии морфемы,

определяются на основании довольно зыбкого критерия смысловой связи между

зна­чениями, опирающегося на языковое чутье и не поддающегося форма­лизации.

Между двумя значениями глагольного префикса над- «чувствуется» момент

связи: и в том, и в другом действие глагола оказывается ограниченным в

пространстве областью, представ­ляемой как «верх» предмета (в прямом или

переносном смысле), что перекликается с пространственным значением предлога

над и именного префикса над- (ср. надкостный}.

Морфемы делятся на формообразовательные (аффикс): завод – заводу –

заводом - . и словообразовательные (меняют лексическое значение

слова): общественный – антиобщественный.

Основа слова – это слово без окончания.

23. Словообразование.

Словообразование (дериватология) – наука об образовании новых

слов; свод правил на основе уже существующих. Способов образования много. Среди

типов производящих основ и словообразовательных формативов выделяют следующие:

1.В качестве производящей основы может выступать не только основа производящего

слова, но и отдельная словоформа: ничего – ничегошеньки, ты – тыкать.

2. Кроме суффиксальных есть и другие виды производных слов -, префиксальные

(унести от нести) , префиксально-суффиксальные (Поволжье от

Волга), производные с помощью морфем-операций (голь от голый,

англ. to import от import)

3. Иногда словообразовательный форматив состоит только из набора формативов

отдельных словоформ, так что производное слово внешне отличается от

производящего лишь своей формообразователь­ной парадигмой. Это явление, впервые

описанное советским языкове­дом А. И. Смирницким (1903—1954), называют

морфологиче­ской конверсией. Яркие примеры дает английский язык такими

образованиями, как master 'хозяин, мастер' — (to) master

'овладеть, справиться', в которых конверсия ведет к частичной омо­нимии

производного и производящего слов, что связано с омонимией показателей

отдельных форм (прежде всего нулевых показателей, а также -s во мн. ч.

существительного и в 3-ем л. ед. ч. глагола). Но суть конверсии не в омонимии,

а в том, что образование слова проис­ходит без помощи специального

словообразовательного аффикса, одной только сменой парадигмы: ср. the

master, a master, master's, masters и, с другой стороны, to master, I

master, he masters, I mastered, mastering. В рус­ском языке морфологическая

конверсия представлена в таких парах слов, как супруг — супруга, Александр

ученый, -ая, -ое — ученый (существительное).

4. Кроме морфологической выделяют еще синтаксическую конверсию,

при которой сигналом образования производного слова является только изменение

синтаксической сочетаемости. Ср. наречие позади, сочетающееся с

глаголом (остался позади), и образо­ванный от него предлог позади,

употребляемый с род. п. существи­тельного (позади дома).

Особо рассмотрим словообразовательную структуру слож­ных слов (т. е.

содержащих более одного корня). Некоторые из них являются результатом стяжения

словосочетаний, например имя Мойдодыр у К. Чуковского из мой до дыр

или нем. Vergibmeinnicht 'не­забудка'—букв. 'не забудь меня'.

Производящая основа равна здесь сумме слагаемых компонентов, а в состав

словообразовательного форматива входят закрепленный порядок этих компонентов и

«объеди­няющее» ударение.

В других случаях мы имеем сложение основ, например Новгород, лесостепь,

первоисточник, исп. pelirojo 'рыжеволосый' (ср. pelo

'волос, волосы' и rojo 'красный'), нем. Arbeitstag 'рабочий

день' (ср. Arbeit .работа' и Tag 'день').

Далее следует сложение основ в сочетании с одновременным при­соединением

«внешнего» аффикса (т. е. какого-либо словообразова­тельного аффикса помимо

интерфикса). Примером может служить прилагательное железнодорожный,

образованное от устойчивого сло­восочетания железная дорога.

Производящая основа здесь железн-... дорог-, а словообразовательный

форматив состоит из сегментных эле­ментов — интерфикса -/а/- (орф. -о-)

и суффикса -н- ,набора окончаний прилагательного и из двух несегментных

элементов: фиксированного порядка компо­нентов и объединяющего главного

ударения на втором слагаемом. Особую разновидность этого типа представляют

слова голубоглазый, дровосек, шелкопряд, в которых вместо «внешнего»

словообразователь­ного аффикса используется формообразовательная парадигма,

несвой­ственная второму компоненту сложения (ведь прилагательного «гла-зый» или

существительных «сек», «пряд» в русском языке нет).

Фонетико-морфологическое образование - отбрасывание окончания: былой – быль.

24. Грамматическое значение и грамматическая категория.

Термин «грамматика» (из др.-греч. grammatike techne—букв. 'письменное

искусство' — от gramma 'буква') неоднозначен: он обо­значает и науку —

раздел языковедения, и объект этой науки — объ­ективно существующий в каждом

языке грамматический строй. Последний понимается либо в широком смысле—как

совокупность законов функционирования единиц языка на всех уров­нях его

структуры, либо (чаще) в более узком смысле — как совокупность правил

построения: 1) лексических единиц, прежде всего слов (и их форм) из морфем, и

2) связных высказываний и их частей — из лексических единиц, отбираемых в

процессе речи каждый раз соответственно выражаемой мысли. Первыми правилами

занимается морфология, вторыми – синтаксис.

Все эти правила построения прямо или косвенно соотнесены с ка­кими-то чертами

передаваемого содержания. Грамматические правила входят в общую систему

соответствий между планом содержания и планом выражения языка, т. е. между

значением (смыслом) и особенностями внешнего облика формируемых языковых

единиц. Поэтому правила построения являются одновременно и правилами

понимания выражае­мых смыслов, правилами перехода от воспринимаемого

адресатом плана выражения высказывания к закодированному в нем плану

со­держания.

Те элементы содержания, которые стоят за грамматиче­скими правилами, называют

грамматическими значениями. Грамматические значения представлены, конечно,

не только в отдельных словах и их формах, но в еще большей мере — в осмысленных

сочетаниях знаменательных слов и в целом предложении. Если в слове

грамматические значения выражаются особенностями построения слова, его

отдельными частями (например, окончаниями), чередованиями, Ударением и т. д.,

то в словосочетании и предложении к этим грамма­тическим средствам

присоединяются другие — порядок расположения слов, интонация, служебные слова,

обслуживающие все предложение или словосочетание, и т. д. Грамматические

средства (или способы), применяемые в языках, являются формальными

показателями соответствующих грамматических значений.

Своеобразие грамматических значений состоит в том, что они, в отличие от

лексических значений, не называются в нашей речи прямо, а выражаются попутно,

как бы мимоходом. Они сопутствуют лексическим значениям, которые одни только и

называются прямо (именуются) в высказывании. Нетрудно, однако, убедиться в том,

что в создании целостного значения высказывания, а также значения всех его

осмысленных частей грамматические значения играют весьма су­щественную роль,

ничуть не меньшую, чем лексические значения ис­пользованных в высказывании

слов. Ср., например, сочетания подарок жены и подарок жене

(слова те же, но изменено одно окончание и полу­чается совсем другой смысл); или

достань палку! и достань палкой!; или — с более тонким различием —

выпил воды и выпил воду; двести человек и человек двести (в

-последнем примере словоформы те же, но изменение порядка их расположения

создает добавочное значение приблизительности); ср., наконец, одно и то же

слово вперед, употреб­ленное в качестве однословного предложения с

повелительной инто­нацией (Вперед!) и с вопросительной интонацией

(Вперед?). Именно грамматические значения организуют высказывание, делают

его аде­кватным выражением мысли.

Для того чтобы лучше понять, что такое грамматическое значение и какова его роль

в языке, рассмотрим короткое, состоящее всего из двух слов, русское предложение

Петров — студент. Слова, входя­щие в состав этого предложения, выражают два

лексических значе­ния: 1) имя собственное Петров выражает представление

о конкрет­ном лице, носящем такую фамилию, 2) нарицательное существительное

студент выражает понятие о классе лиц, учащихся в вузах. Но зна­чение

предложения Петров — студент не сводится к простой сумме этих

двух значений. Смысл данного предложения заключается в на­рочитом (специальном,

стоящем в центре внимания) сообщении того факта, что личность «Петров» есть

член класса (множества) «студенты». Мы можем выделить здесь следующие

грамматические значения:

1) Значение утверждения некоторого факта (ср. вопрос о факте при другой,

вопросительной, интонации: Петров студент?).

2) Значение нарочитого отождествления (в определенном отноше­нии) двух

мыслимых единиц (ср. попутное упоминание о тождестве тех же единиц в

Студент Петров не явился на экзамен).

3) Значение отнесенности факта к настоящему моменту (или пе­риоду) времени, что

выражено здесь отсутствием глагола (ср.: Петров был студентом, Петров будет