Книга: Общее языкознание - учебник

Книга: Общее языкознание - учебник

Сравнение парадигм спряжения вспомогательного глагола «быть» во множественном

числе в древнеиндийском и древнегре­ческом языках обнаруживает между ними

существенное различие, например, др.-инд. smas 'мы есьмы', sthas 'вы есте',

santi 'они суть', др.-греч. ™s-mљn 'мы есьмы', ™s-tљ 'вы есте', e.si?(n) (из

senti > enti > ensi > eisi). В первом и втором лицах в

древ­неиндийском языке представлена слабая ступень корня глагола es 'быть', а в

древне-греческом выступает полная ступень. Нетрудно заметить, что сильная

ступень была привнесена в древнегреческом языке из сферы единственного числа,

где она была закономерна, ср. форму ™s-t. 'он есть'.

В среднеперсидском языке существовали две формы личного местоимения 1 л. ед. ч.

az 'я' (из др.-перс. им. п. ед. ч. adam 'я', авест. azqmi 'я') и man 'мой,

меня, я', по происхождению и перво­начальному использованию — косвенный падеж

(из др.-перс. род пад. ед. ч. mana 'мой, мне'). Этот бывший косвенный

падеж<242> местоимения в среднеперсидском языке становится фактически

универсальной формой этого местоимения, постепенно вытесняя прямой падеж az. В

современном персидском языке существует только местоимение man, но не az.

Основной причиной выравни­вания по аналогии явилось стремление к устранению

двух образо­ваний с одинаковой функцией.

Как уже было сказано, гораздо большее распространение имеет второй случай. Для

того чтобы осуществилось выравнивание не­одинаковых по внешнему облику форм по

аналогии какой-либо одной формы, вовсе не обязательно полное совпадение их

значе­ний. Часто бывает достаточно сходства какого-нибудь одного из присущих им

значений. Примеров на этот случай можно привести довольно большое количество.

Некоторые древние основы на -а в румынском языке типа limbă

'язык', ţară 'страна' имеют со­вершенно необычное окончание им. п.

мн. ч. -i например, limbi 'языки', ţări 'страны', хотя здесь

следовало бы ожидать -е, ср. лат. linguae 'языки' и terrae 'земли'.

Окончание -i было перене­сено по аналогии из сферы склонения основ на -

о, ср. рум. domn 'господин', domni 'господа'

19.

В латинском языке было несколько типов перфектов, напри­мер, перфект с

показателем -s: dixi (diksi) 'я сказал', duxi (duksi) 'я привел',

перфект с удвоением типа tetendi 'я натянул,' dedi 'я дал', перфект с

показателем -v, например, delevi 'я разру­шил', перфект на -ui типа

domui 'я укротил' и т. д. В современном испанском языке этого разнобоя уже нет.

Испанское прошедшее время preterito perfecto simple, являющееся прямым

наследником латинского перфекта, не содержит такого количества типов

обра­зования и отличается относительным однообразием.

В латинском языке окончания им. п. мн. ч. -ае и -i, хотя и

вы­ражали формы этого падежа разного рода, но все же обозначали в том и другом

случае множество предметов. Этой второй функ­ции оказалось вполне достаточным

для того, чтобы некогда со­вершенно несвойственное латинским именам

существительным женского рода окончание им. п. мн. ч. -i приобрело

функции по­казателя множественности у румынских существительных женско­го рода

типа limbă 'язык' и ţară 'страна'.

В современном народноразговорном греческом языке некогда присущее

древнегреческому языку личное окончание 3 л. мн. ч. наст. вр.-ousi (ср.

др.-греч. grЈfousi 'они пишут') было заменено новым личным окончанием -oun. Это

новое окончание по своему происхождению является окончанием 3 л. мн. ч.

имперфекта слит­ных глаголов типа kosmљw 'украшать', например, ™kosmoun 'они

украшали'. Импульсом для перенесения послужило частичное сходство функций,

поскольку оба эти окончания, т. е. ousi и oun,<243> выражают

принадлежность действия 3 л. мн. ч., хотя в то же время одно из них является

характерным признаком настоящего време­ни, а второе характерным признаком

особого прошедшего времени имперфекта.

Окончание 1 л. ед. числа настоящего времени -т в современном татарском

языке, например, alam 'я беру', baram 'я иду' не яв­ляется исконным. Оно

перенесено из сферы прошедшего времени, ср., например, тат. aldym 'я взял',

bardym 'я ходил' и вытес­нило таким образом старое окончание 1 л. ед. ч. наст.

вр. -myn или -mдn. Ср. казах. alamyn 'я беру', baramyn 'я иду' и т. д. Пример,

аналогичный предыдущему.

Слова типа стол, конь и сын в древнерусском языке имели

спе­цифические окончания дательного творительного и предложного падежей

множественного числа.

Д. столомъ конемъ сынъмъ

Т. столы кони сынъми

П. столћхъ конихъ сынъхъ

В современном русском языке они имеют одно общее окончание: столам, столами,

столах; коням, конями, конях; сынам, сынами, сынах. Эти общие окончания

возникли в результате перенесения по аналогии соответствующих падежных

окончаний имен суще­ствительных, представляющих старые основы на -ā,

-jā типа се­стра, земля, ср. др.-русск. сестрамъ, сестрами,

сестрахъ; землямъ, землями, земляхъ и т. д. Для выравнивания по аналогии

сходства падежных функций оказалось вполне достаточным.

IV. Тенденция к созданию четких границ между морфемами.

Может случиться, что граница между основой и суффиксами становится недостаточно

четкой по причине слияния конечного гласного основы с начальным гласным

суффикса. Так, например, характерной особенностью типов склонений в

индоевропейском языке-основе было сохранение в парадигме склонения основы и ее

отличительного признака, т. е. конечного гласного основы. В качестве примера

для сравнения можно привести реконструи­рованную парадигму склонения русского

слова жена, сопостав­ленную с парадигмой склонения этого слова в

современном рус­ском языке. Приводятся только формы единственного числа.

И. genā жена

P. genā-s жены

Д. genā-i жене

В. genā-m жену

М. genā-i жене

Нетрудно заметить, что в парадигме спряжения слова жена прежняя ось

парадигмы — основа на -ā — уже не выдерживается по причине ее

видоизменения в косвенных падежах в результате<244> различных

фонетических изменений, приведших в ряде случаев к слиянию гласного основы

а с гласным вновь образовавшегося падежного суффикса, например, genāi

> gene > жене, genām > geno > жену и т. д. В целях

восстановления четких границ между основой слова и падежным суффиксом в

сознании говоря­щих произошло переразложение основ, и тот звук, который раньше

выступал как конечный гласной основы, отошел к суффиксу.

В общекельтском языке-основе существовал так называемый сигматический аорист,

формы которого состояли из основы глаго­ла, показателя времени -s- и

соответствующих их личных окон­чаний, например:

ед. ч.

1 л. ber-s-u

2 л. ber-s-i

3 л. ber-t < ber-s-t

В 3 л. показатель времени -s- оказался утраченным и, таким обра­зом,

оказалось нарушенным единство парадигмы. В форме 3 л. ед. ч. конечный -t-,

который фактически представлял личное окончание, был переосмыслен как показатель

времени, в резуль­тате чего вся парадигма оказалась перестроенной на совершенно

новый лад:

ед. ч.

1 л. ber-t-u

2 л. ber-t-i

3 л. ber-t

Таким путем возник так называемый претерит на -t в древне-ирландском языке.

С чисто психологической точки зрения объяснение механизма вышеуказанных явлений

не представляет особых трудностей. В мысленной сфере человека различные понятия

разграничены более или менее четко, поскольку они ассоциированы с

представ­лениями внешнего облика различных предметов. В языке разгра­ничение

достигается главным образом за счет различий звуковых комплексов, с которыми

обычно связываются различные значения. Поскольку подобные случаи в каждом языке

представляют абсо­лютное большинство, то в человеческом сознании, по-видимому,

создается устойчивая доминанта: каждое значение должно иметь особое, отличное

от других значений звуковое выражение. Доми­нанта создает определенное

давление, в результате чего, с одной стороны, происходит распад

полисемантических звуковых комп­лексов, с другой стороны, происходит устранение

многообразия форм с одинаковым значением. Тесно связано с наличием этой

до­минанты и явление переразложения основ. Здесь по существу происходит

прояснение границ звукового комплекса, наделенного определенным значением,

поскольку эти границы стали неясными.<245>

V. Тенденция к экономии языковых средств.

Тенденция к экономии языковых средств является одной из наиболее мощных

внутренних тенденций, проявляющихся в раз­личных языках мира. Можно априорно

утверждать, что на зем­ном шаре нет ни одного языка, в котором бы различалось

150 фо­нем, 50 глагольных времен и 30 различных окончаний множествен­ного

числа. Язык подобного рода, обремененный детализирован­ным арсеналом

выразительных средств, не облегчал бы, а наобо­рот, затруднял общение людей.

Поэтому каждый язык оказывает естественное сопротивление чрезмерной

детализации. В процессе употребления языка как средства общения, часто

стихийно и не­зависимо от воли самих говорящих, осуществляется принцип

наиболее рационального и экономного отбора действительно не­обходимых для

целей общения языковых средств.

Результаты действия этой тенденции находят проявление в самых различных

сферах языка. Так, например, в одной форме творительного падежа могут

заключаться самые различные его значения: творительный деятеля, творительный

обстоятельствен­ный, творительный объективный, творительный ограничения,

творительный предикативный, творительный приименный, твори­тельный сравнения

и т. д. Не меньшим богатством отдельных значений обладает и родительный

падеж: родительный количе­ственный, родительный предикативный, родительный

принад­лежности, родительный веса, родительный объекта и т. д. Если бы каждое

из этих значений выражалось отдельной формой, то это привело бы к невероятной

громоздкости падежной системы.

Словарный состав языка, насчитывающий многие десятки тысяч слов, открывает

широкие возможности для реализации в языке огромного количества звуков и их

различных оттенков. В действительности каждый язык довольствуется

сравнительно небольшим количеством фонем, наделенных смыслоразличительной

функцией. Каким образом происходит выделе­ние этих немногочисленных функций,

никто никогда не исследо­вал. Современные фонологи занимаются исследованием

функции фонем, но не историей их происхождения. Можно только априорно

предполагать, что в данной области происходил какой-то стихий­ный

рациональный отбор, подчиненный определенному принципу. В каждом языке

произошел, очевидно, отбор комплекса фонем, связанных с полезным

противопоставлением, хотя появление в языке новых звуков не объясняется

только этими причинами. С принципом экономии, по-видимому, связана тенденция

к обозна­чению одинаковых значений одной формой.

Одним из ярких проявлений тенденции к экономии является тенденция к созданию

типового однообразия. Каждый язык по­стоянно стремится к созданию типового

однообразия. Если в языке возникает какая-нибудь специфическая артикуляция

звука, то она очень редко ограничивается одним звуком и стремится

захва<246>тить также и другие звуки. В древнегреческом языке было не

толь­ко t придыхательное, но также придыхательные р и k,

во фран­цузском языке помимо а носового существует о, е и ц

носовое; так называемые смычно-гортанные согласные в грузинском и армян­ском

языках представлены фонемами k, t, р, с, č; церебральные согласные

в современных индийских языках представлены со­гласными t, th, d, dh, n, r.

Если в языке существует ь, то обяза­тельно должно быть ц и т. д.

В плане этой тенденции также осу­ществляются так называемые звуковые законы.

Всякое частное изменение стремится создать тип изменения, осуществляющийся во

всех одинаковых условиях.

В целом ряде языков ударение занимает в слове определенное место. В

венгерском, финском и латышском языках оно падает на первый слог, в

удмуртском на последний, в польском на пред­последний, в новогреческом на

один из трех последних слогов и т. д.

Многообразие слогов, содержащихся в различных словах, может быть сведено к

сравнительно немногим типам, характери­зующимся определенной структурой. Так,

например, в праславянском языке некогда существовал определенный тип слога, а

именно, каждый слог был открытым; в китайском языке ни один слог не может

начинаться с группы согласных. Сочетания звуков в языке осуществляются отнюдь

не хаотически, они подчинены определенным правилам дистрибуции. Так

называемый агглюти­нативный тип языка строго выдерживается во многих языках

мира; для семитских языков типичным является корень, состоя­щий из трех

согласных. В языках агглютинативного типа суще­ствует определенный порядок

расположения морфем: морфемы с более конкретным значением располагаются ближе

к корню слова, а морфемы с более общим значением располагаются дальше от

корня. Существуют языки со строго определенным порядком слов. В тюркских

языках определение всегда помещается перед определяемым, а глагол занимает

обычно конечное положение в предложении. Наоборот, в кельтских языках глагол

обычно располагается в самом начале предложения. В целом ряде языков

прилагательное ставится после относящегося к нему имени суще­ствительного

(романские, албанский, таджикский, вьетнамский, индонезийский и т. д.).

VI. Тенденция к ограничению сложности речевых сообщений.

Новейшие исследования свидетельствуют о том, что в процессе порождения речи

действуют факторы психологического плана, ограничивающие сложность речевых

сообщений.

Процесс порождения речи происходит, по всей вероятности, путем последовательной

перекодировки фонем в морфемы, морфем в слова и слов в предложения. На каких-то

из этих уровней пере­кодировка осуществляется не в долговременной, а в

оперативной<247> памяти человека, объем которой ограничен и равен 7 ± 2

симво­лов сообщения. Следовательно, максимальное соотношение коли­чества единиц

низшего уровня языка, содержащееся в одной еди­нице более высокого уровня, при

условии, что переход от низшего уровня к высшему осуществляется в оперативной

памяти, не может превысить 9 : 1 [51, 17].

Емкость оперативной памяти накладывает ограничения не толь ко на глубину, но

и на длину слов. В результате ряда лингвопсихологических опытов было

обнаружено, что при увеличении длины слов сверх семи слогов наблюдается

ухудшение восприятия сооб­щения. По этой причине с увеличением длины слов

резко умень­шается вероятность их появления в текстах. Этот предел

восприя­тия длины слов найден в опытах с изолированными словами. Кон­текст в

известной степени облегчает восприятие. Верхний предел восприятия слов в

контексте составляет примерно 10 слогов.

Если учитывать благоприятствующую роль контекста — внутрисловного и

межсловного — при опознании слов, следует ожи­дать, что превышение

критической длины слов в 9 слогов, опреде­ляемое объемом оперативной памяти,

в значительной степени затрудняет их восприятие. Данные лингвопсихологических

опытов определенно указывают на то, что объем восприятия длины и глу­бины

слов равен объему оперативной памяти человека. И в тех стилях естественных

языков, которые ориентированы на устную форму общения, максимальная длина

слов не может превышать 9 слогов, а их максимальная глубина — 9 морфем [51,

18—19].

Глубина слов и их длина являются взаимозависимыми величи­нами. Длина корневых

морфем обычно равна одному слогу или превышает размеры одного слога, а длина

аффиксальных морфем чаще всего соответствует одному слогу.

Исследования, производимые на материале различных языков, показывают, что

максимальные длины слов в разных языках рас­положены в пределах, четко

очерченных рамками объема опера­тивной памяти — 7 ± 2 символов — от 5 до 9

слогов [51, 21].

VII. Тенденция к изменению фонетического облика слова при утрате им

лексиче­ского значения.

Наиболее наглядное выражение эта тенденция получает в про­цессе превращения

знаменательного слова в суффикс. Так, напри­мер, в чувашском языке существует

творительный падеж, харак­теризующийся суффиксом -па, -пе, ср. чув.

карандашпа 'каран­дашом', вăйпе 'силой'. Это окончание

развилось из послелога палан, пелен 'c', ср. тат. bqlдn. Суффикс

латива -ва -ве в венгер­ском языке, например, vбros-bб 'в город',

erdц-be 'в лес' был первоначально формой латива от существительного bйl

'внутрен­ность', которая звучала как bйle. Когда эта форма превратилась в

суффикс, ее фонетический облик подвергся разрушению.<248>

В английской разговорной речи вспомогательный глагол have в формах перфекта,

утратив свое лексическое значение, фактически редуцировался до звука 'v, а

форма had — до звука 'd, напри­мер, I'v written 'Я написал', he'd written 'он

написал' и т. д.

Карельский суффикс комитатива -ke, например, velle?ke 'с братом' возник

из послелога kerdalla 'вместе'. Суффикс вини­тельного определенного падежа

-ra в современном персидском язы­ке развился из послелога radiy.

Показатель прошедшего времени -ś- в ненецком языке ilena-s 'ты

жил', ile-j 'он жил' и т. д., по-видимому, представляет вы­ветрившуюся форму

3-го л. ед. ч. прош. врем. глаг. быть. В нганасанском диалекте

ненецкого языка эта форма звучит как iљua 'он был'.

Приметой будущего времени в современном новогреческом язы­ке является частица

?Ј, восходящая исторически к глаголу ?lw 'хотеть, желать'.

Все эти и им подобные явления вызываются двумя причинами: 1) утратой

первоначального лексического значения и 2) общей тен­денцией различных языков

мира к созданию возможно кратких форм падежных суффиксов. Насколько можно

видеть, эта тенден­ция очень тесно связана с тенденцией к сокращению длины

слов.

Если группа слов утрачивает первоначальное значение, то она также может

подвергнуться сокращению. Так, например, латин­ское выражение quo modo 'каким

образом' в румынском языке дало cum, во французском языке comme, в

провансальском com, в испанском и португальском como со значением 'как'.

Выражение in Kraft 'в силу' сократилось в немецком языке в kraft, an Statt 'на

месте' сократилось в statt 'вместо' . Вульгарно-латинское in caza 'в дом' дало

во французском chez 'к'.20

Ослабление зна­чения слова десять в русских числительных от

одиннадцати до девятнадцати привело к сокращению составного элемента

этих числительных десять в дцать, например, один-на-дцать,

две-на-дцать и т. д.

Фонетический облик слова меняется в часто употребляемых словах в связи с

изменением их первоначального значения. Ярким примером может служить

нефонетическое отпадение конечного г в русском слове спасибо,

восходящее к словосочетанию спаси бог. Частое употребление этого слова

и связанное с ним изменение значения спаси бог > благодарю —

привело к разрушению его первоначального фонетического облика. По тем же

причинам со­кратилось испанское выражение Vuestra merced 'Ваша милость' в

Usted. Примеров подобного рода сокращений можно было бы привести достаточное

количество.<249>

VIII. Тенденция к созданию языков прос­той морфологической структуры.

В языках мира обнаруживается определенная тенденция к со­зданию языкового

типа, характеризующегося наиболее простым способом соединения морфем.

Любопытно то, что в языках ми­ра абсолютно преобладающее большинство

составляют языки аг­глютинативного типа. Языки, имеющие внутреннюю флексию,

встречаются сравнительно редко.

Этот факт имеет свои определенные причины. В агглютинирую­щих языках морфемы,

как правило, обозначены, границы их в сло­ве определены. Это создает четкий

внутрисловный контекст, по­зволяющий идентифицировать морфемы в самых длинных

после­довательностях [51, 24]. На это преимущество агглютинативных языков

указывал в свое время И. Н. Бодуэн де Куртенэ, который писал по этому поводу

следующее: «Языки, в которых все внима­ние по части морфологических

экспонентов сосредоточивается на следующих после главной морфемы (корня)

аффиксах (языки урало-алтайские, угро-финские и т. п.), являются более

трезвыми и требуют гораздо меньшей траты психической энергии, нежели языки, в

которых морфологическими экспонентами являются и прибавки в начале слова, и

прибавки в конце слова, и психофонетические альтернации внутри слова» [5,

185].

Необходимость улучшения языкового механизма

В предыдущем разделе рассматривались тенденции, направ­ленные на

приспособление языкового механизма к физиологиче­ским особенностям

человеческого организма. Среди внутренних факторов языковых изменений можно

выделить определенную группу тенденций, направленных на улучшение системы

механи­ческих средств языка, на освобождение этой системы от ненужного

балласта, на придание средствам языка большей выразительности,

экспрессивности и т. п.

Тенденции к устранению избыточности средств выражения (Ьbercharakterisiеrung).

В различных языках нередко можно встретить случаи избыточ­ности средств

выражения какого-либо грамматического значения. Так, например, в русском я

пиш-у отношение действия к лицу, совершающему действие, фактически выражено

двумя способами — личным местоимением и специальным личным окончанием 1-го л.

ед. ч. Известно, что многие языки мира (японский, китайский, монгольский,

маньчжурский, аварский, лезгинский, бирманский, индонезийский и т. д.)

обходятся без личных окончаний. Есть язы<250>ки, которые некогда их

имели, но позднее утратили, например, норвежский и африкаанс.

В древний период в английском языке не было категории вре­менной отнесенности

(перфекта) и, следовательно, особых перфект­ных форм. В них не было надобности,

так как в языке этого пери­ода существовала система видов (несовершенного и

совершенного). Формы совершенного вида образовывались от форм несовершен­ного

вида путем присоединения различных префиксов. Наиболее распространенным

префиксом был Ze-21. Поскольку

перфект обозначал действие уже законченное, совершенное, то в древне-английском

языке префикс Zе- мог участвовать в образовании перфектных форм. Вначале были

возможны формы типа ic habbe Zewriten 'я написал' от writan 'писать'. Функция

префикса, Zе-в данном случае была совершенно лишней, так как перфект и без того

выражал совершенное действие. По этой причине он со вре­менем перестал

употребляться. В современном английском языке в составе форм перфекта уже нет

причастий с префиксом Ze-.

Одной из отличительных особенностей кабардино-черкесского и адыгейского языков

является обилие различных глагольных приставок, способных выражать самые

разнообразные нюансы различных локальных отношений. Эта особенность связана

почти с полным отсутствием в этих языках местных падежей, поскольку глагольные

приставки способны выражать их значение, ср. на­пример, в кабардинском: Ар

къалэм къэкIуащ 'Он в город при­ехал'; Фатимат институтым не-кIуащ 'Фатимат в

институт пое­хала'; Тхылъыр стIолым те-лъщ 'Книга на столе лежит' и т. д. Формы

слов къалэм, 'город', институтым 'институт' и стIолым

'стол' лишены каких-либо суффиксов местных падежей.

После числительных в тюркских языках имя существительное употребляется в

единственном числе, например, тат. биш ат 'пять лошадей', поскольку

числительное само выражает множест­венность.

В некоторых угро-финских языках отрицание глагольного дей­ствия осуществляется

путем аналитического сочетания форм особого отрицательного глагола с основой

главного глагола, ср. мар. ом луд 'я не читаю', от луд 'ты не

читаешь', ок луд 'он не читает' и т. д. Основа главного глагола при

этом не подвергается никаким изменениям, поскольку отношение отрицаемого

действия к его субъекту уже в достаточной степени выражено формами

отрицательного глагола.

II. Тенденция к употреблению более экс­прессивных форм.

Факты из истории различных языков достаточно наглядно свиде­тельствуют о том,

что при наличии нескольких форм с параллель<251>ными или близкими

значениями предпочтение отдается наиболее экспрессивным формам.

В древнеанглийском языке существовало несколько суффиксов множественного

числа имен существительных; оно выражалось суффиксами -as, -u, -a, -an.

Исторически наиболее устойчивым оказался суффикс -as как наиболее четкий и

фонетически устой­чивый по сравнению с другими окончаниями.

Этими же причинами вызвано распространение в немецком языке суффикса мн. ч. -

er. В древненемецком языке имелось край­не незначительное число основ,

образующих множественное число на -ег. В настоящее время большинство

существительных среднего рода образует множественное число указанным

способом, напри­мер, Buch 'книга', Bьcher 'книги', Dach 'крыша', Dдcher

'крыши' и т. д. Это произошло потому, что у существительных среднего рода

формы именительного и винительного падежей единственного числа полностью

совпадали с соответствующими формами множественного числа, тогда как у

существительных среднего рода, имеющих во множественном числе суффикс -er (из

-ir), например, lamb 'ягненок', lember 'ягнята', множествен­ное число было

выражено очень четко.

Окончание род. п. мн. ч. -ов в древнерусском языке в начале его

исторического развития было достоянием сравнительно мало­численной группы так

называемых основ на -и, ср., например, сынове 'сыновья'; род.

п. мн. ч. сыновъ. С течением времени это окон­чание становится очень

продуктивным и во многих случаях вытес­няет исконное окончание род. пад. мн. ч.

других основ. Оно начи­нает присоединяться к таким словам, которые раньше его

не имели, например волк — волков, стол — столов и т. д.

Самая многочисленная группа основ на -o и -jo в древнерус­ском в

силу фонетических закономерностей в судьбе конечного слога имела нулевую

флексию, и формы родительного падежа множественного числа по звучанию совпадали

с формами имени­тельного и винительного падежей единственного числа, например,

др.-русск. вълкъ 'волк', вин. п. ед. ч. вълкъ 'волка' и род. п.

мн. ч. вълкъ 'волков'. Такое положение, по-видимому, не могло быть в

языке желательным. Надо думать, именно оно послужило причиной того, что в

формах этого падежа ведущая роль принадлежит флек­сии былых основ на -и

(ъ), и на -i, т. е. -овъ, получившей и другой вариант при

присоединении ее к мягкой основе -евъ и -ей, выступив­шей

частично и в своем книжном, старославянском варианте -ии

22.

Наиболее ярко тенденция к экспрессии проявляется в лексике. Она выражается в

стремлении употреблять наиболее образные слова, нередко заимствованные из

различных профессиональных жаргонов, социально окрашенных разновидностей речи,

различно<252>го рода образные выражения, лексические идиомы, гиперболы и

т. д. История словарного состава различных языков наглядно подтверждает наличие

этой тенденции. В современном русском разговорном языке употреблявшееся еще в

начале 20-ых годов слово автомобиль почти полностью вытеснено словом

машина. Возведение частного к общему, произведенное в целях большей

экспрессии, оказалось в разговорной речи более жизненным. Прежнее слово

автомобиль было оттеснено в область технического языка или официального

языка различных деловых документов.

В народной латыни большое распространение получили обра­зования с

уменьшительными суффиксами как более экспрессивные, что нашло соответствующее

отражение в лексике современных романских языков, ср. нар. лат. soliculum

'солнышко', фр. soleil 'солнце', нар. лат. taurellus 'бычок', фр.

taureau 'бык', нар. лат. apicula 'пчелка', фр. abeille 'пчела', нар. лат.

avicellus 'птичка', ит. uccello, фр. oiseau 'птица', нар. лат. auricula 'ушко',

исп. oreja, порт. orelha, пров. aurelba, фр. oreille 'ухо' и т. д. В

современных романских языках эти слова уже не имеют умень­шительного значения.

III. Тенденция к устранению форм, утратив­ших свою исконную функцию.

Наглядной иллюстрацией проявления этой тенденции могут служить случаи утраты

окончаний мужского, женского и средне­го рода в некоторых современных

индоевропейских языках. В та­ких языках, как иранские, армянский и

английский, родовое де­ление имен существительных перестало существовать. По

этой причине древние показатели мужского, женского и среднего родов

утратились, поскольку они оказались лишенными функции.

Некогда в уральских языках существовал специальный фор­мант -к, который,

как можно предполагать, был показателем бу­дущего времени. Контаминация форм

настоящего и будущего вре­мен привела к тому, что в новую парадигму проникла,

по-види­мому, только часть форм с показателем -к, вследствие чего

пока­затель -в стал технически несовершенным. Кроме того, появление двух

значений у новых временных форм привело к десемантизации показателя -к.

Как показатель будущего времени он вообще стал не нужен. Все эти причины привели

в конце концов к почти полному его исчезновению.

В древнерусском языке некогда существовали четыре прошед­ших времени — аорист,

имперфект, перфект и плюсквамперфект. Два последних времени были образованы

путем сочетания формы так называемого л-ового причастия с формами

настоящего или будущего времени. Позднее перфект приобрел значение аориста и

имперфекта. Аорист и имперфект исчезли из системы языка как совершенно ненужные

образования. Вместе с приобретением полисемантичности подвергалась изменениям и

структура самого<253> перфекта. Сопровождавшие л-овое причастия

формы вспомога­тельного глагола 'быть', которые раньше служили отличитель­ным

признаком перфекта, после приобретения последними новых значений утратили

всякий смысл и также исчезли. Присвязочное причастие становится глагольной

формой прошедшего времени, отсюда родовые различия и отсутствие показателей

лица.

Так называемые четвертое и пятое склонения в латинском языке уже в эпоху

существования классической латыни были своего рода балластом. Четвертое, в

которое входили основы на -и, не всегда могло быть отделимо от второго,

а пятое было тесно связано с первым. Позднее они исчезли.

IV. Тенденция к устранению языковых эле ментов, имеющих незначительную

се­мантическую нагрузку.

Наблюдение показывает, что языковые элементы, имеющие не значительную

функциональную нагрузку, с течением времени вы­падают из системы языка.

Редкие фонемы, замечает Эркки Итконен, обладающие малой частотностью, в

процессе развития языка легко сливаются с близ­кими им фонемами [128,193].

В финно-угорских языках долгие гласные i и и были редкими. По

этой причине во многих языках они смешались с соответствую­щими краткими

гласными или с более широкими гласными. Из согласных такой же редкой фонемой в

уральских языках была фонема δ (межзубное d), исчезнувшая почти во

всех современных уральских языках. Незначительная функциональная нагрузка

фонемы у (ы) в славянских языках очевидно явилась основной причиной ее

исчезновения в южно-славянских и чешском языках. Согласный η в тюркских

языках обладает очень незначительной фонематической нагрузкой. В чувашском и

турецком языках эта фонема исчезла полностью. Так называемое прошедшее

длитель­ное в мордовских языках типа эрзя-морд. молилинь 'я шел',

эрзя-морд. и мокша-морд. сокалинь 'я пахал' и т. д. употребляется

довольно редко. В современном мокша-мордовском языке оно поч­ти полностью вышло

из употребления.

Необходимость сохранения языка в состоянии коммуникативной пригодности

Необходимость сохранения языка в состоянии коммуникатив­ной пригодности имеет

двухстороннюю направленность. С одной стороны, она является источником

сопротивления какому бы то ни было изменению языка, с другой стороны, в ряде

случаев она вызывает стремление к компенсации утраченных языковых средств.

Компенсация утраченных средств может рассматриваться как осо­бый тип

исторических изменений.<254>

В специальной лингвистической литературе довольно часто встречается

определение языка как исторически изменяющегося явления. Некоторые лингвисты

даже считают методологически неприемлемым изучение языка в чисто синхронном

плане, утвер­ждая при этом, что язык все время находится в состоянии

непре­рывного изменения, и результаты этого изменения нельзя сбра­сывать со

счета. На самом же деле язык не только исторически изменяется. Он

одновременно оказывает сопротивление какому бы то ни было изменению,

стремится сохранить существующее в дан­ный момент состояние. Эта тенденция не

представляет чего-либо странного и необычного. Она порождается самой функцией

об­щения. Говорящий на том или ином языке заинтересован в том, чтобы

окружающие его поняли. Всякое внезапное и быстрое изме­нение языка несет в

себе опасность превращения его в недоста­точно удобное и пригодное средство

общения и, наоборот, стрем­ление сохранить систему привычных и коммуникативно

отрабо­танных языковых средств общения предохраняет язык от этой опасности.

Поэтому в каждом языке существует тенденция к сохра­нению существующего

состояния до тех пор, пока какая-нибудь сила не преодолевает это естественное

сопротивление. Сопротив­ление оказывает каждое слово и каждая форма. В

различных языках можно встретить много различных «неудобств», и тем не менее

они не устраняются.

В процессе исторического изменения языка отдельные элемен­ты языковой

системы, характеризовавшие его прежнее состояние, могут утрачиваться.

Некоторые элементы после утраты вновь не возобновляются или возобновляются

после истечения довольно значительных промежутков времени. Так, например,

старые сло­воформы славянского дуалиса были переосмыслены в русском языке как

формы род. п. ед. числа (шага, брата) в атрибутивных сочетаниях. Исчезнувшие

во многих уральских языках формы двойственного числа в системе спряжения

глагола вновь не вос­станавливались. Не возобновляется утраченная в некоторых

ин­доевропейских языках грамматическая категория рода. В финно-угорских

языках наблюдается сокращение большого количества суффиксов многократного

действия, типичное для уральского языка-основы. Случаи восстановления этих

потерь не наблюдаются.

Эти факты, очевидно, свидетельствуют о том, что утраченные языковые элементы

не являются в достаточной степени коммуни­кативно необходимыми. В то же время

утрата языковых элементов другого типа всегда связана с появлением новых

языковых средств, их компенсирующих.

Из истории различных языков известны случаи, когда утрачи­вались формы местных

падежей, выражавшие различные локаль­ные отношения. На их месте возникают или

послеложные или пред­ложные конструкции, или новые флективные падежи. Так,

напри­мер, в марийском языке исчез некогда существовавший в нем

абла<255>тив на -č. Значение удаления от предмета стало

выражаться кон­струкцией с послелогом gqč, например, ola gqč 'из

города'. Ана­логичное явление имело место в латинском языке, в котором древний

аблатив также исчез, а его функции взяли на себя пред­ложные конструкции с

предлогом de, например, др.-лат. populōd 'от народа', в более поздний

период — de populō. В древних тюркских языках существовал особый падеж

инструктив, имев­ший значение творительного и совместного падежей. После его

исчезновения эти значения стали передаваться специальными кон­струкциями. В

новогреческом языке исчез дательный падеж, раз­личающийся в древнегреческом

языке. Функции исчезнувшего дательного падежа стали выражаться предложной

конструкцией с предлогом s (из древнего eis), ср. др.-греч. tщ ўnfrиpJ

'человеку', н.-греч. stХn ¤nfrwpo.

В тюркских языках когда-то был специальный творительный падеж на -уп.

После его утраты выражаемые им отношения стали выражаться аналитическими

предложными конструкциями. Утра­та во многих индоевропейских языках древнего

родительного падежа вызвала возникновение новых языковых средств, его

заменяющих.

Компенсация свидетельствует о том, что утраченные элементы были

коммуникативно необходимыми.

Внутренние языковые изменения и процессы, не связанные с действием

определенных тенденций

Помимо целенаправленных тенденций и их различных конкрет­ных проявлений, во

внутренней сфере языка наблюдаются про­цессы и изменения, не имеющие

определенной направленности. К этой категории относятся такие явления, как

влияние формы одного слова на форму другого слова, контаминация форм и слов,

переосмысление значений слов и форм, превращение знаменатель­ных слов в

аффиксы, спонтанные звуковые изменения, возникно­вение новых способов

языкового выражения и т. д. Процессы подобного рода происходят в различных

языках постоянно, но их очень трудно квалифицировать как проявление какой-

либо опре­деленной целенаправленной тенденции. Мы не можем сказать, что в

языке существует постоянная тенденция к превращению знаме­нательных слов в

суффиксы или образованию контаминированных форм, или созданию новых способов

выражения. Эти явления имеют место, но они совершаются случайно. Их довольно

много, в целях экономии места мы постараемся охарактеризовать только наиболее

часто встречающиеся.

I. Влияние формы одного слова на форму другого слова.

В различных языках наблюдаются случаи влияния формы одного слова на форму

другого слова.<256>

Так, например, в чувашском языке существует слово pьrne 'палец'.

Соответствием этого слова в родственных тюркских язы­ках является слово

barmaq, ср. тат. и башк. barmaq, тур. parmak 'палец'. Однако чув. pьrne

'палец' не может быть выведено из barmaq, т. к. первоначальное barmaq должно

было бы дать в чувашском языке pьrma. Отсюда можно сделать вывод, что совр.

чув. pьrne возникло в результате влияния формы какого-то дру­гого слова,

может быть слова, обозначающего какую-то часть, или принадлежность пальца.

Действительно, чувашское название ногтя čqrne, которому в ряде тюркских

языков соответствует tyrnaq, в известной мере напоминает по форме чув. pьrne

'палец'. Весьма вероятно, что форма слова čqrne 'ноготь' повлияла на

некогда существовавшее в чувашском языке слово purma 'палец', которое

приобрело новую форму pьrna. Но ведь и само слово čqrne не может быть

выведено из первоначального tyrnaq 'ноготь', которое могло бы дать в

чувашском языке только tq?rna. Остается искать какое-то другое слово, в

результате влияния которого не­когда существовавшее в чувашском языке слово

tq?rna могло пре­образоваться в čqrne. Оказывается, что причиной такого

преобра­зования послужил чувашский глагол čqr- 'сдирать, царапать'.

Такого рода влияния особенно характерны для слов, часто употребляющихся в едином

контексте, например, для числительных. Так, начальное d в русском

девять возникло не из историче­ского п (ср. др.-инд. navam, совр.

перс. nav, лат. novem, готск. nium 'девять'), а при антиципации, т. е. под

влиянием следую­щего за ним десять (ср. также нем. zwei 'два' вместо

zwo при по­следующем drei). Напротив, при ретардации, т. е. под влиянием

предшествующего числительного, имеем чанское čxovro 'девять' (<

čxoro при ovro 'восемь') и љommonte 'восемь' языка тигринья (< љammantй

при љo'attт 'семь')23.

II. Контаминация. В результате влияния одного слова на другое может возникнуть

форма, содержащая признаки обоих слов, ср., например, русский просторечный

глагол загинать = загибать, в котором сказалось влияние форм гнуть

и загибать, или нeм. диaл. Erdtoffel 'кapтoфeль' из Kartoffel и

Erdapfel, нeм. Gemдldniss 'полотно', 'картина' из Gemдlde 'картина' и Bildnis

'изоб­ражение'24. Наблюдаются

также случаи контаминации в одной грамматической форме признаков разных

грамматических форм.

Формы аориста страдательного залога в современном греческом языке типа lЭ?hka 'я

был развязан', lЭ?hkej 'ты был развязан', lЭ?hke 'он был развязан' возникли в

результате контаминации разных форм, первая его составная часть ?h является

показателем древнегреческого аориста страдательного залога, ср.,

др.-гр.<257> ™-paideЭ-?h-n 'я был воспитан'. Второй составной элемент

ka-ke служил в древнегреческом языке показателем перфекта, ср. др.-гр. 'я

воспитал', pe-pa.deukaz 'ты воспитал' и т. д.

III. Объединение разных по происхожде­нию форм по принципу единства их

значе­ния. В различных языках встречаются случаи объединения вод­ной

парадигме форм разного происхождения. В основе образования парадигматических

единств, содержащих элементы различного происхождения, лежит придание этим

элементам какого-нибудь объединяющего — их значения. При этом, по всей

видимости, про­исходит или абстракция от их внешнего облика или превращение

каждого элемента в самостоятельную словоформу. Можно выде­лить два наиболее

типичных случая: 1) придание общего значения основам различного происхождения

и 2) придание общего зна­чения формативам различного происхождения.

Ярким примером первого случая могут служить парадигмы спряжения немецкого

глагола sein 'быть' в настоящем времени и имперфекте.

Настоящее время

Ед. ч. Мн. ч.

1 л. ich bin 'я есмь' wir sind

2 л. du bist и т. д. ihr seid

3 л. er ist sie sind

Имперфект

Ед. ч. Мн. ч.

1 л. ich war 'я был' wir waren

2 л. du warst и т. д. ihr wart

3 л. еr war sie waren

Формы, начинающиеся с b, образованы от индоевропейского корня *bhū

— ср. русск. 'быть', лит. buti, лат. fu-i 'я был', греч. fЭw 'расти',

'произрастать', др.-инд. bhavami 'быть', перс. budan и т. д. Формы ist, sind,

seid, sind образованы от индоевро­пейского корня es, выступающего в разных

степенях аблаута. Этот корень тоже имеет параллели в других индоевропейских

языках, ср. лат. es-se 'быть', греч. ™s-ti 'он есть', др.-инд. as-mi 'я есть' и

т. д. В немецких формах sind, seid, sind этот корень представлен в так

называемой нулевой ступени аблаута. Форма 2-го л. ед. ч. наст. врем. bist

возникла в результате контаминации двух корней bhū и es. Наконец, формы

имперфекта, содержащие элемент w, образованы от сильного глагола wesan

'быть'. В со­временном немецком языке этот глагол не употребляется. Можно

предполагать, что когда-то все эти три корня имели разное зна<258>чение,

но позднее значение у них стало общим, что и послужило причиной объединения их

в одной парадигме.

Формативы разного происхождения тоже могут быть объеди­нены единством значения.

В латинском языке существовала особая система личных окон­чаний перфекта,

которая была представлена в следующем виде.

Ед. ч. Мн. ч.

1 л. -ī -imus

2 л. -isti -istis

3 л. -it -ērunt

Состав этих личных окончаний, если их рассматривать с ис­торической точки

зрения, является довольно пестрым. Окончание 1-го л. ед. ч. -ī

восходит к медиальному перфектному окончанию -ai, которое в латинском языке

через промежуточную ступень -ei превращалось в -ī; личное окончание

2-го л. ед. ч. -isti содержит примету особого аориста -is. Второй составной

элемент -ti, восхо­дящий к -tai, -tei, возник в результате осложнения древнего

перфектного окончания -tha элементом -i-. Окончание 3-го л. ед. ч. -it восходит

к -ed, ср. оск. deded 'он дал'. Возможно, -ed вклю­чает перфектное окончание

3-го л. ед. числа -е, ср. греч. ode 'он знает', к которому

присоединено вторичное личное оконча­ние 3-го л. ед. ч. Окончание 1-го л. мн.

ч. -imus содержит обычное окончание -mus, встречающееся в настоящем времени и в

импер­фекте. Окончание 2-го л. мн. ч. -istis содержит показатель аориста -is и

обычное окончание 2-го л. мн. ч. -tis, окончание 3-го л. -ērunt содержит

то же самое -is, видоизменившееся в -ēr, и обычное лич­ное окончание -unt,

проникшее из системы настоящего времени.

Все эти исторические разнородные образования были наделены одной функцией —

выражать принадлежность результата дей­ствия определенному лицу.

IV. Возникновение новых способов выражения в результате перемещения ассоциаций.

Значение каждого форматива в языке всегда ассоциировано с каним-нибудь

понятием, например, форматив, выражающий мно­жественное число, соотнесен с

понятием множественности предме­тов; форматив, выражающий многократность

действия, ассоции­руется с понятием прерывистого действия, состоящего из

отдель­ных актов и т. д.

Может случиться, что то же понятие начинает ассоциироваться с каким-нибудь

языковым образованием. В результате такого пе­ремещения ассоциаций старый

форматив может полностью или частично замениться новым.

Так, например, в пермских языках понятие принадлежности одного предмета другому,

если обладаемое выступает в роли пря­мого дополнения к глаголу, выражается не

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36