Диссертация: Внутренний человек в русской языковой картине мира

Диссертация: Внутренний человек в русской языковой картине мира

принципов организации разных видов человеческой деятельности и тесно связан с

процессами концептуализации мира (его осмысления) [Кустова, 2000, с.85-86;

Красных, 2001, с.165; Фрумкина, 2001, с. 62-63]. В повседневной когнитивной

практике категориальные сдвиги, влекущие за собой категориальную ошибку, не

являются самоцелью и зачастую просто не осознаются. Типичный пример -

проанализированные Дж. Лакоффом метафорические понятия "время - деньги", "спор

- война", упорядочивающие повседневную деятельность представителей западной

культуры [Лакофф, 1990].

Наблюдения за использованием категориальных классификаторов в языке позволило

выявить основные когнитивные механизмы, лежащие в основе расширения категорий

(категориальных сдвигов). Состав этих "мотиваций" уточнил Дж. Лакофф [Лакофф,

1988] и представил их в виде следующего перечня.

· Трансформация схемы образа. Этот механизм

базируется на способности человека формировать схематические представления

образов предметов, явлений и включать последние - на основе выявляемых в

процессе этой схематизации признаков - в определенные категории.

· Метонимия. Действие этого когнитивного механизма

связывают с особенностями устройства нашей концептуальной системы. Информация о

мире, как известно, хранится в памяти человека не в хаотическом беспорядке, а в

особых структурах знания - фреймах, сценариях, которые представляют

типизированную ситуацию (объект) в виде ассоциативного набора обязательных или

факультативных компонентов, слотов (соответствующих количеству элементов,

выделенных в данном фрагменте опыта) или, соответственно, в виде алго-

ритма, инструкции (последовательности действий, необходимых для выполнения

некой задачи). Именно перенос признака внутри одной когнитивной структуры с

одного ее компонента на другой (такова трактовка метонимии в терминах

когнитивной семантики) и позволяет категории расширить свои границы.

· Мотивация, связанная с существованием конвенциальных

ментальных образов. Данная формулировка, по крайней мере, в том виде, в

каком она предстает при переводе на русский язык, не вполне четко проясняет

сущность описываемого когнитивного механизма. Эта информационная неполнота, по

нашему мнению, в определенной степени восполняет приводимый ниже

иллюстративный материал, представленный Лакоффом.

Возможность отнесения мотков, клубков ленты к категории hon ("прямой,

длинный, несгибаемый предмет") в японском языке объясняется именно

существованием конвенциального образа разматываемой ленты, который включает

два компонента: представление о смотанной ленте и представление о размотанной

ленте, схематично репрезентируемой в виде длинного тонкого предмета (здесь

срабатывает первый по списку когнитивный механизм). Данный пример показывает,

что в основе этого расширения категории, как и в случае с метонимией, лежит

все тот же процесс актуализации тех компонентов знания о рассматриваемом

явлении, которые отвечают условиям включения в категорию. Разница, как нам

представляется, лишь в том, что в данном случае концепт ("клубок")

поворачивается своей сценарной стороной (смотанная лента → размотанная

лента, превращенная в длинную узкую полоску ткани).

· Метафора. Данная когнитивная операция трактуется

как способ представлять одну концептуальную область сквозь призму другой,

перенося при этом из области-источника в область-мишень необходимые

(достаточные для отнесения к определенной категории) компоненты когнитивной

структуры.

Итак, категория как явление обыденной понятийной системы, инструмент когнитивной

деятельности человека (а не абстрактная конструкция, не идеализированная

модель, не научно выверенное и или философское построение) представляет собой

психологическую структуру с нестрогими, не четко очерченными границами, которые

могут смещаться в зависимости от нужд индивида, использующего категорию как

средство осознания мира. Эти подвижные, гибкие,

естественные мыслительные категории, которыми человек пользуется в ситуациях

познания, возникающих в повседневной деятельности, и которые, наряду с

общими «объективными» знаниями о мире, формируют его модель мира, обобщая

индивидуальный и коллективный опыт [Иссерс, 1999, с. 41-42; Галич, 2002, с.

4-5, 44-54], получили в литературе последних лет (см., например, указанные выше

работы) особое терминологическое определение – когнитивные, позволяющее

отграничивать их от смежных понятий: категорий научных, логико-философских

.

Уяснив главные особенности обыденной категоризации на фоне более строгой,

последовательной – научной, определив специфику естественных категорий

(инструментов повседневной познавательной деятельности) при сравнении с

категориями научного, философского познания мира, обратимся к понятию

семантической категории. (Предваряя экскурс в историю понятия СК, необходимо

сделать следующее замечание. Цитируя теоретические источники, созданные

задолго до всплеска когнитивистики, и отражая присущее тому периоду состояние

терминологического аппарата науки, мы используем вместо термина «когнитивная

категория» термин «понятийная (или мыслительная) категория», всякий раз имея

при этом в виду феномены не научной и логико-философской, а естественной

категоризации.)

1.2.2. История формирования понятия «семантическая категория».

Категории логики, философии да и многих наук рассматриваются в соответствующих

областях знания как определенные ментальные сущности (предельно общие понятия о

наиболее общих, существенных свойствах и отношениях реальности, - результат

"сжатия неисчерпаемого многообразия мира" [Фрумкина, 2001, 62] до определенных

рубрик (классов, групп, типов и под. общностей объектов, явлений, отношений,

действий и т.п.)) - безотносительно к знаковым средствам и способам их

реализации. В современной лингвистике, изучающей язык в неразрывной связи с

мышлением, деятельностью, в том числе концептуальной, с некоторых пор особый

интерес представляют когнитивные категории в их языковом воплощении,

рассматриваемые как смысловая основа (отвлеченно-понятийный инвариант)

интеграции и функционального взаимодействия различных потенциальных средств их

выражения (системно-языковой аспект), как мыслительная основа реального

сообщения о мире, слитая со способами ее представления (функционально-речевой

аспект). Другими словами, в лингвистике категории рассматриваются как

мыслительно-языковые сущности.

Являясь по своему происхождению внеязыковыми феноменами (ментальными

репрезентациями реальности), включаясь в языковое (семантическое) содержание

сообщения в качестве его мыслительной основы, воплощаясь в нем, понятийные

категории перестают быть собственно понятийными, неязыковыми [Бондарко, 1978,

с.5-6]. Этой сменой "статуса" категорий, по-видимому, и следует объяснять

введение в лингвистическую практику их особого терминологического обозначения -

"семантические категории"[4] (его

более редкий аналог - "смысловые категории языка", см. [Шведова, Белоусова,

1995]). Это обозначение использует целый ряд ученых, в частности А.В. Бондако,

Т.И. Стексова, Ф.А. Литвин, Т.В. Маркелова, акцентируя таким образом внимание

на особом аспекте существования категорий человеческого мышления – их языковом

воплощении. Семантические категории (СК) рассматриваются как способы

репрезентации когнитивных категорий (структур сознания человека, которые

"отражают общие закономерности познания мира безотносительно к возможным

средствам их выражения)" [Литвин, 1985, с.47-48]) в системе семантических

единиц, структур и правил естественного языка.

Формирование понятия семантической категории в лингвистике представляет собой

достаточно длительный процесс ее поэтапного выделения в ряду смежных понятий

и постепенного накопления знаний о ее дифференциальных признаках. Основы

учения о СК были заложены еще классиками отечественной науки - А.А. Потебней,

А.А. Шахматовым, А.М. Пешковским, чье внимание привлек отвлеченно-

понятийный аспект семантики различных языковых единиц.

Различия в способах воплощения универсальных категорий человеческого мышления и

познания легло в основу рассуждений А.А. Потебни о преимуществах формальных

языков, каким, в частности, является русский, перед языками других типов, "в

коих подведение лексического содержания под общие схемы, каковы предмет и его

пространственные отношения, действие, время, лицо и пр., требует каждый раз

нового усилия мысли", поскольку соответствующих грамматических форм не имеют

[Потебня, 1958]. Ученый обратил внимание на то, что категории, формирующие

первоначальную классификацию образов и понятий человеческого мышления, в языке

далеко не обязательно преобразуются в категории грамматические (формируя

системы противопоставленных грамматических величин). Они вполне могут

выражаться и лексически (в семантической структуре лексической единицы), и

словообразовательно (в значении словообразовательной морфемы), ср. описание

множественности в числовых формах имени и в словосочетании "много" + имя,

категории прошедшего, выраженную грамматически, временной глагольной

формой, и лексически, наречием "давно", категории одушевленное лицо,

выраженную словообразовательным аффиксом со значением лица (спасти +

итель □) и корневой морфемой отдельного слова (retten-mensch =

спасти - человек).

Большую ценность представляют собой отдельные замечания об обнаруженных в самой

языковой ткани системе средств и способов представления категоризации

действительности, сделанные А.М. Пешковским в ходе описания грамматического

строя в работе "Русский синтаксис в научном освещении" (1914). Его внимание, в

частности, привлекли общие, инвариантные компоненты в значениях разных

грамматических единиц - отвлеченно-понятийный аспект языковой семантики. Идя от

изофункциональности разных грамматических форм и конструкций, А.М.

Пешковский выделяет совокупности единиц как особые "формы мышления" говорящих

на русском языке, имеющие одну понятийную основу. Именно на основе смыслового

инварианта (категории обобщенного лица) А.М. Пешковский выделяет различные по

структуре предложения (односоставные с глаголом-сказуемым в форме 2-го л. ед.

ч. и 3-го л. мн. ч., двусоставные с подлежащим-личным местоимением, с

подлежащим-существительным, употребленным "в общем смысле", т.е. с неконкретным

референтным статусом) в отдельную семантическую разновидность (обобщенно-личные

предложения) - особую форму мышления, позволяющую соединять личное с общим,

единичное с типичным, субъективное с объективным. В сущности говоря, ученый

подходит к идее отсутствия у понятийных категорий, выражаемых в языке,

жесткого уровневого характера. По крайней мере, именно так была представлено

им метафизическое по своей сути понятие внеличности (признака, состояния,

действия), объединяющее вокруг себя категорию безличных глаголов, инфинитив,

субстантивы, безличные и так называемые неопределенно-личные предложения,

способные в большей или меньшей степени абстрагироваться от лица - субъекта

действия, носителя признака, состояния.

В этот период в качестве особых языковых инструментов категоризации

рассматриваются части речи. Величайшей иррациональностью языка называет А.М.

Пешковский предоставляемую всякому говорящему возможность грамматически

опредмечивать любое непредметное представление (движение, состояние человека,

пространственное представление и пр.), помещая их в один ряд с "реальными"

предметами, названными существительными, предметность которых заключена не

только в их формальном, но и в вещественном значении. "Категория

существительного имеет огромное значение для нашей мысли, - пишет ученый. -

Без нее невозможно было бы никакое знание, никакая наука. Нельзя было бы,

например, говорить ни о свете, ни о тепле, ни о самом языке; ведь ничего

этого отдельно не существует" [Пешковский, 1956, с. 73]. Обращаясь к

общекатегориальным значениям, грамматическим свойствам частей речи (в

частности, зависимость ∕ независимость форм), А.М. Пешковский приходит

к выводу о том, что части речи есть "не что иное, как о с н о в н ы е к а

т е г о - р и и м ы ш л е н и я в их примитивной общенародной стадии

развития" [Там же, с. 74]. "Существительное и есть для языковой мысли то, чем

для философской мысли является субстанция. А тому, что в философии называют

"атрибутом" и "акциденцией", в языке соответствуют. п р и л а г а т е л ь н о

е и г л а г о л" [Там же]. К подобным выводам приходит и А.А. Шахматов в

работе "Синтаксис русского языка" (1920): "Существительное, прилагательное,

глагол, наречие, местоимение являются названиями соответствующих

представлений о субстанции, качестве-свойстве, действии-состоянии,

отношения.". "Что касается с л у ж е б н ы х ч а с т е й р е ч и -

предлога, союза, префиксов и частицы, то они не находят соответствия в

психологических наших представлениях и являются только средствами для

обнаружения наших представлений в других словах" [Шахматов, 2001, с. 429].

Последовательно проводя параллели между частями речи, выделенными на основе

синтаксического признака (роль в предложении, зависимость ∕

независимость грамматических форм) и базовыми категориями человеческой мысли,

ученый выделяет две неравновеликие группировки в системе грамматических

классов слов. С одной стороны - существительные (и субстантивные имена),

местоимения-существительные, в своей грамматически независимой форме

соответствующие представлению о субстанции (независимым представлениям о

предметах, явлениях, состояниях, действиях), с другой стороны - все прочие

знаменательные части речи, по своему существу (имеющие грамматические

зависимые формы) соответствующие зависимым представлениям о пассивных и

активных признаках, обнаруживающихся в субстанциях (атрибутах, акциденциях).

Подобные замечания о связи языка с мышлением, понятийной системой человека,

попытки систематизировать грамматические единицы на основе их

изофункциональности, обнаруженных в их семантике смысловых инвариантов

сыграли важную роль для дальнейшего формирования и развития представления о

СК.

Важные шаги к прояснению сущности СК были сделаны во 2-й трети ХХ в. -

в период начала подъема интереса лингвистической науки к проблемам отношения

языка и мышления, а следовательно, языковых и понятийных категорий. На этом

этапе, в сущности, и были заложены основы учения о СК. При отсутствии

фундаментальных исследований, отработанных дефиниций этого феномена в

совокупности отдельных частных наблюдений за языком, попутных замечаний,

предположений постепенно вызревало представление о СК, которое, не меняясь в

своей основе, углубляется, упорядочивается, частично подправляется

современной наукой.

Пафос исследований этого периода состоял в описании системы языка в аспекте

ее обусловленности логикой мышления. Закономерным в данном случае оказался

интерес к изучению воплощенных в языке категорий, выступающих

«непосредственными выразителями норм сознания в самом языковом строе», «тем

соединяющим элементом, который связывает, в конечном итоге, языковой материал

с общим строем человеческого мышления» [Мещанинов, 1945, с. 15].

Грамматические значения стали рассматриваться как особым образом воплощенные

и преломленные в тех или иных исторически сложившихся системах грамматических

величин (грамматических классах, рядах форм, типах синтаксических

конструкций) наиболее общие понятия (категории) человеческого мышления, и,

таким образом был сделан вывод, что «грамматический строй языка, по крайней

мере в самых общих чертах, обусловливается логикой мышления» [Савченко, 1967,

с. 228]. «Каждый язык при его длительном социальном использовании

вырабатывает свои структуры, но они устанавливаются в нем не самостоятельно,

а в зависимости от действующих законов мышления», - писал И.И. Мещанинов и

далее разъяснял свою мысль: «Мышление ложится в основу сознательной

деятельности человека, который, удовлетворяя возникающие у него потребности

общения, создает язык. Он, передавая логические категории, придает им

формальное лингвистическое выражение, создавая свои грамматические

категории.»[Мещанинов, 1967, с. 8-9].

В рассматриваемый период исследуется понятийная основа содержания языковых

единиц, главным образом грамматических. Продолжено изучение

соотношения грамматических классов слов и категорий мышления, которое в итоге

подтвердило справедливость предположений прошлых лет о том, что части речи

формируются в соответствии (правда, далеко не прямого) с системой понятийных

категорий [Савченко, 1967]. Не только в системе частей речи, но и в предложении

исследователям удалось обнаружить "грамматически передаваемые категории

мышления, выражающие действующее лицо, само действие и связанные с ним члены

высказывания" - общеязыковой субстрат (основу всякого предложения),

обусловленный нормами мышления и передаваемый грамматическими категориями

[Мещанинов, 1967, с. 10-11]. Грамматические значения, стали рассматриваться в

отношении к категориям мышления. В системе грамматических значений, получающих

регулярное выражение в исторически сложившихся системах противопоставленных

друг другу грамматических величин с однородными значениями (другими словами -

грамматических категорий), удалось установить наиболее общие и наиболее важные

для познания и коммуникации отношения между предметами и явлениями

(пространственные, субъект-объектные, количественные и пр.) [Крушельницкая,

1967].

При этом, однако, категориям языка и мысли было отказано в отношениях прямого

соответствия в пользу производно-интерпретационных. Несмотря на

обнаруженную тесную взаимосвязь между категориями языка и мышления,

исследователи тем не менее настаивают на нетождественности этих феноменов.

«Язык и мышление связаны не как форма и содержание, а как самостоятельные

феномены, каждый из которых имеет, в свою очередь, свое специфическую форму и

содержание» [Крушельницкая, 1967, с. 215]. Подобные высказывания по своей сути

очень близки некогда высказанной мысли В. фон Гумбольдта о том, что язык не

может и не должен рассматриваться всего лишь как средство выражения мысли,

сопутствующее ей и не принимающее никакого участия в ее формировании. Роль

языка, писал немецкий мыслитель, не сводится к материализации совершенно

духовной и проходящей в известном смысле бесследно мысли - при этом он

добавляет к этому многое "от себя", поскольку содержит в себе следы духовной

деятельности прежних поколений: "язык есть не что иное, как дополнение мысли"

[Гумбольдт, 1984, с.304].

Проникновение категорий мышления в языковую плоть, систему языка, по наблюдению

исследователей, неизбежно сопровождается их модификацией. Они делают важный

вывод о том, что любая воплощенная в языковой системе когнитивная категория

представляет собой результат "двойного преобразования": мира - в мысли, а мысли

- языке. "При помощи языка, который является орудием всякого понятийного

мышления, - рассуждает К.Г. Крушельницкая, - познанное реальное содержание

преобразуется в коммуникативном плане, подвергаясь при этом той или иной

степени воздействию структуры каждого конкретного языка (выделено

мною. - Е.К.) [Крушельницкая, 1967, с. 216]. Аналогичные мысли высказывает

И.И. Мещанинов, наблюдая за грамматикализацией понятийных категорий: субъекта,

предиката, атрибута, - формирующих логическую основу сообщения и подвергающихся

" в историческом процессе развития языковых структур своим качественным

изменениям (выделено мною. - Е.К.), образующим различные синтаксические

конструкции" [Мещанинов, 1967, с. 12]. Эти высказывания предвосхитили

сформулированный уже позже (в 3-й трети ХХ в., в работах А.В. Бондарко, Т.И.

Стексовой, Т.В. Маркеловой) тезис, касающийся сущностной черты семантической

категории, которая представляет собой результат языковой интерпретации

понятийной категории.

Углубляется представление о взаимосвязи категорий мысли и категорий языка. В их

отношениях обнаружена асимметрия, которая выявляется прежде всего во

множественности способов и средств выражения одного и того же

категориального смысла. Так, И.И. Мещанинов на материале сравнительного

сопоставления различных систем языков (индоевропейских, тюркских, кавказских)

показал, что одно и то же понятие может предаваться различными средствами: «В

одних языках оно выражается в семантической группировке слов, в других те же

нормы (сознания. – Е.К.) отражаются на грамматическом построении слов и

словосочетаний в предложении и т.д. [Мещанинов, 1945, с. 11]. Кроме того, им же

был уточнен характер отношений между воплощенными в языковой семантике

категориями мышления (СК) и грамматическими категориями языка. Обнаруживая

тесную взаимосвязь, грамматические и семантические категории представляют собой

самостоятельные явления. С одной стороны, некоторые из выражаемых в языке

понятий не получают устойчивого, последовательного грамматического выражения (в

русском языке, это, например, категория модальности, которая, как известно,

предается разными средствами и их комбинациями, в том числе глагольными

формами, частицами, интонацией, специальной модальной лексикой). С другой

стороны, возможна противоположная ситуация: в языке выделяется система

противопоставленных друг другу грамматических форм, однако отвечающая этим

оппозициям категория понятий оказывается утраченной (в русском такова,

например, грамматическая категория рода имени существительного, иногда

называемая частично обусловленной: многие представляющие ее формы, как

известно, уже в праславянском языке «не только утратили прямую тесную связь со

своей реальной базой, но и достаточно далеко отошли от нее (мужской и женский

род – от обозначения половых различий живых существ, средний – от обозначения

неживых предметов))» [Осипов, 2004, с. 103].

В рассматриваемый период достаточно четко проведена граница между собственно

понятийными (когнитивными) категориями и так называемыми языковыми понятийными

категориями (впоследствии получившими название семантических или смысловых). В

основу этого противопоставления был положен принцип системного воплощения

категорий человеческого мышления в языке. Всякое понятие, существующее в

сознании человека, может быть передано средствами естественного языка, однако,

по мнению И.И. Мещанинова, из этого не следует, что всякая категория мышления

автоматически получает статус языковой. В своей статье "Понятийные категории в

языке" (Труды Воен. ин-та ин. языков. 1945. № 1) он пишет: "Оно [понятие] может

быть выражено описательно, может быть передано семантикою отдельного слова,

может в своей передаче образовывать в нем [языке] определенную систему"

[Мещанинов, 1945, с. 15]. И только в последнем случае понятийная категория

получает языковой статус, ибо "передается не через язык, а в самом языке, не

только его средствами, а в самой его материальной части", "выступает в языковом

строе и получает в нем определенное построение", которое "находит свое

выражение в определенной лексической, морфологической или синтаксической

системе" [Там же]. При этом не важно, получает ли мыслительная категория

грамматическое выражение, становясь при этом грамматическим понятием, или

остается в области лексической семантики, – она должна соответствовать главному

требованию – передаваться не одиночной семантикой отдельно взятой единицы, а

целой системой семантических противопоставлений (аффиксов, лексем, форм,

словосочетаний и др.) и тем самым сохранять за собой статус языковой понятийной

категории [Мещанинов, 1945, с. 12-15].

Тезис о системно-языковом характере воплощения понятийных категорий получил

свое развитие в лингвистических исследованиях 3-й трети ХХ в. Он, в

частности, лег в основу методики выявления СК, которая заключается в сведении

разноуровневых языковых средств, взаимодействующих на основе общности

семантических функций и выражающих варианты предельно общих понятий, в

особые группировки (функционально-семантические поля), отсечении обнаруженных

в процессе сравнительного анализа индивидуальных, частных оттенков исходных

смыслов и определении, таким образом, семантической категории -

инвариантного смыслового компонента, соответствующего базовым категориям

человеческого мышления и познания [Бондарко, 1978, 1990; Стексова, 2001;

Кобрина, 1989]. ФСП – это СК, рассматриваемые в единстве с системой средств

ее выражения в национальном языке [Бондарко, 2001, с. 16].

Предложенный Н.Ю. Шведовой и А.С. Белоусовой оригинальный подход к выявлению

смысловых категорий языка через дейксис подтвердил базовый в учении о СК

тезис о том, что последняя – это категория мышления, которая стала фактом

языка и в своей передаче образует в нем определенную систему. Вне зависимости

от степени обобщенности и понятийного объема СК является "материальной

данностью", ведь "она формализуется вполне определенным кругом языковых

средств, обращенных к смысловому исходу и способных в силу своего языкового

значения выразить соответствующие смыслы" [Шведова, Белоусова, 1995, с.35].

Эти смысловые исходы были обнаружены в особом лексико-грамматическом классе

- системе местоименных слов, заключающей в себе "те глобальные смыслы,

которые сочленяют воедино разные уровни языка, традиционно представляемые

как его грамматический и лексический строй, его словообразование и

идиоматика" [Шведова, Белоусова, 1995, с. 3], и тем самым "придают ему

[языку] качество естественной целостности" [Там же, с.6].

На сегодняшний момент удалось не только выявить ряд воплощенных в языке

категорий человеческого сознания, но описать многие из них в единстве с

системой средств их выражения в языке, например: «время» (Е.С. Яковлева, А.В.

Бондарко), «пространство», «знание», «восприятие» (Е.С. Яковлева),

«количество» (Г.Г. Галич, на материале немецкого языка), «невольность

осуществления» (Т.И. Стексова), «инструментальность» (В.А. Ямшанова).

Помимо того, что удалось выявить и описать многие семантические категории,

оказалось, что совокупность этих категорий обнаруживает признаки системы,

формирующейся, как известно, отношениями и связями между своими элементами.

Границы семантических категорий, каждая из которых имеет потенциальную опору

на совокупность средств языкового воплощения, способных в силу своих значений

выразить тот или иной категориальный смысл, достаточно определенны и тем не

менее проницаемы. Они открыты для разного рода взаимодействий как внутри

системы, так и за ее пределами - в речи, в конкретных условиях

функционирования. Эти связи и отношения можно представить в виде системы

координат на плоскости: они выстраиваются по вертикали (между категориями,

относящихся к разным уровням обобщенности) и по горизонтали (между

одноуровневыми категориями).

Вертикаль образуют отношения ступенчатого включения иерархически связанных

семантических категорий. Всякая когнитивная категория, получившая воплощение в

системе языковых единиц, классов и категорий, обнаруживает дробность,

которая "принимает форму дискретности отдельных понятийных смыслов при

сохранении общего понятийного смысла" [Кобрина, 1989, с. 46]. Обусловленная

креативностью и лабильностью человеческого сознания, она поддерживается самим

языком: "Детально разработанная, широко разветвленная система взаимодействующих

языковых средств, относящихся к разным уровням и сторонам языка, включающая

сильно выраженную избыточность, обеспечивает реализацию определенных идей

(понятийных категорий) в сложной системе вариантов, разновидностей оттенков.

Каждый из этих оттенков уже данной идеи в целом, но конкретнее и

содержательнее" [Бондарко, 1978, с.83].

Среди таких описанных в лингвистической литературе макро-, или суперкатегорий

– категория невольности (система средств ее вербализации позволяет выделить

как минимум три варианта исходного смысла: «независимость происходящего от

воли субъекта», «обусловленность происходящего с субъектом события

воздействием внешней силы, некой субстанции», «невольность осуществления как

несоответствие случившегося ожидаемому», [Стексова, 2001]) ; категория

времени (представлена в системе субкатегориальных понятий: «временная

локализованность», «временной порядок», «темпоральность», «таксис»,

«аспектуальность», [Бондарко, 2001]); категория количественной

определенности, или количества (выявлен целый корпус ее типов: временная

длительность процессуального объекта; расстояние; габариты объекта; степень

проявления качеств, событий реального мира и интеллектуальной, эмоционально-

волевой сферы и др. [Галич, 2003]).

Таким образом, исследователи приходят к выводу, что семантическая категоризация

неотделима от многоступенчатой иерархической системы субкатегорий, и потому в

принципе любая категория, за исключением максимально абстрактных, оказывается в

составе более общей - в качестве ее части и в то же время сама может содержать

несколько субкатегорий [Бондарко, 1985, с.4; Стексова, 2001, с. 50]. Структура

СК, реализованной в языке в виде континуума иерархически связанных

семантических подтипов, подвидов, оттенков, может быть представлена в виде

пирамиды, устремленной своей вершиной к категории высшего уровня абстракции

(глобальное понятие - время, пространство, количество, субъект, объект,

действие (процессуальный признак), качество (непроцессуальный признак) и т. п.)

и расширяющейся книзу за счет последовательного и непрерывного членения

исходных категориальных смыслов на более частные (субкатегории), каждая из

которых, в свою очередь, готова реализоваться в системе своих вариантов. Есть

мнение, что нижним пределом следует считать тот уровень, ниже которого в

расчленении категории перестают участвовать все другие, помимо лексических,

средства языка. На таком уровне, по мнению Н.Ю. Шведовой и А.С. Белоусовой,

находится СК "где - место" (выступающая наряду с СК "куда - перемещение с места

на место" и СК "откуда - перемещение изнутри вовне или из одного места в

другое") вариантом предельно общего смысла "локализация", поскольку ее

дальнейшее членение на субкатегории осуществляется только на лексическом уровне

и не поддерживается другими средствами - семантикой падежей и системой

предложно-падежных сочетаний, см. [Шведова, Белоусова, 1995]. Принимая

положение об отсутствии жесткого уровневого характера и множественности

способов языкового воплощения понятийных категорий, мы оставляем это мнение в

стороне и считаем правомерным вычленять семантические субкатегории из СК более

высокого уровня абстракции до тех пор, пока они сохраняют за собой статус

систематически выражаемых в языке понятий (вне зависимости от того, к какому

уровню – лексическому или грамматическому – принадлежит система этих языковых

средств; воплощается ли категория мышления в системах противопоставленных друг

другу грамматических форм с однородными значениями или в разнообразных

лексико-семантических группировках слов, реализующих в своих значениях

(первичных или вторичных) определенные смысловые инварианты.

Итак, вертикаль в системе семантических категорий образуют отношения между

категориями, стоящими на разных ступенях членения исходного смысла. По

горизонтали осуществляются следующие типы взаимоотношений между

одноуровневыми СК: 1) комлементарность, 2) противоречие, 3) интенсификация,

4) превращение.

1.Сущность комплементарых отношений заключается в установлении

более или менее длительных и устойчивых связей между разными категориальными

смыслами, выраженными в семантике языковых единиц и их компонентов (сем - в

значении ЛСВ, лексем - в словосочетании и др.), в пределах одного речевого

отрезка - высказывания и его составляющих: слов, словосочетания.

Категориально-смысловое взаимодействие обнаруживаются и на

словообразовательном уровне. Это связи между морфемами, формирующими в своей

совокупности значение многоморфемного слова (так называемый

словообразовательный синтез), см., например, субъектные (агентивные) отношения,

связывающие в слове рубщик корневую морфему с категориальным значением

действия и суффикс со значением лица, в сумме дающие значение деривата "лицо,

занимающееся рубкой". Подобные отношения связывают слово с обязательными

участника названной им ситуации (актантами), формирующими его валентность, а

следовательно, и лексическое значение языковой единицы, см., например,

субъектно-локативные отношения, определяющие семантику двухвалентного

глагола идти: перемещение предполагает наличие субъекта и некоторых

пространственных ориентиров (начала, конца пути, трассы, траектории). Смысловые

отношения между словами, объединенными на основе синтаксических форм связи,

формируют грамматическое значение свободных словосочетаний; характер этих

отношения положен в основу их классификации (в "Русской грамматике" - 80:

определительные, объектные, обстоятельственные, комплетивные). Отношения

смыслового взаимодействия связывают компоненты пропозициональной структуры,

формируя содержание высказывания.

Так, одна и та же ситуация продажи дома может представлена разными комплексами

взаимосвязанных компонентов: в одном случае в пропозицию войдут все актанты,

формирующие валентность предиката продать (Я продал дом Ивановым за

пятьсот тысяч): продал я - субъектные отношения, (я) продал Ивановым -

отношения контрагента, продал дом - объектные отношения, продал за пятьсот

тысяч - объектные отношения, в другом случае могут быть введены факультативные

компоненты ситуации, связанные обстоятельственными отношениями с

предикатно-актантной структурой, в то время как некоторым семантическим

актантам будет отказано в синтаксической позиции: Вчера я продал дом

(реляционная структура осложнена временными отношениями), Я продал дом через

агентство (реляционная структура осложнена отношениями объектными, точнее,

посредническими (по перечню семантических отношений, представленному Ю.Д.

Апресяном [Апресян, 1974, с.125-126]). Эти элементарные отношения,

представленные как инварианты, абстрагированные от разнообразных конкретных

интерпретаций смысловых связей между языковыми единицами, отсылают к базовым

отношениям бытия (их количество определяется исследователями примерно одинаково

- 6 у Ч. Филлмора, 7 (8, статус 8-го типа, отношений "способа" не вполне ясен)

- у Ю.Д. Апресяна), от которых в языковой семантике легко сделать шаг к

отношениям более частным: от субъектных à к адресату, от локативных

à к траектории, от количественных вкупе с временными à к сроку и

т.д. (подробно описаны в кн.: [Апресян, 1974, с. 127-129]).

Выделение особой разновидности этих универсальных отношений смыслового

взаимодействия, предложенное Н.Ю.Шведовой и А.С.Белоусовой, - контаминации

- представляется нам возможным, но далеко не обязательным, поскольку основанием

выделения последней является чисто формальный признак. При контаминации имеет

место нерасчлененное выражение комплекса взаимодействующих СК: "несколько

смыслов выражаются одними и теми же языковыми средствами, в них сливаются"

[Шведова, Белоусова, 1995, с.34]. Скрещивание категориальных смыслов

наблюдается на самых разных языковых уровнях. В лексике это, например, сложные

слова типа хожено-перехожено, писаный-переписаный

[5], сочетающие в своих значениях СК количества и времени ("много

раз в прошлом"). Категориальный синкретизм обнаруживают компоненты

словосочетания, формирующие валентность лексемы. А.Д. Апресян описал два типа

такого рода явлений [Апресян, 1974)]:

а) компонент словосочетания реализует одновременно несколько валентностей слова

(см. синкретизм инструментальных и орудийных отношений в словосочетании

стрелять ракетами при возможности их раздельного выражения: стрелять

патронами (средство), стрелять из ружья (орудие));

б) компонент словосочетания реализует только одну валентность, но она выражает

несколько валентных значений (такова предложно-падежная форма В + пред. п.

имени со значением лица и места в словосочетании узнать в дирекции).

Категориальный синкретизм демонстрируют словосочетания, выпадающие из

традиционной типологии словосочетаний, учитывающей характер смысловых отношений

между элементами структуры. Такие словосочетания обнаруживают комплекс

отношений, например объектно-обстоятельственных: лететь лесом (где? и

над чем?), пахнуть сиренью (как? и чем?). Многозначность грамматических

форм обнаруживает себя в составе определенных синтаксических конструкций.

Категориальный синкретизм, например, демонстрируют словоформы, занимающие

позицию так называемого субъектного детерминанта - в неопределенно-личных

предложениях: Дома станут волноваться (дома = место + лица (одуш.

субъекты) в неопределенном количестве); безличных: Ветром снесло крышу

(ветром = субъект + средство + причина (каузатор)); инфинитивных: Тут вам

поворачивать[6] (вам =

субъект + объект). В традиционном синтаксисе подобная смысловая контаминация,

обнаруженная в присловных и приосновных распространителях, получила название

синкретизма членов предложения, см. [Касаткин, 1995, с. 330].

2. Отношения противоречия связывают семантические категории,

находящиеся на одной ступени членения одной и той же СК более высокого уровня и

формирующие в совокупности со средствами выражения внутри этой СК оппозицию

("невольность осуществления" - "волитивность действий", "перемещение куда" -

"перемещение откуда", "единичность" - "множественность", "одушевленность" -

"неодушевленность (предметность)" и т.п. Эти внутрисистемные отношения могут

проявляться и в речи, при столкновении в узком контексте языковых средств,

выражающих противопоставленные СК, при этом противопоставление либо

актуализируется, либо нейтрализуется.

В одних случаях происходит процесс, аналогичный тем, которые известны

лингвистам под названием нейтрализацией фонем и нейтрализацией граммем, и

заключающийся в снятии смыслового противопоставления членов одной категории.

В этих случаях семантика одних элементов оппозиционного ряда поглощает,

перекрывает семантику других его элементов. См., например, проанализированный

Т.И. Стексовой [Стексова, 2001] текстовый фрагмент, в котором оказалось

снятым смысловое противопоставление языковых средств по признаку присутствие

волевого начала в осуществлении действия:

Ноги меня не держат; я опускаюсь на скамейку; я задыхаюсь; я всплескиваю

руками и мотаю головой, как актриса Камерного театра в трагической сцене.

(А. Мариенгоф)

У глаголов активного, целенаправленного действия опускать, мотать,

всплескивать, поставленных в один ряд с глаголом невольного действия

задыхаться и синтаксической конструкцией двусоставного предложения с

неличным субъектом, интерпретирующей ситуацию как происходящее помимо воли

человека: Ноги не держат, нейтрализуется семантический компонент

невольности.

Подобные процессы наблюдаются и в словообразовании - это "зачеркивание"

категориальных смыслов, выраженных разными морфемами, при синтезе значения

многоморфного слова, см., например, категориальное, предметное, значение

деривата жалость как результат последовательного снятия противоречия

между морфемами, несущими разные категориальные смыслы: жалость- (

категориально не определен) à -ость- (значение предмета)

à -лив- (признак) à -ость- (предмет) =

категориальное значение слова в целом.

В других случаях имеет место целенаправленная актуализация смыслового

противопоставления: сталкиваясь, члены оппозиции накладываются друг на друга и

образуют сложные смысловые комплексы. В подобных случаях мы имеем дело с особым

коммуникативным ходом, позволяющим говорящему сформировать у адресата сообщения

необходимую модель ситуации и вызвать запланированную реакцию. Так, ситуация

ухода человека с работы, описываемая известным выражением Его ушли с

работы, получает принципиально иную интерпретацию, нежели в высказываниях

Его уволили или Он ушел с работы. Бросающаяся в глаза смысловая

противоречивость, создаваемая за счет употребления глагола активного,

самостоятельного действия в составе пассивной конструкции (ориентированной на

инактивность носителя предикативного признака), которая противоречит его

грамматическому значению (непереходный глагол управляет вин. падежом имени),

представляет ситуацию как результат вынужденного решения: действие совершено

субъектом осознанно, самостоятельно, однако не по собственной воле [Стексова,

2001, с. 136].

3. Усиление (интенсификация) определенного категориального смысла,

выраженного одновременно несколькими языковыми средствами, также представляет

собой особый прием, используемый в речевой практике. Актуализированная целым

комплексом средств, СК формирует прагматически значимый языковой образ предмета

речи. Обратимся к примеру. Психическое, интерпретируемое как активное,

осознанное человеком действие получает свое регулярное воплощение в

предложениях, построенных по глагольной модели, в которых субъект состояния

занимает грамматически независимую синтаксическую позицию самостоятельно

действующего лица - агенса, распространяющего свою активность на внешние

объекты (Я полюбил тебя; Она обдумывает наше предложение). Однако

помимо этих регулярных языковых средств выражения СК в речи используются и

другие, контекстуальные, позволяющие усилить семантику активности, осознанности

осуществления и сформировать таким образом у адресата желаемую модель

психологической ситуации. Вот некоторые из средств и способов интенсификации

грамматически "заявленного" категориального смысла осознанности "внутренних"

действий человека, обнаруживаемые в художественной речи:

· Метафорическое обозначение предиката внутреннего состояния

(психическое состояние как манипулирование предметами) и его постановка в

один ряд с предикатами физического действия, самостоятельного перемещения:

Вот Бенедикт: с утра из дому по солнышку шел, снегом поскрипывал

, мысли всякие хорошие вертел, и все ему

было нипочем. (Толстая Т. Кысь) В данном высказывании ментальный процесс

(обдумывание) представлен как манипуляционное действие человека с "предметами"

психики и подводится под одну категорию с самостоятельным передвижением (

идти), вызывающим шумовой эффект (поскрипывать).

· Введение в предложение сравнительного оборота, основная цель

которого - уподобление "внутреннего" события целенаправленному внешнему

действию человека:

Она почувствовала острый укол в сердце, но отогнала от себя тревогу, как

назойливую муху (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь.). В данном

высказывании с весьма будничным занятием (отгонять мух) сравнивается действие

человека во внутреннем мире, направленное на достижение психологического

комфорта, спокойствия (регуляция мыслительного процесса). На основе

интенсификации СК может быть построено не одно высказывание, целый текст,

пример тому - стихотворение Н. Заболоцкого "Не позволяй душе лениться.", в

котором СК активности, осознанности действия, использованная в концептуализации

отношений человека со своей душой и отображенная целым комплексом языковых

средств, в том числе образных, является ключом к пониманию идеи автора: только

контроль своих внутренних процессов, готовность что-то изменять в себе

обеспечивает душевное здоровье личности.

4. Под превращением (метаморфозой) мы понимаем переход от одной

СК к другой СК, сопровождающийся полной переменой ракурса изображения в

процессе речевой концептуализации определенного фрагмента действительности.

Вообще-то категоризация и концептуализация как особые когнитивные процедуры

обработки информацию мире разводятся лишь как объекты научного изучения, в

повседневной же практике, по мнению самих ученых, они не существуют врозь, а

тесно переплетены друг с другом [Фрумкина 2001, с. 62-63; Лукашевич, 2002,

с.69]. Эта связь легко обнаруживает себя в детской речи, когда ребенок пытается

осмыслить новый для него предмет с помощью взрослых, последовательно подводя в

своих вопросах объект под рубрики своего опыта с тем, чтобы, определив его

сходство или тождество с уже известным, поместить его на определенное место в

картине мира. Представленная ниже серия вопросов, заданных ребенком, впервые

увидевшим ананас, демонстрирует взаимосвязь категоризации и концептуализации

(наблюдение Р.М. Фрумкиной):

- Он настоящий? (Подведение под категории "съедобное" - "несъедобное".)

- А он сладкий или кислый? (На языке ребенка,

по-видимому, означает отнесение к одной из рубрик опыта: "вкусное" -

"невкусное".)

- А мне можно? (Сигнал того, что осмысление объекта

закончено: поняв, что перед ним нечто, похожее на хорошо знакомые вкусные вещи,

ребенок просит разрешения полакомиться им.)

Траектория перемещения объекта осмысления внутри категориальной системы человека

обусловливается целым рядом факторов: объективных (прежде всего особенности

сложившейся ситуации; в нашем случае местонахождение фрукта подсказывает

направление категоризации: на тарелке à актуализируются категории,

формирующие фрагмент картины мира "пища") и (субъективных (индивидуальный опыт

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8