Диссертация: Внутренний человек в русской языковой картине мира

Диссертация: Внутренний человек в русской языковой картине мира

человека, проявляющегося вовне, в частности, называют предикаты разной

частеречной принадлежности, объединенные общим корнем вид- . В качестве

иллюстрации представим несколько портретных характеристик: Петр открыл

дверь. Вид у него был опустошенный (Д. Гранин. Вечера с

Петром Великим); Царь хорошо сложен, лицо круглое, высокий лоб. Весь

вид его свидетельствовал об уме, рассудительности (Там же). В

ряду подобных «знаков» исследователь также называет номинации отдельных

"деталей" внешнего облика человека (глаза, лицо, губы, походка, речь и т. п.),

сочетающиеся с оценочно-психологическими предикатами типа умный, веселый,

добродушный, угрюмый и таким образом участвующие в отражении внутреннего

человека.

Анализ косвенных оценочных высказываний об интеллекте человека, представленный

Л.Б. Никитиной [Никитина, 2002, Никитина, 2003], расширяет представление о

симптоматике внутреннего человека. Объектами непрямых характеристик

интеллектуальных проявлений человека, наряду с деталями внешнего облика

человека, могут служить, во-первых, номинации результатов его деятельности (в

высказываниях, построенных по модели Х какой/каков, ср.: Глаза

умные - Доклад умный) и, во-вторых, развернутые описания самих физических

действий, поступков, состояний, которые "оцениваются носителями языка в связи с

интеллектуальной ипостасью и ее активным, определяющим влиянием" [Никитина,

2003, с. 131] (в высказываниях, реализующих модель Х что делает, даже

при отсутствии предиката интеллектуальной сферы, например: Он защитил

докторскую диссертацию - положительная косвенная оценка умственных

способностей человека, Он плохо, с трудом учится - отрицательная

оценка).

Кроме того, в русском языке есть группа глаголов (в значении которых сема

проявления, выражения является ядерной), традиционно выступающих в качестве

предикатов вышеупомянутых "знаков" внутреннего человека: выражаться,

изображаться, проскальзывать, сквозить и т.п. К ним примыкает группа

семантических дериватов, созданных по модели "процессы окружающего мира -

наблюдаемые процессы внутреннего мира человека", типа светиться, сверкнуть,

потухнуть, озариться и др. Метафора, обозначающая определенные физические

симптомы психического, исследована, в частности, ЮД. Апресяном [Апресян, 1995,

Апресян, 1993], Н.Д. Арутюновой, Е.Н. Ширяевым - в аспекте изучения бытийных

предложений личной сферы [Арутюнова, Ширяев, 1983].

Своеобразными "знаками" внутреннего человека являются и так называемые

симптоматические глаголы и глагольные словосочетания со значением произвольных

и непроизвольных проявлений внутренних состояний. Маркированными членами этой

оппозиции выступают предикаты психофизиологических реакций (бледнеть,

краснеть, дрожать, вздрогнуть и др.), немаркированными - предикаты внешних

проявлений внутренних состояний в выражении лица, мимике, движении (ср.: Он

нарочно поднял брови, демонстрируя свое удивление) [Вольф, 1989, с. 71-73;

Апресян, 1995].

Наряду с лексико-семантическими средствами в описании внутреннего человека по

его внешнему облику и поведению, важную роль, а в некоторых случаях

определяющую, играет и грамматический строй речевого сообщения. Показательно в

этом смысле сопоставление предложений, тождественных по лексическому

наполнению, но различающихся грамматически. Ср., например, предложение,

построенное по так называемой дативной синтаксической модели, - Человеку

грустно - с предложениями, созданными по адъективной и глагольной моделям,

- Человек грустен; Человек грустит. В первом случае высказывание

представляет собой сообщение о внутреннем состоянии субъекта как о

ненаблюдаемом, незаметном и неизвестном окружающим (признак внешней

выявленности оказывается немаркированным). Во втором - грамматическая

организация высказываний позволяет интерпретировать психическое как

обнаруживаемое вовне – в некоторых внешних признаках, побуждающих наблюдателя

предположить соответствующее состояние у этого человека [Золотова, 1998, с.

191-192].

Выбор синтаксической структуры со значением внешней выраженности внутреннего

состояния, кроме того, позволяет дифференцировать способы его проявления, ср.,

например: В гневе Петр был грозен до ужаса.(Д. Гранин. Вечера

с Петром Великим) и Немудрено, что в Немецкой слободе Петр дышал

полной грудью, веселился.(Там же). Адъективная модель ориентирована

на передачу сообщения о состоянии, проявляющегося во внешнем облике человека.

Постановка прилагательного в позицию предиката означает, что субъект всем своим

внешним видом (мимикой, взглядом, позой и т.п.) выражает испытываемое чувство,

эмоцию, ментальное состояние, ср.: высказывания типа Он грозен (задумчив,

грустен, весел) с синонимичными: У него грозный (задумчивый, веселый)

вид; Он выглядит грустным (печальным, веселым). Глагольная модель позволяет

говорить о внутреннем состоянии, обнаруживаемом в поведении человека.

Высказывания типа Он грустит (веселится) могут быть интерпретированы

следующим образом: «Он ведет себя так, что обнаруживает состояние грусти

(веселья), Он проявляет своими действиями это состояние» [Золотова, 1998,

с.193].

Система многообразных способов (лексических, фразеологических,

грамматических) вербального представления концепта "Выражение" (внешнее

проявление психического) - одного из базовых в концептосфере внутреннего мира

человека и, следовательно, важного аспекта исследования языкового образа

человека, в общих чертах представлена в функционально-когнитивном словаре

В.И. Убийко [Убийко, 1998].

3. Внутренний человек как микрокосм - ряды образов. Обратимся к

исследованиям, направленным на расшифровку метафоры, при помощи которой, как

известно, "мы понимаем абстрактные понятия, представляющие систему внутреннего

мира человека, и можем рассуждать о них" [Пименова, 1999, с.24]. В зависимости

от того, чтó положено в качестве интегрирующего компонента в основу

семантического анализа образных выражений - представление: 1) о каком-либо

конкретном, чувственно воспринимаемом предмете, служащем

ассоциативно-образным основанием метафорического обозначения; 2) о некоем

метафорически переосмысленном качественном признаке объекта физического мира,

- определяют тип модели лингвистической интерпретации. В первом случае она

представляет внутренний мир человека в виде аналога физической реальности –

своего рода микрокосмом, включающим все, что есть в живой и неживой природе:

· основные стихии мира: воздушная (ветер, ураган), огненная (пожар, огонь),

водная (жидкость), ср.: порыв любви, в пылу страсти, вспыхнуть от обиды,

прилив чувств и т.п.;

· болезнь, ср.: душевные муки, сердце ноет;

· животное, растение, ср.: воспарить душой, совесть гложет,

расцветающая любовь;

· свет / солнце – тьма / ночь / мрак, ср.: луч надежды, мрачные мысли;

· человек, ср.: сердце заговорило, воспитание чувств;

· текст, знак, ср.: написанное на лице удивление, прочитать в глазах

радость;

· пища, питье, ср.: горький стыд, сладкие воспоминания.

Подобные образные ряды представляют большой интерес: они наглядны, достаточно

конкретны и действительно позволяют представить воплощенный в языке

картинно-образный облик внутреннего мира человека. Однако их составление

связано с определенными трудностями: далеко не во всех случаях удается точно

идентифицировать явление физической реальности, "по образу и подобию" которого

изображен тот или иной компонент психики. Если, скажем, в метафорических

сочетаниях сердце подсказывает, игра воображения очевиден

антропоморфизм, то в метафорах молод душой, совесть проснулась

осознается более широкий спектр "-морфности", ибо физиологические признаки

'возраст', 'сон', приписываемые явлениям внутреннего мира, свойственны любому

живому существу. В подобных случаях выручает 2-я модель описания образной

лексики: она лишь намекает на области физического мира, втянутые в процесс

метафоризации, указывая не на предметы и явления, а на их характерные признаки

и свойства, положенные в основу универсальной или национально-специфической

образной репрезентации психики. Так, воображение, моделируемое "по образу и

подобию" живого существа, в английской ЯКМ может наделяться такими свойствами,

как 'витальность', 'болезнь', 'сила', 'слабость' и 'бодрость'. Ограничения,

накладываемые на сочетаемость лексемы "воображение" в русском языке,

показывают, что в нем данному концепту присущи 'сила', 'болезнь',

'витальность' (ср.: сила воображения, больное воображение, живое

воображение), а 'бодрость' и 'слабость' ему чужды (*бодрое воображение,

*слабость воображения) [Пименова,1999].

Представить все многообразие образной репрезентации психики в виде

исчерпывающего списка (предметов и их признаков) – задача трудно выполнимая.

Диапазон этих образов широк настолько же, насколько сложна и многолика

физическая реальность – источник интерпретаций "внутренней вселенной".

Возможным выходом из этого положения нам кажется поиск так называемых

архетипических образов (см.: [Уилрайт, 1990]). Однако на пути исследователя при

расшифровке метафоры неизбежно вырастает и другая проблема, очевидная прежде

всего для тех, кто пытается использовать результаты реконструкции ЯКМ в

лексикографии: трудно, а то и практически невозможно связать воедино известные

в литературе концептуальные метафоры эмоций типа "любовь – путешествие",

"радость – легкая жидкость", "страх – спрут", т.к. мотивирующие их образы

"относятся к чересчур различным областям природы и деятельности человека"

[Апресян, 1993, с.33]. Эта трудность преодолевается в том случае, если

расшифровку метафоры осуществляют, исходя из приписываемого наивной

антропологии принципа единства человека "внешнего" (тела) и человека

"внутреннего" (души). Известный тезис А.А. Потебни о том, что язык является

вполне убедительным доказательством общечеловеческой наклонности " находить

общее между впечатлениями различных чувств" [Потебня, 1999, с.95], развивается

современными исследователями. Стало очевидным, что "телесная метафора души"

[Апресян, 1993, с.33] является продуктивной моделью в русском языке и обладает

при этом значительной объяснительной силой. Предложенные для эмоций аналоги (

страх – холод, жалость – физическая боль, страсть – жар и

т.д.) позволяют интерпретировать значение целого круга выражений типа

трястись от страха, до боли жалко, кипеть от ярости. Несмотря на то, что

языковая концептуализация данной модели ограничена главным образом областью

симптоматики чувств, этот путь изучения продуктивен: образы, представляющие

"телесную метафору души", складываются в последовательную систему

концептуализации внутреннего мира человека.

4. «Образная грамматика иносознания». Обратимся к исследованиям,

выполненным на "макроуровне", направленным на выявление базовых для ЯКМ

семантических категорий репрезентации психики. В этом случае языковой образ

внутреннего человека представляют в виде системы категорий-ипостасей [Одинцова,

2000б; Пименова, 1999], в основе каждой из которых наглядный, телесный опыт

человека, вернее, обобщающие этот опыт повторяющиеся динамические образцы наших

процессов восприятия. Так, все многообразие лексико-грамматического

представления психики может быть сведено к двум основным способам (называющимся

в литературе целостно-субъектным и частично-субъектным, см.: [Одинцова, 1994;

Седова, 2000; Арутюнова, 1999],), реализующим одну и ту же образную схему

"часть – целое". В одних случаях человек мыслится мельчайшей неделимой частью

мира, психическое осознается как неотъемлемое от него (ср.: Человеку

страшно; Она очень расстроится), в других - человек представлен как

сложное целое, состоящее из множества частей (Душа радуется; На сердце

тревога; Убить в себе человека). Отчужденные от человека "части", будь то

органы или квазиорганы (сердце, мозг, душа и пр.), состояния или чувства

(любовь, сомнение), плоды духовной деятельности человека (мысль, идея) или его

alter ego, выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду с реальным

субъектом состояния или в роли его метонимического заменителя. Внутренний

человек, представленный одной из указанных ипостасей (целостный / частичный), в

свою очередь, включен в систему более конкретных семантических категорий,

формирующих "грамматику" образов-метаморфоз сознания (в широком смысле), "как

бы наблюдаемого со стороны. подлинного (физически реального) Я-субъекта"

[Одинцова, 2001, с. 77]. Каждая из них объединяет все многообразие лексической

и семантико-синтаксической репрезентации психики (метафоры, сравнения,

конструкции из слов с прямым и переносным значением) и представляет особую

точку зрения на внутреннего человека в целом или его "части", отводя им

определенное, прагматически значимое аргументное место в структуре моделируемой

ситуации:

а. Категория субъекта (агенса) внутреннего мира. Подобно

реальному субъекту состояния, компоненты внутреннего мира человека могут

наделяться признаками самостоятельно действующих субстанций и моделироваться

в речи как некие активные существа, изнутри управляющее человеком. [В

литературе известны и другие названия этой категории – "внутренний" человек

[2] (М.В. Пименова), обитатель "внутренней вселенной" (М.П. Одинцова)]. В

роли метафорического субъекта внутреннего мира, как правило, выступает

персонифицированный партитив (условный орган психики, чувство, черта характера,

alter ego человека и т. д.). Например: Покуда мозг страдал и

сомневался, синела и ослабевала ночь (Б. Ахмадулина); Животное

"любить" ничего не значит, если первое побеждает второе. (В.

Каверин. Наука расставания).

б. Категория вместилища, или - шире - локуса. В русской ЯКМ

вместилищем субъектов и объектов внутреннего мира мыслится как человек в

целом, так и отдельные его "части". Например: Он завсегдатай сердца

моего. (Б. Ахмадулина. Сны о Грузии); Сладкая струна вдохновения

вибрировала в желудке. (М. Веллер. Ноль часов). Категория вместилища

помогает также представить событие внутреннего мира и как направленное движение

одного его элемента внутрь другого (врезаться в память, вбить мысль

себе в голову).

в. Категория объекта. Она позволяет интерпретировать явления

внутреннего мира в аспекте способности служить объектом действия, воздействия,

чувства, мысли реального субъекта состояния. "Предмет" психики может быть

объектом обожания: Все обожают Пушкина и свою любовь к

Пушкину. (С. Довлатов. Заповедник) и намеренного истребления: И в

постепенно уничтожая в себе доброго, любящего человека. (В.

Каверин. Наука расставания). Кстати, реальный субъект состояния также может

получить роль инактивного участника ситуации, испытывающего воздействие со

стороны своих эмоций, мыслей и т.п. (На меня напал страх; Эта мысль не дает

мне покоя).

г. Категория инструмента. Она позволяет представить «предмет»

психики со стороны его способности служить пассивным передатчиком действия на

объект. Например: Это голое давление не поддавалось ни анализу, ни логике:

никак не мог Лева расположить его [Мишатьва], поняв, в своей системе,

то есть победить, перешагнув разумом. (А. Битов. Пушкинский дом);

примитивно.(Он же).

В основу избранного нами подхода к изучению языкового образа внутреннего

человека был положен именно этот категориальный принцип семантического

описания. Безусловным достоинством категориального похода, как, впрочем, и

трех предыдущих, является то, что в его рамках можно выстроить целостную

языковую модель внутреннего человека. При всем этом он обнаруживает ряд

дополнительных преимуществ. Плюсы категориального семантического подхода, по

нашему мнению, состоят в следующем.

Во-первых, он в определенной степени гарантирует защиту от произвола в

интерпретации языкового материала (чего не избежать, например, при

составлении образных рядов путем расшифровки метафоры). Реконструкция

языкового образа внутреннего человека осуществляется с опорой на

формализованные, получившие системно-языковое воплощение смыслы – семантику

выработанных в языке грамматических форм, классов, конструкций, что позволяет

свести к минимуму субъективизм в интерпретации языкового и речевого

материала.

Во-вторых, категориальный семантический подход обладает значительной (по

сравнению с «анатомическим» и «симптоматическим») объяснительной силой.

Языковые категориальные смыслы максимально абстрактны, универсальны (они

соответствуют предельно общим понятиям о действительности), и, следовательно,

с их помощью может быть охвачен самый разнообразный языковой и речевой

материал, демонстрирующий и реалистические, и мифопоэтические способы

репрезентации явлений внутреннего мира человека, в том числе сообщения о

феноменах психики, не включенные наивным сознанием в число органов внутренней

жизни, а также высказывания, не маркированные по признаку внешнего

симптоматического выражения внутренних состояний.

По нашему мнению, категориальное семантическое исследование внутреннего

человека особенно эффективно, если рассматривать "образную грамматику

иносознания" (М.П. Одинцова) в расширенном виде, включая в нее и категории

низшего уровня (указывающие на сферы – источники концептуализации психики:

человеческое, животное, растительное и т.п.), реализующиеся в сфере

идиоматики, лексической метафоры, сравнений и т. п.; рассматривая органы

внутренней жизни в границах инструментальной категории. Изучение

семантических категорий в системе дифференцирующих их субкатегоральных

смыслов, регулярных семантических оппозиций позволяет повысить

«иллюстративность» результатов исследования, увидеть за ними национально-

специфические образы, формирующие языковую КАРТИНУ внутреннего мира человека.

Таким образом, полное, системное описание словесных образов внутреннего

человека может быть получено только в результате интеграции (несводимой,

естественно, к простому суммированию) исследований, выполненных в рамках

рассмотренных нами подходов к материалу. Основным инструментом описания,

реализующего интегративный подход, является семантическая категория в системе

ее субкатегориальных смыслов, воплощенных в значениях различных по уровневой

принадлежности языковых единиц, обладающих значительным образным и

прагмастилистическим потенциалом. Рассмотрим подробнее историю понятия

семантической категории, определим его содержание.

1.2. Категории и категоризация в семантических описаниях языка, науке и

философии. Определение межуровневой семантической категории как инструмента

интерпретации и языковой репрезентации

внутреннего мира человека

Известно, что ЯКМ, как всякая картина мира, имеет двойственную природу. С одной

стороны, это некое идеальное, ментальное образование - сумма значений и

систему [Телия, 1998, с.176-177], - результат репрезентации сущностных

человека [Постовалова, 1998, с.21]. С другой стороны, это объективированное

образование, опредмеченное в знаковых, в нашем случае языковых формах. ЯКМ -

это, таким образом, вторичный, идеальный мир в языковой плоти

[Колшанский, 1990], соответственно и семантическим категориям, его формирующим,

также присущ двойственный характер. Они имеют самое непосредственное отношение

к сфере мышления, точнее, к определенным структурам сознания человека, каждая

из которых есть форма ментальной репрезентации действительности - "форма

созерцания, восприятия, представления вещей" [НФЭ, т. Ш., с. 370], необходимое

человеку "средство вариативной интерпретации действительности" [Иссерс, 1999,

с. 42] и "осознания мира " [СПП, с. 272]), и в то же самое время к языку,

реально всегда выступая в его определенном воплощении, «преломлении» (они

выступают в качестве инвариантных компонентов плана содержания языковых единиц

разных уровней [Бондарко 1985, 2001; Сусов, 1985; Литвин, 1985]). Эти

формирующие языковой образ мира, называют семантическими категориями (СК).

1.2.1. Категория и категоризация в научных и

философских концепциях

Исследователи (А.В. Бондарко, Л.М. Васильев, Т.И. Стексова) отмечают, что

семантические категории связаны со сферой мышления, и в частности с

категоризацией - мыслительной операцией, направленной на формирование

познавательного деятельности человека [НФС, с.480].

Неслучайно категорию как феномен человеческой мысли ассоциативно связывают

прежде всего со сферой научной и философской мысли (это традиционное

толкование рассматриваемого понятия отражено, например, в Философской

энциклопедии [ФЭ, Т. 2. с. 472], где категории определены как

основные и предельно общие понятия наук).

Именно в философии, с возникновением интереса к проблемам сознания и познания,

было выработано само понятие категории, разработаны первые категориальные

системы (наиболее известны из них в Античности - аристотелевская, платоновская,

в ХУШ-ХIХ вв. - кантовская, гегелевская, в конце ХIХ - ХХ вв. -

экзистенциалистская, диалектико-материалистическая). В процессе развития

научного познания каждая конкретная наука сформировала свою категориальную

систему, не отказываясь при этом от понятий общенаучных (например,

"информация", "симметрия" и др.) и философских ("тождество", "противоречие",

"случайность", "необходимость", "время", "пространство" и т. п.). Именно в

сфере научной и философской мысли категория приобрела логический вид и получила

следующую формулировку: предельно общее понятие, отражающее наиболее

признаков [НФС, с.481], а категоризация, таким образом, стала

отождествляться с логической операцией обобщения, которая заключается в

целенаправленном переходе от видового понятия к родовому путем отбрасывания

видообразующих признаков [Гетманова, 1994, с.53].

С развитием когнитивной науки, и в частности с проникновением когнитивного

подхода в лингвистические исследования, открывшего широкие перспективы

изучения общих принципов работы когнитивной системы человека, механизмов и

структур, лежащих в ее основе, традиционные представления о категории и

категоризации в целом подверглись частичному пересмотру. Речь идет не об

отрицании логических принципов категоризации в целом, а "о пересмотре самого

процесса классификации явлений действительности в том виде, в котором он

происходит в повседневной человеческой жизни" [Кубрякова,1996, с. 45].

Показательно в этом отношении обращение исследователей к элементам обыденной

понятийной системы (ПС) (имеются в виду ПС, встроенная в язык австралийских

племен дьирбал, - Р.Диксон, ПС представителей западной культуры - Э. Рош,

Дж. Лакофф, Ч. Филлмор, восточная ПС - Дж. Лакофф, осмысливший результаты

наблюдения П. Даулинг за использованием категориального классификатора в

японском языке). Весь названный ряд исследований показал, что в повседневной

категоризации (отраженной, в частности, в ЯКМ) формируются весьма

специфические объединения, не вполне соответствующие классическим

логоцентрическим нормам платоновско-аристотелевской категоризации,

действующим в сфере науки и философии [НФС, с.481].

Говоря о том, что "классическая теория категорий не является когнитивной

теорией" [Лакофф, 1988, 42], Лакофф имел в виду ее оторванность от реальных

процессов упорядочивания и переработки информации о мире в сознании и языке

человека. Уязвимость этой теории исследователь видит в том, что она

"рассматривает отношения между реалиями естественного мира, но не

рассматривает того, как человек осмысливает его" [Лакофф, 1988, с.42].

Комментируя отклонения от традиционных представлений о категории,

обнаруженные в ходе лингвистических исследований, Лакофф замечает, что

классическая теория ограничилась задачей "выявить независимо от мышления

человека необходимые и достаточные условия для последовательной классификации

всех реалий мира" [Там же]. Из этого следует, что в ней учитывались далеко не

все когнитивные механизмы, факторы и принципы категоризации как совокупности

реальных ментальных операций, используемых человеком в процессах познания

мира и его "оязыковления".

Когнитивная наука поставила вопрос о категоризации как «вопрос о когнитивной

деятельности человека», другими словами о том, «на основании чего

классифицирует вещи обычный человек и как он сводит бесконечное разнообразие

своих ощущений и объективное многообразие форм материи и форм ее движения в

определенные рубрики» [Кубрякова, 1996, с.45]. Очень многое для ответа на

этот вопрос, по мнению исследователей, дает изучение категориальных

классификаций в особом случае - в случае естественного языка. Как бы ни

определяли когнитивный статус категориальных объединений, классов языка,

главное, что принципы, которые обнаруживаются при подведении той или иной

языковой единицы (чаще всего обращаются к лексическим единицам) под

определенную категорию, не являются собственно языковыми правилами: язык

отсылает к ментальной концептуализации мира. Они универсальны и имеют самое

непосредственное отношение к реальным механизмам обработки информации в

голове человека [Лакофф, 1988; Фрумкина, 1991]. Обращение к языкам так

называемых цивилизованных народов и примитивных племен позволило

исследователям (Дж. Лакофф, Б.Берлин, П.Кей, Э.Рош) определить целый ряд

универсальных принципов категоризации.

1. П рототипическое устройство категорий. Одно из самых важных

отклонений от традиционных представлений о категоризации, обнаруженное

создателем прототипической теории значения Э.Рош (и ее пропонентами Дж.

Лакоффом, Ч. Филлмором), касается внутренней структуры категории и отношений

между ее членами.

С незапамятных времен наука занимается построением иерархических систем

категорий с целью упорядочения знания о сложноорганизованных областях

действительности (органический мир, объекты географии, минералогии,

языкознания, этнографии и т. п.). Каждая из таких классификаций представляет

собой систему таксономических категорий, обозначающих группы объектов -

таксонов, связанных отношениями типа "выше" - "ниже" [СЭС, с.1209, 1296].

Типичный пример - классификация органического мира (система категорий

подвид - вид - род - семейство - .- царство), в которой каждая

категория, с одной стороны, членится на подкатегории, категории низшего ранга,

а с другой - входит в состав категорий высшего ранга. Согласно классической

теории, категория имеет четкие, хорошо очерченные границы и принадлежность к

категории определяется необходимыми и достаточными условиями, общими для всех

членов категории (определенный набор общих, категориальных признаков реалий),

соответственно, некий объект либо является членом данной категории, либо не

является. Поскольку эти условия являются общими для всех членов категории, ни

один из ее членов не может оказаться более или менее типичным, центральным по

отношению к другим членам, но при этом между категориями могут быть установлены

отношения "выше" - "ниже", если это категории разного уровня. Показательны в

этом смысле рассуждения Аристотеля о такой категории сущностей, как

человек, к которой, как и ко всем аналогичным, по его утверждению,

неприменимы определения "больше" и "меньше". "Так, например, если эта вот

сущность есть человек, то не будет человеком в большей или меньшей степени ни

сам по отношению к себе, ни один по отношению к другим. Ведь один человек не

является в большей мере человеком, чем другой, подобно тому, как одно белое

является в большей или меньшей мере белым.» [Аристотель, 1998, с.1123].

Тем не менее Э.Рош, сделав предположение о том, что категории как

мыслительные реалии имеют некую внутреннюю структуру и отношения между

категориями выстраиваются не только по вертикали ("выше" - "ниже"), но и по

горизонтали ("более типичное" - "менее типичное"), сумела продемонстрировать

неравноправность членов одной категории. Одни из них (прототипы), будучи

эталонными представителями данного класса явлений и воплощая все наиболее

характерные признаки категории, формируют ее центр; другие представители

этого класса, обладающие лишь некоторыми из свойств, присущих прототипам,

отстоят от центра и образуют периферию. С точки зрения "разумной"

категоризации банан, апельсин и яблоко в равной мере являются фруктами,

однако в действительности для одного народа яблоко "более фрукт", чем банан,

для другого, наоборот, типичным фруктом является банан. Конкретное

распределение по "типичности" варьируется от культуры к культуре. Таким

образом, одним из важных результатов работы Э. Рош и ее последователей стало

представление категории как культурно обусловленной психологической

структуры, имеющей прототипическое устройство.

2. Нестрогий характер категоризации объектов. Прототипическое

устройство "естественных" категорий (то есть категорий обыденной когнитивной

практики), заключающееся в том, что некоторые из них "бытуют в сознании людей

как гетерогенные образования, объединяющие члены с неравноправным статусом"

[НФС, с. 481], свидетельствует о нестрогом характере категоризации, об

отступлении от логических принципов, действующих в области научной и

философской мысли и связанных с требованием включать в категорию лишь те

явления, которые обладают всем комплексом сущностных категориальных признаков.

Дело в том, что категоризация как один из базовых механизмов обработки

информации, как утверждают авторы "Краткого словаря когнитивных терминов" (М.,

1996, с. 42), связана "едва ли не со всеми когнитивными способностями и

системами в его (человека. - Е.К.) когнитивном аппарате" и, таким образом,

выходит за пределы, выработанные в научно-философской мысли, не ограничиваясь

логическими принципами категориального расчленения мира в области научных

понятийных систем и классификаций. Исследования показали, что развитие процесса

категоризации и подключение к ней новых ее членов в повседневной когнитивной

практике происходит "не благодаря буквальному повторению у него (объекта

познания. - Е.К.) характеристик, свойственных остальным членам категории, но

благодаря повторению части этих характеристик" [Кубрякова, 1996, с. 43].

Показательны в этом смысле наблюдения за использованием языковых знаков в речи

для именования вещей, выступающих таким образом инструментами категоризации: и

не летающего пингвина, и не поющего страуса относят к птицам (пример Э. Рош);

женщину, не родившую, но вынянчившую, воспитавшую ребенка, называют матерью

(пример Дж. Лакоффа). Не менее интересны примеры А.А. Потебни, который задолго

до развития когнитивистики обратил внимание на условность решений, принимаемых

относительно членства объекта в той или иной категории. Ребенок, назвавший

белую круглую лампу арбузиком, и не думал приписывать этому шару зеленого

цвета, сладкого вкуса, красной сердцевины и пр. В данном случае из значения

прежнего слова в новое вошел только один признак - шаровидность. Как правило,

комментирует этот пример А.А. Потебня, когда в процессе познания посредством

именования человек использует языковой знак, который "своей звуковой формой

отсылает к знанию предыдущего слова", он "берет из этого значения каждый раз по

одному признаку" [Потебня, 1958, т. Ι-ΙΙ, с. 17]. Таким образом,

нестрогий характер "повседневной" категоризации проявляется в том, что человек

относит объект, названный словом, к определенной категории (классу, разряду,

объединению) даже в тех случаях, когда последний обнаруживает лишь некоторые

из признаков, формирующих представление о типичных представителях данной

категории (прототипах).

3. Множественность и разнородность оснований категоризации.

Исследования показали, что обыденная категоризация как когнитивный способ

структурирования информации не ограничивается логоцентрическими принципами.

Человек, действительно, может категоризировать с позиции "мифологемы

рационального мышления" (термин предложен в: [Фрумкина, 1991, с.143]), в основе

которой - анализ объектов с целью выявления их существенных, объективно

значимых признаков. Абсолютизировать этот принцип - значит сузить, обеднить

наше представление о когнитивной системе человека, поскольку при этом не

учитывается разнообразие человеческих когниций, участвующих в познании мира и

построении его ментальных репрезентаций, в том числе посредством

категориального расчленения.

Сознание, как стало известно в когнитивной науке, "питается информацией о мире

поставленной не только органами восприятия, но и жизненным опытом, знанием

традиций и норм поведения, интуицией, способностью к фантазии и образному

воображению, подсознанием, информацией, получаемой через органы движения

(двигательная моторика, опыт работающих рук). Все это служит для создания

понятийной основы всего того, что может быть высказано" [Кобрина, 1989, с. 48].

Антропоцентризм когнитивных процессов вообще и категоризации в частности

состоит в том, что мир предстает в голове человека всегда в преображенном виде

- он репрезентирован: человеческая психика является "своего рода

продолжением внешнего мира" [Леонтьев, 1999, с.272]. Наблюдение за

использованием языковых категориальных классификаторов показало, что отнесение

слова (и, соответственно, объекта) к более общему классу осуществляется на

основе определенных представлений о мире, а они, как известно, во

многом субъективны, интуитивны, эмоциональны и не ограничиваются знанием

его (мира) объективно значимых характеристик [Красных, 2001, с. 152-161]: об

одних из них, по наблюдению Э.Рош, люди могут не знать, вес других

преувеличивать. Именно на этом основано предлагаемое ею условное разделение

категорий на "природные" (более или менее перцептивно обусловленные, такие, как

цвет, форма) и "семантические" (понимаемые в данном случае как обусловленные

понятийно, концептуально, например: фрукты, птицы) (по: [Фрумкина, 1991, с.

53]). Результаты специальных психологических исследований также ставят под

сомнение так называемый признаковый механизм категоризации. Так, в ходе

эксперимента, проводившегося с целью изучения "наивной" категоризации запахов

(эксперимент Д. Дюбуа), выяснилось, что испытуемые классифицируют запахи именно

на основе жизненного опыта (легко объединяя их в группы типа "так пахнет на

кухне (в аптеке, в лесу)", "напоминает цветы (горячий асфальт, траву)), с

большими трудностями обнаруживая сходства и различия "объективных" признаков

(типичное неразличение яблока и апельсина) [Фрумкина, 2001].

Отнесение объекта к определенному классу и связи между центральными и

периферийными членами в категориальных цепочках осуществляются именно в свете

человеческого опыта. Принцип сферы опыта в категоризации, сформулированный Р.

Диксоном, звучит следующим образом: Если существует сфера опыта,

категории, что и А (Цит. по: [Лакофф, 1988, с. 14]). Этим, в частности,

объясняет тот факт, что в языке дьирбал приспособления для ловли рыбы,

относятся к тому же классу, что и рыба (пример Р. Диксона) и что в японском

языке категориальный классификатор hon "тонкий, длинный, несгибаемый предмет"

одинаково применим и к шестам, деревянным мечам, обладающими этими признаками,

и к состязаниям в военном искусстве, в которых они используются (наблюдение П.

Даунинг). Остальные выведенные Р. Диксоном принципы категоризации (Принцип

мифа и поверья, Принцип важной особенности), по мнению Лакоффа, можно

рассматривать как частные случаи обозначенного выше принципа: мифы, поверья,

важные с практической точки зрения особенности предметов, явлений, событий как

раз и являются теми сферами опыта, которые и определяют категоризацию мира

[Лакофф, 1988].

Категоризация объектов обусловлена не только не только общественным,

социокультурным опытом - при этом весьма значимым оказывается индивидуальный

опыт, индивидуальные психологические особенности личности. Психолингвистический

эксперимент, проведенный Р.М. Фрумкиной и ее коллегами на материале

цветообозначений как средств категоризациии, показал, что процесс определения

сходств и различий объектов (а именно на этой процедуре основана категоризация)

весьма индивидуален и во многом обусловлен ощущениями, непосредственными

представлениями, чутьем и т. п., что определяет индивидуальный опыт человека.

Именно поэтому стратегии категоризации у испытуемых оказались различными. Одни

склонны усматривать сходство ("дилетанты"), другие - различие ("педанты"), одни

всегда классифицируют по цвету, понимая полисемичность цветообозначений типа

лимонный, серебряный ("метафористы"), другие интерпретируют их как

моносемичные, не указывающие на цвет объекта ("буквалисты"), и т. д., см.

[Фрумкина, 2001]. В индивидуальном опыте, таким образом, категоризация

выступает способом упорядочения информации через присвоение субъектом категорий

общественного сознания (универсальных и культурно обусловленных), а

обнаруживающиеся при этом "ее (категоризации. – Е.К.) индивидуальные аспекты

характеризуют специфику отражения мира субъектом" [СПП, с.272].

Таким образом, исследования принципов категоризации, с одной стороны,

опровергли классическую точку зрения, согласно которой понятие абстрактны и

не связаны с опытом, а с другой - подтвердили положение о том, что

концептуальная система зависит от всего нашего физического и

социокультурного, общественного и индивидуального опыта.

4. Гибкая приспособляемость категорий. Лингвистические

исследования категоризации продемонстрировали еще одну важную особенность

когнитивной деятельности, заключающуюся в сочетании двух принципов -

структурной стабильности и гибкой приспособляемости,

интерпретируемых в отечественной науке следующим образом: ".Для ее (когнитивной

деятельности. - Е.К.) эффективности, с одной стороны, требуется по крайней мере

на какое-то время - сохранять постоянный способ организации системы категории,

а с другой стороны, система должна быть достаточно гибкой, чтобы иметь

возможность приспосабливаться к изменениям" [Рахилина, 2001, с. 78]. Категории

при всей стабильности их центра (прототипического сигнификата - набора свойств,

характеризующих "лучших", типичных представителей класса и позволяющих

отграничить его от прочих классов) характеризуются размытостью границ. Один из

наиболее показательных примеров - проанализированное Ч. Филлмором, а затем Дж.

Лакоффом понятие "холостяк". Оно лишь в свете идеализированной модели мира, в

которой есть социальный институт брака и, соответственно, все зрелые, способные

содержать семью мужчины, делятся на женатых и неженатых, представляет собой

категорию с четко очерченными границами. В свете же всей имеющейся у человека

информации о мире (в котором приняты разводы, существуют гомосексуализм,

монашество и др.) границы категории размываются, вследствие этого весьма

затруднительно дать однозначный ответ на вопрос: холостяк ли римский папа или,

скажем, мусульманин-многоженец накануне вступления в брак с еще одной женщиной?

(пример Дж. Лакоффа [Лакофф, 1988, с.42]. Подобные примеры обнаруживают

отклонение традиционной теории категоризации, согласно которой высказывание о

категории содержит утверждение о том, что некий объект является членом данной

категории, либо им не является.

Гибкая приспособляемость сказывается в возможности расширения категории, при

которой оказывается возможным подвести явление под определенную категорию при

видимом отсутствии у него объективно значимых признаков, определяющих

"семейное" сходство с прототипом (другими словами, при отсутствии общих

характеристик сравниваемых реалий). Это имеет самое непосредственное

отношение к явлению, получившему в лингвистической семантике название

категориальной несовместимости или категориальной ошибки, состоящей "в том,

что объекту, принадлежащему к одной категории (типу, сорту) сущностей,

имеющихся в мире, приписывается свойство, присущее объектам другой категории

(типа, сорта)" [Кобозева, 2000, с. 204].

В дискурсах (прежде всего публицистическом, художественном, научно-

популярном), делающих ставку на образность, экспрессивность изложения,

эстетическое воздействие, к категориальной ошибке прибегают сознательно как

особому стилистическому приему - способу индивидуализации или оценки объекта.

Скажем, одним из показателей категориальной аномалией в языке выступает

стилистическая фигура, получившая название «олицетворение»: в ее основе лежит

предикация человеческих свойств неодушевленнным сущностям:

Читатель не предполагает

и не мерещится уму,

ум потому и не лукавит.

(Б. Ахмадулина. Сны о Грузии)

Созвездье кроткое овечье,

и знанье детское сберечь.

(Б. Ахмадулина. Сны о Грузии)

В двух полушарий холм или проем

грамотей-компьютер -

двугорбие дурачилось при нем.

(Б. Ахмадулина. Глубокий обморок. I. В Боткинской больнице)

Представленные стихотворные строфы являются типичным примером олицетворения:

психическому феномену (уму - в первых строфах, мозгу - в

последней) приписываются поведенческие признаки человека: способность лукавить,

дурачиться, совершать оплошности, которая, в частности, может стать результатом

работы воображения (мерещиться). Категориальный сдвиг особенно заметен

при параллелизме конструкций, например: Теперь он [Павлов]

что страсть его тоже состарилась вместе с ним.(Юденич М.

Я отворил пред тобою дверь.). Это же относится к высказываниям, в которых

субъект - характеризуемый компонент - и предикат (или компонент, находящийся с

определяемым словом в полупредикативных отношениях) - характеризующий компонент

- относятся к разным понятийным сферам, например предметно-пространственное,

физическое и идеальное, абстрактное: И душа моя, поле

безбрежное, Дышит запахом меда и роз (С. Есенин)

[3]; Да у него голова - целый дом союзов (из разг.

речи).

Категориальная несовместимость, которая порождает бессмыслицу вне указанных

выше прагматических условий (и потому квалифицируется в этом случае как

ошибка - "неоправданная образность речи", "нарушение границ лексической

сочетаемости, связанное с предметно-логическим несоответствием понятий"),

"обнаруживается в любой живой поэтической метафоре, в составе которой не

только не затемняет содержание, но служит средством повышения образности,

выразительности речи" [Кобозева, 2000, с. 205]. Эффективность метафоризации

во многом (хотя и не всегда, учитывая так называемую внутреннюю метафору,

образующуюся за счет внутренних резервов одного и того же поля [Москвин,

2000]) определяется неожиданностью, оригинальностью, "дерзостью" в смещении

границ разных категорий. В основе хорошей метафоры, по выражению Аристотеля,

лежит "интуитивное восприятие сходства несходных вещей" (цит. по: [Уилрайт,

1990. С. 84]).

5. Неосознанный характер категориального расчленения мира. В

повседневной практике мы прибегаем к категоризации постоянно: категориальность

- это "свойство восприятия, существующее на уровне сознания и характеризующее

личностный уровень восприятия" [СПП, с. 272]. При этом категоризация, как

правило, не является самоцелью, - она лишь "звено в пределах некоторой цепочки

действий, ориентированных на решение конкретной задачи" [Фрумкина, 2001, с.90],

отсюда и выявляемая психологами неосознанность категориальных структур

индивидуального сознания и наблюдаемая во многих случаях неспособность субъекта

категоризации эксплицировать, чем один объект сходен с другим, отличен от

него. Принцип сведения к прототипу, заключающийся в поиске места для нового,

незнакомого феномена (впечатления, отношения, объекта, действия) в

"категориальной сетке" (термин Р.М. Фрумкиной), является одним из общих

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8