Диссертация: Внутренний человек в русской языковой картине мира

Межуровневые СК внутреннего человека – это разнообразные образно-ассоциативные

представления о психике, конвенционально (стереотипно) или окказионально

(индивидуально) интерпретируемые языковым сознанием наивного носителя языка как

частные случаи репрезентации (и соответствующего воплощения средствами лексики,

фразеологии, грамматики, текста) абстрактных сущностей, аналогичных столь же

абстрактным субстанциям – образам непосредственно (сенсорно) воспринимаемых

реалий внешнего по отношению к человеку мира, таким, как пространство, субъект,

объект, инструмент.

Прежде чем обратиться непосредственно к рассмотрению системы семантической

категоризации разнообразных явлений психической сферы личности, определим

содержание прагмастилистического аспекта категориально-семантического

описания языкового образа внутреннего человека.

1.3. Прагмастилистический аспект описания языкового образа

внутреннего человека

Прагмастилистика сформировалась как междисциплинарная научная область,

возникшая на стыке стилистических и прагматических исследований речи.

Обнаруживая общность исторических предпосылок (назревшая в языкознании к 60-м

гг. ХХ в. потребность в изучении динамического аспекта языка), устремлений и

объекта исследования (речевая коммуникация как функционирование языка в

процессе речевой деятельности и ее результатах – текстах), прагматика и

стилистика развивались на протяжении прошлого столетия параллельно, неизменно

обнаруживая точки соприкосновения и взаимодействия [Кожина 1997; Кожина 2003;

Котюрова 1997; Майданова, Соболева 1997].

Стилистика уже в силу своего предмета оказалась связанной с прагматикой. Во-

первых, типовые сферы общения, обслуживаемые функциональными стилями,

обусловливают их прагматическую заданность, а во-вторых, для ряда стилей (в

частности, официально-делового, газетно-публицистического) прагматический

компонент является определяющим в дифференциации жанров [Майданова, Соболева

1997; Рудозуб 1999]. Обе научные дисциплины изучают речь и сосредоточивают

свое внимание на выборе средств для достижения цели коммуникации (в

стилистике это общее назначение конкретной сферы общения, в прагматике это

«сиюминутная» цель конкретного речевого действия) [Кожина 1997]. Связь

стилистики и прагматики обнаруживается также и в том, что проблема выбора

эффективных способов и средств языкового отображения межличностных отношений

'адресант - адресат' (формирующее прагматическую категорию модальности)

решается именно на уровне отдельных стилей и жанровых разновидностей речи

[Маевский 1997; Майданова, Соболева 1997].

В процессе своего развития стилистика и прагматика все более сближались,

устремляясь навстречу друг другу: стилистика шла от изучения более общих

объектов, функциональных стилей, к более частным, жанровым разновидностям

последних, «образу автора», композиции текста; прагматика, наоборот, - от

отдельного речевого акта к дискурсу, типологии текстов [Кожина 1997: 6].

Таким образом, постепенно закладывались основы для образования особой научной

области - прагмастилистики, основной задачей которой стало использование

достижений одной науки для обогащения другой [Там же]. В центре ее внимания

оказались вопросы речевого общения и поведения (взаимоотношения партнеров по

коммуникации) в различных ситуациях общения для достижения определенных

целей; в связи с этим – проблемы средств и способов воздействия на адресата в

разных стилевых и жанровых формах, вопросы успешности речевых актов,

стилистического статуса изобразительных и выразительных средств языка,

прагматические функции тропов и фигур, типы речевого реагирования на стимул и

др.

Определение общих закономерностей целенаправленного, прагматически

нагруженного использования средств образной семантической категоризации в

условиях жанрово-стилевой дифференциации речи, сопутствующие этим наблюдениям

лингвокультурологические комментарии отдельных субкатегориальных образов

явлений психики составляют прагмастилистический аспект описания языкового

образа внутреннего человека.

Богатство, бесконечное разнообразие образного содержания СК, обусловленные

ассоциативным характером человеческого мышления, создают оптимальные условия

для усиления выразительности и изобразительности высказываний, обеспечивая

потребности в самовыражении (разработке оригинальных способов в передаче

всевозможных нюансов психических состояний), привлечение внимание адресата и

воздействие на него (его чувства, мысли, воображение). Этот прагматический

потенциал СК реализуется в речи, в рамках определенных стилистико-речевых

систем, подчиненных выполнению конкретных коммуникативных задач, будь то

формирование у адресата необходимой эмоциональной или интеллектуальной

оценочной реакции (в художественной речи, в публицистике, разговорной речи),

влияние на фонд его знаний (в научном стиле и его научно-популярной

разновидности), побуждение к действию (в рекламе) и т.д. В основу настоящего

исследования были положены наблюдения за функционированием СК пространства,

субъекта, объекта, инструмента в текстах некоторых жанрово-стилевых

разновидностей, относящихся к нескольким дискурсам: художественному

(прозаические и поэтические жанры), научному (научно-популярный жанр),

разговорному (ситуативный диалог (бытовая беседа), газетному (интервью,

письма читателей), рекламному (слоганы), религиозно-мифологическому (жанр

популярного изложения).

Категории пространства, субъекта, объекта, инструмента, рассматриваемые в

текстах и контекстах разного прагмастилистического качества, представляют

собой единство стереотипных и индивидуально-авторских субкатегориальных

образов-ассоциаций.

- Прежде всего обращают на себя внимание максимально идиоматичные

выражения, регулярно воспроизводимые в речи: устойчивые сравнения, узуальные

метафоры, фразеологизмы и пр. языковые клише, формирующие корпус косвенных

номинаций явлений психики. Все они являются сферой действия языковых

стереотипов, формирующих языковой образ внутреннего человека как

фрагмент русской ЯКМ и представляющих собой инвариантные образы-представления

, обусловленные национально-культурной спецификой знаний о

действительности и регулярно воспроизводимые в речи [Красных 2002: 178,

176]. Представления об инструментальных функциях, пространственных параметрах,

субъектных и объектных характеристиках, формирующих в русском языке коннотации

номинаций явлений психики (высокие помыслы, всплывать в памяти, подавить

чувство, зов сердца, ход мыслей, напрягать память и др.), человек

автоматически усваивает в процессе овладения языком, так что в спонтанной речи

они представляют собой периферийные (неассертивные) компоненты содержания

высказывания, которые «принимаются за само собой разумеющееся» и «у говорящего

не возникает соблазна их «исправить» в соответствии со своими осознанными

воззрениями» [Шмелев 1997: 526]. Внутренняя форма подобных выражений

оказывается стертой (исходный категориальный смысл уходит на периферию значения

единицы и на осознается говорящими), так что они, как правило, не используются

в качестве средств создания выразительности высказывания, служащих для

организации его наглядного, образного содержания. Образность этих выражений

максимально «приглушена», а потребность в использовании подобных единиц и

конструкций связывают скорее с их «номинативной спецификой, нежели с реальной

экспрессивностью» [Телия 1981: 320].

Значительное распространение в речи получили языковые единицы и конструкции,

сохранившие в более или менее ярко выраженной форме рассматриваемые

категориальные и субкатегориальные смыслы, которые обусловливают их

экспрессивность, воздействие на эмоционально-интеллектуальную сферу реципиента

и выступают в сознании говорящего как значимые для формирования смысла

высказывания образы. Как известно, «выбор (прогнозирование) тех или

иных типов экспрессивных значений и средств их выражения зависит каждый раз от

прагматической установки речи и ее функционально-стилевого воплощения»

[Каражаев, Джусоева 1987: 21].

В разговорной речи, характеризующейся эмотивно-оценочной направленностью

экспрессивных значений, широко используются готовые экспрессивные формы,

образующие фонд средств «обыденной риторики» и не требующие от говорящих

проявления лингвокреативных способностей. Это разнообразные устойчивые обороты,

узуальные метафоры, сравнительные конструкции, образные отождествления,

способные «обеспечить за счет образной мотивации эмотивность, то есть

отображение в знаке эмоционального отношения субъекта к обозначаемому и тем –

создать экспрессивный эффект» [Телия, 1996: 82-83]. Например: глуп как

пробка, чурбан (о тупом человеке), искра божья в ком (об одаренном,

талантливом человеке; о чьих-либо благородных порывах чувств, высоких

устремлениях), витать в облаках («предаваться бесплодным мечтаниям»),

воткнуть нож в сердце («каузировать душевные страдания»), храбр как лев,

боязлив как лань / ягненок, Совесть без зубов, а загрызает, гусиная

память, бараньи мозги и др. Эти выражения, как правило, не имеют в

повседневной речи художественно-изобразительной нагрузки, их образность имеет

тенденцию к стиранию. Образ-мотив, формирующий их внутреннюю форму, не служит

средством воссоздания наглядного, «живописного» представления о событиях во

внутреннем мире человека, а играет роль «катализатора оценочной реакции» (В.Н.

Телия). Зачастую значимым становится не столько вспомогательный субъект сам по

себе, сколько его принадлежность к некоторой понятийной области, «поставляющей»

свои признаки явлениям внутреннего мира человека и за которой в сознании

говорящего и адресата закреплены определенные оценочные представления.

Замечено, например, что использование образов предметов узко бытового

назначения придает сниженный, сниженно-юмористический оттенок сообщению о

психическом состоянии, качестве человека и используется как прием намеренной

примитивизации духовного мира последнего [Одинцова 2002], в то время как

«световые» образы лежат в основе описания положительно оцениваемых явлений

психики [Григорьева 1969], использование метафоры «верха» повышает градус

оценки объекта, а «низа» понижает его [Уилрайт 1990; Пименова 1999: 203-203].

В художественной речи, помимо номинативно-характеризующей и эмотивно-оценочной

функций, средства наивной семантической категоризации получают особую,

художественно-изобразительную нагрузку и выполняют связанную с ней эстетическую

функцию. Литературное творчество требует от художника оригинальных

композиционно-стилевых решений в репрезентации внутренних состояний персонажей,

создания определенного эстетически-образного эффекта. В ходе решения этих задач

автор обычно, оперируя категориальными и субкатегориальными смыслами,

возбуждающими те или иные ассоциации, создает яркие, оригинальные образные

выражения либо использует образный потенциал узуальных языковых единиц,

актуализируя и обновляя их внутреннюю форму в результате разного рода

структурно-семантических трансформаций. При этом следует заметить, что СК,

получившие оригинальное индивидуально-авторское воплощение в речи, как правило,

обусловлены художественным замыслом произведения, «вписаны» в его фабулу,

органичны общей тональности авторского отношения к героям, духу

воспроизведенного исторического времени.

Таково, например, индивидуально-авторское использование известного фразеологизма

переполнить чашу терпения, сопровождающееся экспликацией его образной основы

'человек как заполненный эмоциями сосуд': Прочитав огромное количество

печатных изданий я, Дарья Донцова, узнала о себе много интересного. Например,

что я была замужем десять раз, что у меня искусственная нога. <.> Так

вот, дорогие мои читатели, чаша моего терпения лопнула, и я решила

написать о себе сама (Д. Донцова). Оживление внутренней формы устойчивого

выражения происходит в результате изменения его компонентного состава, что

позволяет актуализировать в сознании читателя «сценарий» ситуации, лежащей в

основе косвенной номинации внутреннего состояния человека (сосуд переполняется

веществом --> сосуд лопается под давлением вещества), и позволяет

автору создать яркое по силе выразительности речевое сообщение о своей

эмоциональной реакции на событие.

В научной речи прагматический потенциал СК, использующихся для непрямой,

образно-ассоциативной манифестации явлений психики, также значителен.

Обобщенный и абстрагированный характер научного мышления (определяющий

специфику данной формы сознания на фоне других – дотеоретической (обыденной)

и внетеоретической (религиозно-мифологической, художественной) не

предполагает, однако, что научная речь должна быть совершенно безобразна и

неэкспрессивна. Исследования в области психологии научного творчества и языка

науки показывают, что «мышление и его языковое выражение даже на самом

абстрактном уровне не может быть совершенно лишено оценочности, воображения,

интуиции и экспрессии» [Кудасова 1983: 24]. Современная наука не

ограничивается областью искусственно сконструированных абстрактных объектов,

формирующих рационально обработанный образ мира, - ей не чужды и картинно-

образные облики мира, представляющие его в реально подобных формах.

Традиционно в лингвистике образность не относится к числу неотъемлемых

качеств научного стиля, понимаемого как феномен языка, система-инвариант. О

ней говорят применительно к научной речи, ее функционально-стилевым

разновидностям (жанрам), конкретным речевым произведениям, формирующимся в

особых экстралингвистических условиях и обусловленным определенными

коммуникативными потребностями (акцентирование концептуально значимых

положений теории, активизация мыслительной деятельности и воображения

реципиента, нацеленность на пояснение, конкретизацию мысли, популяризация

знаний и др.) [Кожин 1982; Кожина 1993; Котюрова 1997; Кудасова 1983;

Маевский 1987].

Речевая образность используется в научных текстах разных жанров, выполняя при

этом разнообразные прагматические функции. В жанрах, связанных с описанием

эксперимента, новых научных фактов, изложением гипотез и т. п., стремящихся к

точности, лаконичности, недвусмысленности формулировок и ориентированных на

специалистов, «выбор образного способа выражения научной мысли

предопределяется прежде всего гносеологической необходимостью, и,

следовательно, ведущей здесь является экспрессивно-гносеологическая функция»

[Кудасова 1983: 25]. Исследования научного дискурса, в частности, показывают,

что эмпирические тексты-сообщения (например, описания опытных данных), с

присущей им декларативностью, описательностью, требуют меньших

лингвокреативных усилий, чем теоретические тексты-фиксации, отражающие сам

процесс индивидуального рассуждения, разработки отдельных проблем, поиска

убедительных доказательств и др. [Котюрова 1997: 63]. Гносеологический статус

образных средств в текстах второго типа заключается в том, что они выступают

как форма (инструмент) активного теоретического осмысления действительности,

ибо обладают креативной ценностью. Метафоры, сравнения позволяют «отобразить

в языковой форме чувственно не воспринимаемые объекты и сделать наглядной

невидимую картину мира. воспринимаемую за счет вербально-образных ассоциаций

составляющих ее слов и выражений» [Телия 1998: 180]. Таков механизм, при

помощи которого становится возможным описание теоретических объектов

исследования, не представленных непосредственно в нашем опыте, создание и

манифестация разного рода мыслительных конструкций.

В тех жанрах научной речи, где на первое место выходит не констатация фактов,

обоснование гипотез, точное и системное освещение научных вопросов, а оценочное

отношение к ним, полемическая сторона научной деятельности или

просветительские, дидактические цели (например, в жанре лекции, научной

рецензии, публицистической статьи, научно-популярном жанре), образность

получает экспрессивно-интеллектуальную функциональную направленность. Она

заключается в возбуждении мыслительной деятельности, воображения,

воздействии на эмоциональную сферу реципиента с целью вызвать у него

определенный интеллектуальный отклик, повлиять на фонд его знаний

[Кудасова 1983; Каражаев, Джусоева 1987; Кожин 1982].

Наблюдения показывают, что использование средств наивной семантической

категоризации позволяет создавать картинно-образные облики мира, в том числе

внутреннего мира человека, и определяет жанрово-стилевую специфику научно-

популярных текстов. Если научный текст предполагает широкие возможности

проявления творческого начала главным образом в содержательном

(информационном) направлении, сочетающегося с речевой стереотипностью

оформления, то научно-популярный текст характеризуется преобладанием

нестандартностью речетворчества, ярким проявлением авторского начала в

выборе формы для передачи научного содержания, в частности широким

привлечением экспрессивных языковых средств [Маевский 1997: 73]. Языковые

средства, реализующие образно-ассоциативный потенциал универсальных СК,

выполняют функцию разъяснения научных положений неподготовленному читателю,

«благодаря чему создается доступность изложения (совмещающаяся с

занимательностью, выразительностью, эмоциональностью описания) как одна из

главных стилеобразующих черт, составляющих в сочетании с научностью изложения

конструктивный принцип, лежащий в основе формирования научно-популярного

стиля» [Маевский 1987: 123].

Как и в художественной речи, семантические категории, формирующие систему

выразительно-изобразительных средств языка, в научно-популярном повествовании

могут не только иметь «точечную» речевую реализацию (в рамках отдельного

высказывания), но и охватывать текст целиком или его определенную

композиционную часть [Кудасова, 1983; Кириченко 1997]. В первом случае они, как

правило, представлены в виде неразвернутых метафор, единичных образных

сравнений, воспринимаясь как инкрустация в научном изложении, облегчающая

восприятие и усвоение отдельных понятий (см., например, описание механизмов

психики человека при помощи метафор и метонимий: Амнезия – «забывание»,

вытеснение чего-то неприятного – изучена очень хорошо. Анестезия

. гораздо менее изучена. Человек как бы «отрезает» голову от тела,

от целого мира ощущений (М. Жамкочьян). Во втором случае СК формируют

сложный, развивающийся образ реальности, обеспечивающий цельность, смысловое

единство текста, его фрагмента. Вот один из типичных примеров актуализации,

варьирования универсальных категориальных смыслов: В каждом

из нас живет своя музыка. ‹.› Поэтому, прежде чем начать

звучать самому. Послушайте тональность собеседника. Почувствуйте

то, что его волнует. Вдумайтесь в это слово: ВОЛНУЕТ. Разглядите

душевное волнение (не обязательно шторм), определяющее погоду в

душевном мире вашего собеседника (Н. Козлов). Репрезентация

психологического состояния личности в контексте данных научно-практических

рекомендаций осуществляется в процессе метафорического развертывания исходного

образа-мотива «музыка» (трудно уловимое состояние души собеседника как

воспринимаемое человеческим ухом звуковая волна, музыкальный тон

), его трансформации в результате языковой игры, сопровождающейся экспликацией

внутренней формы предиката волновать (волнение души как колебание

звуковых волн, мелодия --> волнение на море, шторм).

Подобные примеры показывают, как в процессе индивидуально-авторского

использования сукатегориальных образов реальности, формирующих систему

экспрессивно выделенных частей научно-популярного сообщения создаются «яркие

зарисовки, с помощью которых в увлекательной наглядной форме дается

довольно обширная научная информация, легко воспринимающаяся и запоминающаяся

читателем» [Маевский 1987: 120], «актуализируются важные элементы

смысла, возбуждающие мыслительную деятельность. посредством создания

эмоциогенных ситуаций» [Кириченко 1997: 61].

Помимо того, что СК используются в качестве инструмента языковой репрезентации

явлений психики, выступают в качестве экспрессивной формы описания сообщений о

внутренних состояниях человека, формируют эстетически и концептуально значимые

образно-ассоциативные комплексы, помогающие наглядно, убедительно, выразительно

представить модель «внутренней вселенной», они могут становиться

элементами содержания сообщения, его смысловым центром. В этих случаях

наивные представления, стоящие за тем или иным средством, способом наивной

категоризации психики и формирующие ЯКМ, становятся источником современного

«мифотворчества». Результат такого прагматического использования семантического

потенциала пространственной семантической категории, формирующей внутреннюю

форму целого ряда языковых единиц и конструкций (погрузиться в думы,

глубокий человек, широта души, котелок («голова»), всплывает в памяти

что и др.), на материале художественной прозы Л.Н. Толстого были описаны и

прокомментированы М.П. Одинцовой [Одинцова 2000а: 10-11]. Аналогичные

наблюдения на материале древнегерманских мифов были сделаны Т.В. Топоровой,

доказывающей, показавшей, что семантическая мотивировка языкового знака

представляет собой компрессию содержания текста мифа, источник мифологических

мотивов, определяет сюжет мифа, его образный ряд [Топорова 2000].

Итак, прагматический потенциал СК, использующихся в процессе непрямой,

образно-ассоциативной языковой манифестации явлений психики, довольно широк

(от создания оценочных, квалификативно-характеризующих выражений,

экспрессивного оформления сообщения до концентрации содержания текста). Его

реализация осуществляется в условиях жанрово-стилевой дифференциации речи и

зависит от интенций говорящего, от ряда стилеобразующих факторов (сфера

социокультурной деятельности, осведомленность адресата, основная

коммуникативная цель и связанные с ней частные целеустановки и др.),

обусловливающих специфику того или иного типа текста.

Подводя итог вышеизложенному, следует сказать, что в качестве специальных

задач прагмастилистического анализа исследуемых семантических категорий,

осуществляемого в описательных частях настоящего исследования, выделены

следующие:

1) прагмастилистическая характеристика речевого материала в аспекте

стандартного (стереотипного) – индивидуального (окказионального)

использования средств наивной (образной) семантической категоризации;

2) оценка стилистического использования тех или иных образных средств,

формирующих категориальные и субкатегориальные смыслы в описываемом

семантическом пространстве внутреннего человека, с одной стороны – как

коннотитивных, с другой – как содержательно значимых с композиционной и

идейно-эстетической точек зрения;

3) обобщение наблюдений над функционально-стилевой и речежанровой

спецификой анализируемого материала в художественном, научном, разговорном,

религиозно-мифологическом и некоторых других видах дискурсов.

Выводы

1. Обращение к данным современной отечественной лингвоантропологии

показывают, что моделирование глобального языкового образа внутреннего

человека как особого фрагмента русской ЯКМ, с присущими ему концептуальной

неоднородностью, неосознанным характером, многообразием средств и способов

репрезентации, слабой упорядоченностью, представляет собой достаточно сложную

задачу, требующую для своего решения особых методов.

Обобщение опыта исследований по указанной проблематике позволяет выделить

несколько таких методов. Системное описание внутреннего мира человека может

быть получено: а) в рамках наивной «анатомии» и «физиологии» – в виде сложной

системы образов органов внутренней жизни, как бы функционирующих внутри

человека и совместно с органами тела обеспечивающих возникновение и

проявление психических состояний и реакций; б) в аспекте его симптоматики –

как система внешних «знаков» внутренних состояний; в) через систему ключевых

(концептуальных) метафор – в виде образной парадигмы;

г) сквозь призму максимально абстрактных понятий, формирующих образную

«грамматику иносознания» и отсылающих к универсальным формам познания мира.

Методологическая основа диссертационного исследования была выработана в

результате интеграции основных положений, принципов, результатов указанных

методов и состоит в идее описания языкового образа внутреннего человека при

помощи воплощенных в языковой системе универсальных категорий, представляющих

основные способы осмысления и языковой репрезентации событий психической

сферы и обладающих значительным образно-ассоциативным потенциалом. В качестве

основного инструмента исследования используется понятие межуровневой СК.

2. Формирование понятия категории в лингвистике представляет собой достаточно

длительный процесс (конец ХIХ – начало ХХI вв.), на разных этапах которого

были выделены понятийные категории, собственно языковые категории -

морфологическая, синтаксическая. Постепенно были накоплены знания о

дифференциальных признаках разных категорий: их системном воплощении в языке,

когнитивном характере, уровневой принадлежности, иерархическом устройстве,

наличии межкатегориальных связей и др. Экскурс в историю понятия СК

показывает, что в науке не были выработаны дефиниции, необходимые для

адекватного категориально-семантического описания языковых образов явлений

психики. В сферу внимания исследователей не попали изменения в содержании и

способах языкового выражения универсальных СК, перенесенных из сферы

репрезентации мира внешнего, физического в сферу интерпретации мира

внутреннего, психического.

3. Воплощаясь в языке в виде отвлеченно-понятийных инвариантов значений

разноуровневых единиц и их комбинаций, СК представляют собой активные по

отношению к речевому замыслу семантические формы, обладающие специфическим

образно-ассоциативным и прагматическим потенциалом. Его реализация

осуществляется в условиях жанрово-стилевой дифференциации речи и зависит от

интенций говорящего, от ряда стилеобразующих факторов (сфера общения,

адресат, основная коммуникативная цель и связанные с ней частные

целеустановки и др.), обусловливающих специфику того или иного типа текста.

Глава 2. Семантическая категория пространства как способ

языковой репрезентации внутреннего человека:

образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

Среди базовых категорий познания внешнего мира, перенесенных в сферу

восприятия и языковой репрезентации внутреннего мира человека и сохранивших

за собой такой же статус в этой области, особое место отводится категории

пространства [Телия 1987; Кубрякова 1999; Одинцова 1991; Пименова 1999].

Охарактеризуем лексико-грамматическую базу пространственных образов

психических феноменов, представим основные семантические субкатегории и

субкатегориалльные семантические модели ассоциативной пространственной

репрезентации внутреннего человека, сопроводим их прагмастилистическими

наблюдениями и комментариями.

2.1. Лексико-грамматическая база пространственных образов

внутреннего человека

Подобно всем другим рассматриваемым в работе СК, категория пространства не имеет

жесткого уровневого характера. Обратимся к лексико-грамматической базе

пространственных образов внутреннего человека. В русском языке выработан целый

ряд средств и способов пространственного образно-ассоциативного представления

самых разнообразных явлений психической сферы. Важнейшим способом такого

семантического моделирования является вторичная номинация, и прежде всего

метафоризация, которая заключается в использовании лексических единиц с

предметно-пространственным значением в новой для них функции – пространственной

характеризации идеальных по своей природе явлений, формирующих образ

внутреннего человека. Значение целого ряда лексических и фразеологических

единиц мотивируется как пространственное образно-переносное, например:

глубокие знания, прямой ум, котелок («голова»), ума

палата, лезть в бутылку, криводушный человек, прямой («открытый,

откровенный») характер, уйти в свою скорлупу («замкнуться в узком круге

своих интересов, переживаний»), Диоген в бочке («о скрытном, замкнутом

человеке») и т. п.

Средства, создающие пространственный языковой образ внутреннего человека,

формируются не только в лексике, но и в грамматике. Речь идет прежде всего о

так называемой грамматической метафоре, суть которой заключается в

«опредмечивании» грамматическими средствами языка состояний, процессов,

качеств, что и позволяет репрезентировать непредметные, чувственно

невоспринимаемые сущности в виде предметно-вещественных аналогов [Телия

1987: 71-72; Телия 1998: 176-177], заимствуя при этом их квалификативные и

квантитативные характеристики, как-то: вес, размер, исчисляемость /

неисчисляемость, мягкость / твердость, гибкость, холистичность /

партитивность и др.

Разнообразные феномены внутреннего мира человека выступают в языке как

квазипредметы (имена одних из них появились в результате грамматического

«опредмечивания», например: грусть, мысль, любовь и т. п.; имена других

не имеют в современном русском языке исходного предиката со значением

психического состояния, качества, действия, например: страсть, совесть,

воля и др.) и в качестве таковых получают возможность пространственной

образно-ассоциативной интерпретации. Они не только получают метафорические

определения с предметно-пространственным значением (примеры см. выше), но и

могут легко образовывать грамматические формы с обобщенным (категориальным)

пространственно-предметным значением и занимать позиции пространственных

определителей предикатов, выступая как конститутивные или неконститутивные

члены предложения, или, на семантическом метаязыке, - как аргументы и

сирконстанты. Таковы перечисленные ниже типовые падежные и предложно-падежные

формы, своим обобщенным категориальным значением грамматически уподобляющие

внутреннего человека предметно-пространственным реалиям:

1. Директивы (от англ. (to) direct - направлять, указывать путь; термин

Г.А. Золотовой, см.: [Золотова 1988: 430]), грамматически репрезентирующие

психические феномены в виде квазипредметов, относительно которых сориентированы

направленное движение, положение других предметов или действия с ними:

· исходная (отправная) точка движения, перемещения предмета (директив отвечает

на вопрос откуда?), например: ИЗ + род. падеж имени (выводить

из терпения, выводить из раздумья, выпадать из памяти и

синонимичные ему - сглаживаться из памяти, стираться из памяти т. п.),

ОТ + род. падеж имени (жалеть от всего сердца);

· конечная точка или ориентир направленного движения (директив отвечает на

вопрос куда?), например: В + вин. падеж имени (врезаться в

память, приводить в чувство, удаляться в воспоминания), ДО + род падеж

имени (взволновать до глубины души / сердца, довести до какого-л. состояния

), НА + вин. падеж имени (навести на мысль, взять грех на душу);

· положение, направление движения одного предмета относительно положения,

движения другого предмета (вопрос относительно кого, чего?),

например: ПРОТИВ + род. падеж имени (идти против совести, сделать что-л.

против своего желания).

2. Локативы (локализаторы), сжимающие мир (область бытия, существования)

до формирующих внутреннего человека феноменов (органов и сред «душевной» жизни,

отдельных психических состояний и качеств) – «микромиров, обладающие своим

«пространственным» и соответствующим им «предметным» содержанием» [Арутюнова,

Ширяев 1983:: 74]. На вопрос где? отвечают такие локативные

формы, как например: НА + предл. падеж имени (иметь голову на плечах, на

душе покой), В + предл. падеж имени (в душе печаль, находиться в како-л.

состоянии, быть не в настроении, вертеться в голове), ПОД + твор. падеж

имени (находиться под впечатлением).

Наблюдение показывает, что в речевых сообщениях о внутренних состояниях человека

чаще всего используются грамматические формы с предлогом В: Если его

(Петра Великого. – Е.К.) не завести, то он удалялся в себя, что-то

шептал, бормотал, чему-то улыбался (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим);

Это отложилось где-то в тайниках души, я бы сказал – в

подсознании (из телебеседы с Ю. Кимом.); Слова молитв, гимны,

благодарения и покаяния, которые выливались из глубины сердца великих

поэтов, святых, боговидцев, драгоценны для нас (А. Мень. Таинство, Слово и

Образ); .Зритель сегодня приходит в театр развлечься, посмеяться и не хочет

переживать, принимая на себя чужую боль (из интервью с В.

Алексеевым); Она сроду не терпела одиночества... и заскребло, и

засосало на сердце (Ф. Абрамов. Алька).

Еще один способ пространственной репрезентации внутреннего человека –это

использование так называемой субстантивной метафоры в предложениях подобия,

или так называемой таксономической предикации [Арутюнова 1990: 17-20]. Их

отличительная особенность состоит в эксплицикации вспомогательного субъекта

(конкретного предметно-пространственный объекта, втянутого в сферу

образно-ассоциативной репрезентации психического мира.) и импликации

признака, послужившего основой такого уподобления. В высказываниях с

субстантивной метафорой в синтаксической позиции предицирующего компонента

внутренний человек, как правило, предстает в аксиологически насыщенных образах

физической реальности, например: Голова без ума – пивной

котел (посл.), У него совесть – дырявое решето

(посл.), У него голова – настоящий Дом союзов (из

разг.). Вспомогательный субъект метафоризации, который тесно связан в сознании

говорящего и реципиента с определенной смысловой областью, занимаемой некоторое

положение в системе человеческих ценностей, вводит объект изображения в сферу

действия оценочной шкалы и, таким образом, выступает в качестве катализатора

оценочной реакции. Так, область социальной политики, общественных интересов, на

которую указывает выражение Дом союзов, традиционно относится к более

«высоким» сферам жизни, чем ограниченный узким кругом повседневных, «мелких»

потребностей область быта, манифестируемая именами утилитарных предметов

решето, котел. Характер оценки определяется следующим образом: в первых двух

примерах это отрицательная оценка интеллектуальных и моральных качеств

личности, в последнем – положительная оценка умственных способностей человека.

Субстантивной метафоре близко образное сравнение, суть которого состоит в

уподоблении психических феноменов предметно-пространственным объектам, как

правило сопровождающемся указанием на основание такого уподобления – на

статические и динамические признаки вспомогательного субъекта, приписываемые

явлениям внутреннего мира. Таково, например, художественное описание крайне

неторопливого мыслительного процесса, в основе которого лежит сравнение потока

мыслей с медленным движением воды в озере: Мысли мои тоже почти

останавливали свой бег и плескались едва заметно, как холодные воды стоячего

озера (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь.).

Семантический анализ языковых единиц, втянутых в сферу образно-ассоциативного

изображения психического, позволяет увидеть основные пространственные образы,

типизировать их, объединив в группы на основе ряда инвариантных признаков.

2.2. Структура, образно-ассоциативный потенциал

семантической категории и субкатегории пространства

В одних случаях сообщения о внутреннем пространстве человека могут строиться на

основе уподобления психических феноменов (или их обладателя - человека)

конкретным, эксплицированным в речи предметно-пространственным реалиям

внешнего, физического мира и таким образом получать опосредованные

каким-либо вспомогательным субъектом пространственные характеристики. В других

случаях обходятся без указания на вспомогательные субъекты сравнения /

уподобления, относящиеся к области внешнего по отношению к человеку

пространства, при этом человек, заключающий в себе психический мир, и его

компоненты получают непосредственную характеристику. Исходя из

сказанного, пространственные образы первого типа можно назвать

внешнепространственными, а второго типа, соответственно, –

внутрипространственными.

Представление о внутреннем пространстве может быть предельно обобщенным: человек

в целом репрезентируется как своего рода пространство, вместилище,

местонахождение, сфера обитания разнообразных материальных и духовных

предметов, субстанций, явлений. Содержание высказываний, основанное на таких

целостных (холистичных) внутрипространственных образах, сводится, по

сути, к сообщению о том, что где-то в пределах физической оболочки (тела)

человека заключено нечто, что характеризует психологические качества,

эмоциональные переживания, состояния человека или составляет предмет его

ментальной деятельности, объект эмоционального отношения, например: Ко

всему прочему совестливая Анна Федоровна мучилась еще и тем, что носит в

себе такие низменные чувства и не может с ними справиться

(Л. Улицкая. Пиковая дама); Вся эта история вызвала в Леве смутное и

неприятное воспоминание (А. Битов. Пушкинский дом).

Целостным внутрипространственным образам противостоят частичные (

партитивные) – отдельные компоненты внутреннего человека, репрезентированные

как квазипространства. Это прежде всего органы «душевной» жизни, за которыми в

наивной анатомии человека закреплены определенные функции, имеющие отношение к

психической сфере личности: ум, разум, рассудок, мозг, голова, отвечающие за

способность человека думать, понимать, познавать; память - за способность

запоминать, помнить и припоминать; сердце - за сферу эмоций, переживаний и

чувств; душа - за весь спектр психических состояний и реакций человека и т. д.

(Относительно полный перечень органов внутренней жизни человека, полученный в

результате обобщения опыта отечественных лингвоантропологических исследований,

см. в разделе 1.1.) Кроме того, в сферу психической жизни человека наивное

сознание вовлекает и некоторые жидкие среды организма: кровь - средоточие

сильных эмоций, таких, как любовная страсть, гнев, ярость (кровь играет,

кровь бросилась в голову, кровь бурлит) и желчь - носитель раздражения,

недовольства другими людьми (желчный человек, в ней много желчи, у нее

желчный характер) [Шмелев 2002: 315]. Наблюдения показывают, что

индивидуальное сознание, отталкиваясь от стереотипных наивно-языковых

анатомических представлений, способно легко расширить этот перечень, включив в

него те части, органы и квазиорганы человеческого тела, которые, по его мнению,

точнее, ощущению ответственны за определенные внутренние состояния и качества

человека, см., например: У Огородникова внутри подрагивал неопознанный

орган страха (В. Аксенов. Скажи изюм); Ведущий: «Третье ухо

есть у каждого певца, надеемся, что есть и у нашего слушателя». – Гость:

«Да, это особый орган чувств, орган души» (из радиоинтервью).

Анализ состава органов «душевной» жизни позволяет разграничить соматические

(от греч. sōma - тело) и квазисоматические пространственные образы

внутреннего человека. В качестве пространств первого типа выступают в речи

материальные, реально существующие органы, которым наивное сознание приписывает

дополнительные, имеющие отношение к психике человека функции, в том числе

способность благодаря своим границам вмещать феномены психики, выступать в

качестве локализатора. Таковы, например, сердце, голова, живот: . В

бедном сердце его превосходительства теплилась почти безумная,

робкая надежда: а может быть, Одиллия и Норма стали жертвами

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8