Книга: Общее языкознание - учебник

Книга: Общее языкознание - учебник

Причины легкой проницаемости диалектных систем

Особое поведение систем диалектов в процессах языкового взаи­модействия

интересовало многих языковедов. Так, например, Л. И. Баранникова основную

причину легкой проницаемости диа­лектных систем связывает с

несамостоятельностью диалектной системы. Диалектная система, по ее мнению,

выступает как част­ная реализация общеязыковой системы, что тем самым

определяет ее зависимый характер. Говоря о самостоятельности языковой системы

и зависимости диалектной, она имеет в виду не генети­ческий план, а общие

тенденции развития системы. Вторым ха­рактерным признаком диалектной системы

по сравнению с обще­языковой считается ее открытость, т. е. наличие общих

звеньев у целого ряда диалектных систем. Открытый характер диалект­ной

системы способствует проявлению ее третьей особенности — большой

проницаемости по сравнению с системой языковой. Она наблюдается на всех

уровнях диалектной системы, особенно в области лексики. Проницаемость

проявляется в возможностях проникновения в данную систему элементов другой

системы. Про­исходит это, по-видимому, вследствие значительной общности

грам­матики всех диалектов данного языка [10, 175—178].

Можно оспаривать тезис о большой зависимости диалектной системы от общеязыковой,

но основная причина особой проницае­мости диалектных систем определена

правильно. Близость язы­ковых систем диалектов создает определенный

психологический эффект. Поскольку система диалекта часто более

вариативна по сравнению с системой литературного языка, то всякое

проникно­вение элемента другой диалектной системы воспринимается как

фонетический или грамматический вариант собственной системы. Носители

близкородственных диалектов, по-видимому, очень лег­ко в процессе общения

осваивают сходные языковые элементы, что и приводит в конечном счете к смешению

диалектов.<468>

НЕЧЕТКОСТЬ ДИАЛЕКТНЫХ ГРАНИЦ. ПОНЯТИЕ ИЗОГЛОССЫ.

РАЗБРОСАННОСТЬ ИЗОГЛОССНЫХ ЯВЛЕНИЙ

Когда в языкознании возникло понятие диалекта, то он мыс­лился как некое

географически замкнутое языковое единство с достаточно четко выраженными

границами.

По мере накопления новых сведений в области изучения диа­лектов и в

результате их более детального и всестороннего иссле­дования выяснилось, что

точно очерченные границы диалектов не­редко довольно трудно выявить. Мало

того, отдельные отличитель­ные особенности одного диалекта могут

наличествовать и у дру­гих диалектов.

Характеризуя современные новогреческие диалекты, Я. Калитсунакис отмечает,

что отдельные языковые явления объеди­няют довольно сильно отличающиеся друг

от друга диалекты, на­пример, диалекты Малой Азии, Кипра и Родоса [78, 188].

Т. Г. Баишев признает, что при описании фонетических и морфо­логических

особенностей диалектов он оказался в затруднительном положении. Существенных

фонетических признаков в башкирском языке оказалось семь, а морфологических —

три, причем грани­цы территориального распространения тех и других совершенно

не совпадали, а одна морфологическая особенность включала в себя несколько

фонетических, вклинивающихся в то же время своей границей в территорию других

морфологических особен­ностей [6, 26].

Мордовские диалекты не имеют четко очерченных границ. На­пример, крайние

западные мокшанские говоры морфологически однотипны с юго-западными, а по

составу фонем совпадают с се­верными. Юго-восточные говоры мокшанского языка,

имея об­щие фонетические особенности с юго-западными, по морфологии

значительно приближаются к северным мокшанским говорам [67, 74—75].

Разбросанность одинаковых явлений по разным диалектам и неодинаковость

изменений разных уровней языка вызывает из­вестные затруднения при

классификации диалектов.

«Попытки классифицировать диалекты на основе различий разных уровней, — замечает

С. 3. Деваев, — не могут дать положи­тельного результата, они приводят чаще

всего к выводу о прост­ранственной непрерывности, нерасчлененности того или

иного язы­ка в целом с различными переходными явлениями в его структуре.

Практически не встречается таких диалектов, которые имели бы параллельные

отличия как в области фонетики, так и грамматики. Грамматическое и фонетическое

расхождение местных языковых систем чаще всего имеет перекрестный характер.

Так, если пред­ставить, что какой-то язык l имеет четыре диалекта

а, b, с, d, то вовсе не обязательно, чтобы диалект а отличался от любого

дру­гого диалекта и на уровне фонетики и на уровне грамматики.

На<469>оборот, диалект а может иметь расхождения фонетического по­рядка и

полное грамматическое сходство с диалектом b или с любым другим

диалектом. Точно так же грамматическое различие не обязательно сопровождается

фонетическим различием. Поэто­му классификация может быть более или менее

удовлетворитель­ной, если строится на основе или фонетических (фонологических),

или грамматических критериев [24, 4].

Одинаковые языковые явления в разных диалектах современ­ные диалектологи

называют изоглоссными явлениями.

Разбросанность изоглоссных явлений, принадлежащих к раз­ным уровням языка,

объясняется сравнительно легко. Она яв­ляется следствием неравномерности

изменений, происходящих в языке. Изменение фонетическое может не

сопровождаться изме­нением в области грамматического строя языка и наоборот.

Точ­но так же изменения в области синтаксиса могут совершаться не­зависимо от

того, что происходит в других областях языка.

Разбросанности изоглоссных явлений в немалой мере способ­ствует передвижение

населения. Изоглоссы могут отражать мигра­ционные потоки населения. Так,

например, В. Я. Дерягин, изу­чавший географию слов в северно-русских говорах,

установил, что определенные лексические изоглоссы связывают говоры бас­сейна

Северной Двины и Ваги с верхневолжскими и северо-восточ­ными [25, 8], что

свидетельствует о том, что на Вагу и Двину рус­ские пришли из районов

Верхнего Поволжья.

В то же время слова, распространенные в западных районах, как правило,

встречаются в говорах северо-западных областей Рос­сии и в письменных

памятниках этих же территорий [25, 6].

По свидетельству В. И. Лыткина, печерский говор коми-зы­рянского языка,

образованный переселенцами с Сысолы, мало чем отличается от средне-

сысольского [45, 208].

Так называемые тоншаевские марийцы населяют бассейн реки Пижмы — правого

притока Вятки. Своеобразной особенностью этой группы населения является то,

что территориально она стоит совершенно обособленно от общей массы марийского

народа. Даже от ближайших соседей, яранских и кикнурских марийцев, она

отделена полосой русского населения, равной примерно 70—80 км. Речь

тоншаевских марийцев почти ничем не отличается от яранского говора марийского

языка [36, 255]. Поэтому можно пред­полагать, что тоншаевские марийцы

представляют собой отколов­шуюся ветвь от той языковой общности, которая

сейчас носит название яранского говора [36, 252].

Переселение населения и смешение диалектов пришельцев с диалектами аборигенов

также могут способствовать разбросан­ности изоглоссных явлений. Данные атласов

русского языка, от­носящиеся к Европейской части СССР, показывают, что

опреде­ленность очертаний ареалов и размещения изоглосс наблюдается лишь на

центральных территориях Европейской части СССР,<470> сменяясь в восточном

и южном направлениях пестротой в разме­щении знаков на диалектологических

картах, что указывает на отсутствие определенности в распространении диалектных

явлений [57, 229]. Неопределенность и пестрота в размещении диалектных явлений

объясняется тем, что эти территории представляют собой районы относительно

более поздней колонизации. Это та терри­тория, на которой первоначально,

примерно в период до XV в., складывались русские диалекты и где современные

говоры в наи­большей степени связаны с диалектными объединениями

предше­ствующего периода [57, 231]. В этих условиях развились довольно сложные

формы междиалектного контактирования, наложив­шие особый отпечаток на весь

языковой ландшафт в целом.

Диалекты в нижнем течении Северной Двины и в Поморье ха­рактеризуются

смешением разнодиалектных по происхождению явлений. Важнейшими показателями

смешения служат многочи­сленные случаи взаимного наложения изоглосс,

связывающих двин­ские и поморские диалекты как с северо-западом, так и с

северо-востоком и центром России [25, 9—10].

Можно предполагать, что низовья Северной Двины и берег Белого моря привлекали

население из разных мест, результатом чего явилось смешение диалектов.

Распространению одинаковых изоглосс на значительном про­странстве могут

способствовать пути сообщения. В. Я. Дерягин отмечает, что на значительной

части современных карт выделяет­ся линия распространения слов: Онега — Елица —

Двина (от устья Елицы до устья Пинеги) — Пинега (ареал слов огорода, кодол,

кодолить, шалга и др.). Это направление тракта Петербург — Каргополь —

Холмогоры — Архангельск, проложенного по всей видимости по древнему пути,

связывавшему Двину с северо-за­падными областями, с Новгородом [25, 7].

Наличие общих звеньев, явлений, связанных единой изоглос­сой, не всегда связано

с генетическим единством систем. В диалек­тах порою наблюдается сходство в

отдельных звеньях их системы при разной генетической природе сходных звеньев.

Так, если для вологодской и ладого-тихвинской диалектных систем характерно

произношение е в соответствии со старым «ятем» (река, меха, беда)—

сохранение старого различия е и «ятя», то для говоров

владимиро-поволжских такое произношение может быть и сохранением ста­рого, и

новообразованием, появившимся после утраты ёкания [8, 10].

При историческом подходе к изоглоссным явлениям может ока­заться, что

изоглоссные явления, связывающие два отдаленных друг от друга диалекта, просто

демонстрируют сохранение в них более архаического состояния. Так, например, в

верхне-сысольском диалекте коми-зырянского языка имеется личное окончание 3 л.

мн. ч. наст. вр. -ныс. То же самое окончание существует и в ижемском

диалекте, расположенном в бассейне Печоры. Южные<471> и западные диалекты

казахского языка связывает изоглосса, вы­ражающаяся в соответствии звуку с

литературного казахского язы­ка звука ш. Эта изоглосса также

иллюстрирует сохранение более архаического состояния. Разбросанность явлений

здесь факти­чески оказывается мнимой. Изоглосса может соединять явления

конвергентные: в смешанных белорусско-русских говорах на­блюдается так

называемое дзекание, например, дзеци вместо дети. То же

дзекание зафиксировано в некоторых казанских говорах [41, 37]. В русских

говорах Крайнего севера, а также в говорах Землянского и Задонского районов на

месте старого ћ произносит­ся закрытое е или дифтонг ие,

например лкс или лиес [41, 45]. Эти одинаковые явления,

по-видимому, возникли совершенно незави­симо друг от друга.

ВОЗМОЖНОСТЬ КОНСОЛИДАЦИИ И ОБОСОБЛЕНИЯ ДИАЛЕКТНЫХ ЧЕРТ

Легкая проницаемость систем диалектов, возможность их сме­шения, отсутствие

четких диалектных границ и разбросанность диалектных явлений еще не говорят о

том, что диалектов вообще не существует. В определенных условиях диалектные

различия мо­гут выступать более отчетливо и даже иметь более или менее

опре­деленные территориальные границы. На типовой схеме языкового ландшафта

зоны переходных говоров уже можно было заметить, что по направлению к

основному ареалу, занимаемому каждым из диа­лектов, начинает уменьшаться

степень смешения различных диа­лектных признаков, и определенные диалектные

черты становятся как бы более устойчивыми. Предположим теперь, что мы имеем

диалект, территориально изолированный от других диалектов, у которого связь с

другими диалектами или очень слаба, или вовсе отсутствует. Таких диалектов

можно найти немалое количество.

Ярким примером может служить хотя бы уже упоминавшийся коми-язьвинский

диалект, территория распространения кото­рого со всех сторон окружена

территорией с русским населением, многие диалекты переселенцев в Сибири,

особенно диалекты та­тар, чувашей, мордвы и т. п.

Поскольку процесс появления инноваций совершается беспре­рывно, а возможность

связи с родственными диалектами крайне ограничена, а нередко и вовсе

отсутствует, то с течением времени этот диалект накопит такое количество

отличительных черт, что будет очень мало похож на другие диалекты и

постепенно превратится в самостоятельный язык. Если все характерные

осо­бенности такого диалекта перенести на карту, то они обнаружат кучность и

сосредоточенность.

Кроме того, не все диалектные особенности имеют одинаковые возможности

дальнейшего распространения. Распространению особенностей одного диалекта могут

мешать особенности языковой<473> системы других диалектов, нормы

литературного языка, различие быта, природных условий и целый ряд других

факторов. Так, например, в некоторых северно-русских говорах есть такие слова,

как зарод 'большой стог сена', наволок 'заливной прибреж­ный

луг', уландать 'выть', упаки 'валенки' вадья 'озеро с

топ­кими берегами', стожар 'опорный толстый шест в стоге сена',

поветь 'задняя часть дома, под которой помещается хлев', вачкан

'червивый гриб', черемя 'наст' и т. д. Можно с полной уве­ренностью

сказать, что на русские говоры Московской области эти диалектные лексические

особенности никогда не распростра­нились бы. Небольшое количество хороших

заливных лугов и свя­занное с ним отсутствие привычки оставлять большое

количество сена на лугах делает ненужным введение таких слов, как зарод,

стожар и т. п. Скудость лесов исключает возможность постройки больших домов

с поветью, как это принято на Севере. Такие слова, как уландать, вадья,

вачкан, черемя и упаки, представляют собой заимствования из

финно-угорских языков. Им оказывают сопро­тивление другие слова русского языка,

не говоря уже о том, что они этимологически не связаны ни с одним русским

словом. Та­кие синтаксические особенности некоторых северно-русских гово­ров

как, например, замена в некоторых случаях родительного па­дежа именительным

вроде В лесу никакие грибы нет или пропуски предлогов типа Ухте

живет, также не могли бы распространиться в среднерусских говорах.

Вышеуказанные явления возникли под влиянием финно-угорского языкового

субстрата.

В русских говорах не наблюдается тенденций к сокращению сферы употребления

родительного падежа или к утрате предло­гов. Поэтому языковой системой они не

поддерживаются. Что же касается происхождения вышеуказанных конструкций, то

первоначально они были созданы нерусскими, плохо знавшими русский язык, и

затем механически распространились в опреде­ленных районах.

Все эти обстоятельства ведут к тому, что некоторые диалект­ные явления

оказываются территориально ограниченными и об­разуют в определенных районах

пучки изоглосс. Это дает возмож­ность диалектологам выделять не только ареалы

распространения диалектов, но также так называемые диалектные зоны и группы

говоров.

В диалектах, таким образом, осуществляются два разнонаправленных процесса. С

одной стороны, диалекты постоянно смеши­ваются, их системы взаимопроникают

одна в другую; с другой стороны, действуют факторы, ведущие к обособлению

диалектных явлений, что бывает связано также с появлением специфических

этнических особенностей.

Структурные методы пока еще недостаточно применяются в диалектологии. Можно

предполагать, что внедрение структурных методов в изучение диалектов даст

возможность более четко раз<473>граничить особенности отдельных

диалектов. Мы можем, напри­мер, соединить одной изоглоссой явления, которые

внешне ка­жутся совершенно одинаковыми. Однако при структурном подходе может

оказаться, что они далеко не равноценны [87, 388—400].

Наличие общих звеньев в разных диалектных системах подчер­кивает связь между

этими системами. Вместе с тем важно учесть, что каждая диалектная система

отличается и своим своеобразием, которое проявляется в частности в том, что

общие звенья в разных диалектных системах могут занимать разное место.

Например, формы матеря, матерю, материй и т. п. в одном диалекте

яв­ляются исключением из системы склонения существительных ж.р. с основой на

мягкий согласный (курский), в другом подверг­лись перераспределению по классам

склонения вместе со всеми другими существительными этого типа, т. е. весь тип с

основой на мягкий согласный перешел в класс существительных с основой -a

(верхнеднепровская группа). Произношение ч без затвора, т. е. как ш

(шашка, шай) в одних говорах наблюдается вместе с изме­нением ц в

с, т.е. в фонетической системе таких говоров вообще нет, вернее не было,

аффрикат, в других ш употребляется рядом с ц, т. е. в говоре

сохраняется зубная аффриката и исчезает нёб­ная и т. д.

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ ВЫДЕЛЕНИЯ ОТЛИЧИТЕЛЬНЫХ ДИАЛЕКТНЫХ ЧЕРТ

Выше уже говорилось о том, что первоначально диалект пред­ставлялся как

замкнутая языковая единица, имеющая четкие гра­ницы. Постепенно по мере

накопления и более углубленного изу­чения материала этот тезис начал

подвергаться сомнению. Нача­ло этому скепсису положил Иоганн Шмидт,

опубликовавший в 1872 г. работу «Die Verwandschaftsverhдltnisse der

indogermanischen Sprachen», в которой была изложена известная теория волн.

Подвергая резкой критике теорию родословного древа А. Шлейхера, И. Шмидт

пытается доказать, что резких границ между от­дельными индоевропейскими языками

нет, два граничащих между собой языка всегда обнаруживают некоторые только им

свойст­венные черты [85, 26]. Известный теоретик младограмматической школы

Герман Пауль также утверждал, что различные диалект­ные особенности образуют

чрезвычайно сложную систему много­образно перекрещивающихся линий и что точное

деление диалек­тов на группы и подгруппы невозможно [83, 238]. Позднее Г.

Шухардт [73, 122—140; 86, 32] и Г. Парис вообще приходят к отри­цанию

диалектов. «В действительности диалектов не существу­ет, — заявляет Гастон

Парис. — Народные говоры незаметными оттенками переходят друг в друга» [82,

434]. Укреплению этого взгляда в немалой мере способствовало опубликование

«Лин<474>гвистического атласа Франции» Ж. Жильерона и Е. Эдмонда.

Жильерон вообще предлагал отбросить понятие диалекта и изучению диалекта

противопоставить изучение слова. «С точ­ки зрения Гастона Париса, Поля Мейера и

их ученика Жилье­рона, все диалектные границы равноценны и представляют сеть

беспорядочно перекрещивающихся линий, разграничивающих единичные фонетические и

грамматические явления, по-разному представленные в разных словах, и столь же

пестрые по своему распространению конкурирующие лексические синонимы» [33,

127]. В. М. Жирмунский справедливо замечает, что «правильный методический прием

картографирования, принятый в современ­ных лингвистических атласах,

превратился, в особенности у пред­ставителей французской лингвистической

географии, в ошибочную научную теорию, приводящую к атомизации явлений

диалекта, отраженных на языковой карте, к растворению единства языковой

территории в пестром хаосе перекрещивающихся границ отдельных слов» [33, 127].

Особо важное значение для преодоления этих методических ошибок имеет открытие

так называемых пучков изоглосс. Еще автор небольшого атласа швабских говоров

Герман Фишер, прин­ципиально отрицавший существование диалектов и их границ,

об­наружил, что некоторые линии, связывающие отдельные явления, совпадают

друг с другом на значительном расстоянии или объеди­няются в пучки

(Linienbьndel) [33, 90]. Дальнейшие исследования ряда немецких и французских

диалектологов показали, что граница между диалектами определяется не одним

признаком на всем ее протяжении, а совокупностью совпадающих между собою

признаков. Было установлено, что наиболее расплывчатыми пуч­ками выступают

лексические изоглоссы, наиболее компактны­ми — фонетические. Морфологические

же находятся между ними, приближаясь к последним. При всем этом у более или

менее ста­билизованных элементов совокупность этих пучков образует

от­носительно совпадающие пучки более общего характера, которые и определяют

границы диалекта в целом. Между основными на­речиями располагаются переходные

говоры, где границы данной группы признаков расходятся [33, 91].

В этой связи важны выводы немецкого диалектолога Карла Хаага, доказавшего

иллюзорность хаотической пестроты изоли­рованных границ индивидуальных языковых

фактов. В каждом языковом ландшафте выделимо его центральное ядро (Kerngebiet),

окруженное переходной зоной — «периферией» (Saumgebiet) или «зоной вибрации»

(Vibrationszone). Следует признать, что дискус­сия о границах диалектов, в

которой принимали участие И. Шмидт, Г. Шухардт, Ж. Жильерон, Гр. Асколи, К.

Хааг и дру­гие, была важной демонстрацией наивности представлений

младо­грамматиков о диалекте и его границах. Было осознано, что диа­лектная

граница, как правило, подразумевает не резкую линию, а<475> относительно

узкую «зону линий». Вместе с тем, в ряде случаев сохраняют свою ценность и

некоторые наблюдения Г. Париса, Ж. Жильерона и их сторонников: в ареалах

нестабилизованных, т. е. переживающих существенное переформирование диалектов,

соответствующие границы действительно размыты (в этих случаях удается

реконструировать лишь былую компактность границ диалекта эпохи стабильности)

[48, 18]. К таким ареалам относят­ся, например, зоны более поздней колонизации.

В то же время нельзя не признать наличие пучков изоглосс, центральных зон, зон

вибраций и т.п., так как в определенных условиях диалект­ные особенности могут

накопляться, отстаиваться и более четко дифференцироваться. Если система

диалекта проницаема, то вполне естественно, что на границе двух диалектов

образуется переходная зона.

Для современной диалектологии большое значение имеет уста­новление одинаковых

языковых явлений, или изоглосс. Фактор территории при выделении диалектов

является основополагаю­щим. Поэтому диалектное явление должно быть

проецировано на территорию. Изоглосса часто представляет собой линию на

гео­графической карте, соединяющую крайние пункты распростра­нения отдельного

языкового явления. Однако соотносительные варианты данного языкового явления

часто не имеют сплошных границ. Они образуют островки за пределами своих

границ или взаимно проникают, давая для некоторых территорий пеструю

че­респолосную картину наличия разных вариантов да одной терри­тории.

Конфигурации изоглосс также могут быть очень разнооб­разны: они часто

различны для явлений, относящихся к разным уровням системы языка (фонологии,

морфологии, лексики), к разному времени своего появления и т. д. Поэтому

изоглосса на карте практически не всегда обозначается в виде линии или

ли­ний, а часто в виде условных знаков разного цвета и формы.

Территориальное распространение разных языковых явлений редко совпадает друг

с другом. Поэтому картографированная тер­ритория обычно оказывается

пересеченной множеством линий, проходящих в разных направлениях, часто

пересекающих друг друга, выделяющих разные территории: то два (или несколько)

больших территориальных массива, то, напротив, большое коли­чество дробных

территорий. Не совпадая полностью, отдельные группы изоглосс обычно проходят

близко друг к другу, образуя «пучки» изоглосс.

Диалекты языка выделяются на основе пучков изоглосс [57, 15]. В качестве

практической демонстрации этих принципов мож­но показать диалектное членение

русского языка. При характери­стике наречия обычно учитываются изоглоссы разных

уров­ней — явления фонетические, грамматические и лексические. Так, например,

северное русское наречие будет характеризовать­ся следующими признаками:

фонетические явления: различение<476> безударных (в первом предударном

слоге) гласных неверхнего подъема, смычное образование звонкой задненёбной

фонемы г и т. д.; грамматические явления: окончание т твердое

при его на­личии в форме 3 л. глаголов ед. и мн. ч.: носит, нос'am и т.

д., наличие общей формы для дат. и твор. п. мн. ч. существительных и

прилагательных: с пустым в'одрам — к пустым в'одрам; лек­сические

явления: распространение слов: сковородник 'приспо­собление для

вынимания сковороды из печи' озимь 'всходы ржи' и т. д.

Подобным же образом на основании учета явлений разных уров­ней выделяется и

южное русское наречие. В области фонетической оно отличается неразличением

безударных гласных неверхнего подъема, фрикативным произношением звонкой

задненёбной фоне­мы у и т. д. В области грамматической его

характеризует различе­ние форм дат. и твор. п. мн. ч., например, с пустыми

в'одрами — к пустым в'одрам, распространение форм им. п. мн. ч. сущ.

волк — вор с ударением на окончании: волки, воры и т. д. Для юж­ного

наречия характерны некоторые специфические слова, на­пример, зелени, зелен

я 'всходы ржи", зипун 'мужская верхняя одежда кафтанного покроя'

и т. д. [57, 236—240].

Помимо наречий, выделяются диалектные зоны. Некоторые специфические изоглоссы

могут выделять отдельные территории внутри наречия. Часто территория диалектной

зоны пересекает территорию разных наречий. Так, диалектологи-ру­систы выделяют

западную диалектную зону, пересекающую тер­риторию северного наречия,

среднерусских говоров и южного наречия. Ее характеризуют такие изоглоссы, как

наличие j в формах указательного местоимения с основой то — та

(тайа, тойв, тыйе), употребление деепричастия в роли сказуемого: поезд

ушовши и т. д. [57, 242 (карта)]. Северная диалектная зона занимает почти

всю территорию северного наречия, кроме ее юго-восточной части.

На основании того же учета специфических изоглосс в преде­лах наречий и

диалектных зон могут быть выделены группы говоров.В системах групп говоров

явления более широкого распространения, присущие наречиям и зонам, находятся

в соче­тании с явлениями местного характера, нередко представляющими собой

местную модификацию широко известного в пределах наре­чия или зоны явления

[57, 263]. Так, например, вологодская груп­па северного наречия включает

черты северного наречия, север­ной и северо-восточной диалектных зон, а также

характерный именно для данной группы говоров круг явлений, образующих

основную характеристику данной группы говоров [57, 265].

Вышеизложенная методика позволяет преодолеть прежнее понимание диалекта как

области с четко очерченными границами и в то же время дает возможность избежать

атомизации отдель­ных диалектных явлений, ведущей к отрицанию понятия

диалекта.<477>

СОЦИАЛЬНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ЯЗЫКА

Каждый язык имеет не только территориальные различия. Неоднороден язык и в

социальном отношении. В этом плане он варьирует в самых различных

направлениях. Могут, например, су­ществовать возрастные особенности языка:

речь ребенка будет всегда отличаться от речи взрослого, речь старшего

поколения нередко отличается от речи младшего, есть языки, в которых язык

женщин в области произношения в известной мере отличается от языка мужчин.

Вариативность речи может зависеть от общеобра­зовательного уровня. Человек

образованный говорит иначе, чем человек малообразованный. Известный отпечаток

на речевые осо­бенности людей может накладывать род их занятий, круг

инте­ресов и т. п. Принадлежность к определенному классу, социаль­ное

происхождение, среда, в которой человек постоянно вращает­ся, также

способствуют появлению некоторых речевых особенно­стей.

Внутри данного языка, — отмечал А. Мейе, — определяемого единством

произношения и, в особенности, единством граммати­ческих форм, в

действительности существует столько особых словарей, сколько имеется

социальных групп, обладающих автономией в пределах общества, говорящего на

этом языке [81, 251].

Факторы, способствующие возникновению речевой вариатив­ности в социальном

плане, настолько многообразны, что в преде­лах этой главы невозможно дать их

полную исчерпывающую ха­рактеристику. Необходимо охарактеризовать, однако,

основные типы социальных вариантов речи.

Основная трудность состоит в том, что многие исследователи включают в понятие

так называемых социальных диалектов ре­чи явления, хотя внешне и сходные, но

совершенно различные по своей природе. Нет даже сколько-нибудь стабильной

класси­фикации этих явлений. Не отличается упорядоченностью и сама номенклатура

названий социальных вариантов речи. В русской лингвистической литературе

термины «арго» и «жаргон» употреб­ляются нетерминологично, нередко выступая как

синонимы. Тер­мину «жаргон» иногда придается стилистически сниженное зна­чение,

наблюдается стремление закрепить этот термин за наиме­нованием замкнутой

речевой системы какой-нибудь антиобщест­венной социальной группы, ср. например,

«воровской жаргон». Для обозначения профессиональных лексических систем

употре­бляются термины: «профессиональные языки», «профессиональ­ные говоры» и

даже «профдиалекты». Существующий в западно­европейской лингвистической

литературе термин «слэнг» для обо­значения жаргона с более широкой социальной

базой у нас не привился.<478>

Известный интерес представляет классификация социальных вариантов речи,

предложенная в последнее время В. Д. Бондалетовым. В зависимости от природы,

назначения языковых при­знаков и условий функционирования он различает: 1)

собственно профессиональные «языки» (точнее — лексические системы),

на­пример, рыболовов, охотников, гончаров, деревообделочников, шерстобитов,

сапожников, а также представителей других про­мыслов и занятий; 2) групповые,

или корпоративные, жаргоны, например, жаргоны учащихся, студентов,

спортсменов, солдат и других, главным образом молодежных, коллективов;

условно-профессиональные языки (арго) ремесленников-отходников, тор­говцев и

близких к ним социальных групп; 3) условные языки (арго, жаргоны)

деклассированных [15,9—10].

В этой классификации нет, однако, одной социальной вариа­ции речи, которую

некоторые исследователи называли классо­выми диалектами. Проблема

существования разновидностей речи, связанных с классовой принадлежностью,

интересовала многих представителей отечественной и зарубежной

социолингвистики. Нередко предполагалось, особенно в отношении к эпохе

современ­ного капиталистического общества, что единому языку господ­ствующего

класса противостоят территориально раздробленные диалекты подчиненных

общественных групп (например, крестьян­ства, городской мелкой буржуазии и т.

п.). Однако приводив­шиеся в специальной литературе фактические иллюстрации

этого положения находят иное толкование (в частности, совпадение

тер­риториальных и классовых признаков представляет собой особен­ность лишь

определенной эпохи в историческом развитии обще­ства).

Исходя из сказанного, мы при последующем изложении ру­ководствуемся следующей

классификацией; 1) профессиональные лексические системы, 2) групповые, или

корпоративные, жаргоны, 3) жаргоны деклассированных, 4) условные языки.

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ЛЕКСИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ

В. М. Жирмунский был совершенно прав, когда он указывал на несостоятельность

бытующего в специальной литературе тер­мина «профессиональный говор». По его

мнению, термин «профес­сиональный говор», а тем более «профессиональный язык»

основан на неправильном словоупотреблении: в исследованиях, посвящен­ных языку

плотников (Sprache des Zimmermanns), языку моряков (Seeimannssprache) и т. п.,

речь идет только о некоторой спе­циальной сфере профессиональной лексики внутри

того или иного классового диалекта [32, 105].<479>

«Профессиональная специализация сказывается в языковом отношении не в

грамматической дифференциации, как в классо­вых диалектах, а в выработке

специального словаря, в основном доступного лишь представителям данной

профессии» [32, 105—106].

Отличительная особенность профессиональной терминологии заключается в том,

что она всегда возникает под давлением опре­деленной практической

необходимости. Известно, что континуум мира, окружающего человека, в разных

языках членится по-разному. При всех этих различиях существует определенная

за­кономерность — степень интенсивности членения определяется практикой. Чем

больше человеку приходится сталкиваться с опре­деленным участком или областью

действительности, тем интен­сивнее членится она в языке. Житель внутренних

областей стра­ны, не сталкивающийся в своей жизненной практике с морем,

обычно довольствуется общими понятиями — море, берег, отмель, ветер, буря и

т. д. Большего ему не требуется. Другое дело рыбак, промышляющий в море. Ему

далеко не безразлично, находится он в открытом море или вблизи от берега,

дует ветер южный или северный, имеет отмель песчаное или каменистое дно.

Практичес­кая заинтересованность порождает соответствующую термино­логию.

Так, например, у русских поморов, живущих на берегах Белого моря, существует

специальная терминология, связанная с рыбо­ловством, охотой на морского зверя и

мореходством. Ниже при­водятся некоторые образцы этой терминологии: базар

'скопище чаек и других морских птиц на прибрежных скалах и береговых утесах',

баклыш 'небольшой островок с крутыми скалистыми берегами', бережнее

'ближе к берегу', бетать 'ехать наперерез или вкось ветра',

голоменно 'слишком далеко от берега', гора 'материк', голомя

'открытое море', губа 'залив моря', дёр 'хороший клёв рыбы',

дутыш 'отверстие во льду, сделанное морским зве­рем', корга

'подводная или надводная низменная отмель', лет­нёй 'южный ветер',

лосо 'гладкая ровная поверхность моря', приглуб 'глубина в море или

реке вблизи берега', стамин 'ледя­ная гора', торох 'сильный

порыв ветра', юро 'небольшое стадо рыбы или морского зверя' и т. д.

Не меньшим разнообразием отличается рыболовецкая терми­нология рыбаков низовьев

реки Дона, например, кабарожник 'мел­кий сазан', киляк 'молодой

лещ', талаверка 'мелкая густера', сетчик 'рыбак, ловящий рыбу

сетями', аламан 'невод для ловли хамсы', дуб 'большая

многовесельная лодка, используемая для транспортировки невода', каюк

'небольшая двухвесельная лодка, используемая для перевоза рыбы и мелких орудий

лова', семень<480> 'лом для пробивания прорубей', драчка

'невод для лова бычка' и т. д.3

Если обратиться к терминологии, связанной с профессией плотника, то и здесь

можно найти немало специальных терминов, например, слега — 'длинная

балка', пёрка 'сверло у колово­рота', матица 'поперечная балка,

поддерживающая потолок дома', лучковая пила 'пила с особой ручкой',

ножовка 'малень­кая пила с одной ручкой', дорожить 'сделать особым

инстру­ментом желоб на тесине, чтобы с крыши легче скатывалась вода', и т. д.

Каждая профессия имеет специальный словарь. К сфере про­фессиональной лексики

относится также искусственно созданная научная и техническая терминология,

обычно фиксируемая в специальных словарях научных или технических терминов.

Ме­жду профессиональной лексикой, возникшей естественным путем, и

искусственно созданной терминологией существуют точки со­прикосновения. В

речевой практике эти две лексические системы нередко смешиваются. Однако

искусственно созданная термино­логия отличается большей устойчивостью,

стандартностью и не имеет территориальных вариантов.

Профессиональная лексика обычно употребляется в деловых стилях, отличается

точностью значений и мало экспрессивна.

Вместе с тем профессиональная терминология, в особенности самобытная

терминология, может сопровождаться употреблением иногда довольно образных

идиоматических выражений, ср., на­пример, некоторые идиоматические выражения,

бытующие в язы­ке поморов: набирать гребень (о волне) 'повышаться',

пойти в жар, например, вода пошла в жар, т. е. 'потекла быстрее' (в

пе­риод прилива или отлива) и т. п., специальные выражения су­ществуют у

плотников, например, рубить в лапу, рубить в ус, тянуть бровку, в

лексике ямского промысла в говорах Томской области отмечены такие

идиоматические выражения, как ходить в ямщину 'заниматься товарным

извозом', гонять почту 'достав­лять почту', жить с бичика

'добывать средства к существованию извозом'

4 и т. д.

В профессиональном языке летчиков известны выражения лечь на курс, посадить

на три точки и т. д.

Однако эти идиоматические выражения скорее относятся к лек­сической сфере

профессиональных жаргонов, чем к профессио­нальной лексике в собственном смысле

этого слова.<481>

ГРУППОВЫЕ, ИЛИ КОРПОРАТИВНЫЕ, ЖАРГОНЫ

Групповые, или корпоративные, жаргоны обычно возникают в группах людей, тесно

между собою чем-нибудь связанных. Фор­мы связи могут быть самыми различными.

Важно, чтобы эта связь каким-то образом объединяла людей, например, служба в

армии, обучение в институте или школе, занятие туризмом, спортом,

коллекционированием и т. п. Даже отъезд людей для работы на Крайний Север

порождает особые жаргонные слова, например, моржовые или комариные

— названия надбавки к зарплате в зоне Крайнего Севера

5. Длительное пребывание людей на фронте во время Отечественной войны

вызвало появление специфичес­ких жаргонных слов, например, сабантуй

'сильный артиллерий­ский обстрел', рама 'немецкий разведывательный

самолет' и т. д. Жаргон возникает в среде людей, предающихся различным порокам,

например, картежной игре, пьянству и т. п.

В лексике групповых, или корпоративных, жаргонов, конечно, есть элементы

профессионализма. Ср. такие выражения солдат­ского жаргона, как сидеть на

губе, т. е. 'быть на гауптвахте', ли­монка — название особого вида

гранаты; в жаргоне следователей существует глагол расколоться,

например: Подождем, пока он не расколется [63, 53], т. е. 'не выдаст

своей тайны', среди аспи­рантов употребителен глагол остепениться,

членам ученых сове­тов хорошо известно выражение бросить черный шар, т.

е. 'за­баллотировать', школьники часто употребляют выражение по­лучить кол,

т. е. 'единицу' и т. д. Однако основная особенность групповых, корпоративных

жаргонов заключается не в этом.

Здесь, как правильно замечает В. Стратен, сказывается не столько деловая

потребность, сколько стремление к экспрессии и игра словами [63, 53].

«Специфическим отличием арго от других видов жаргона,— писал В. М.

Жирмунский, — является его профессиональная функция: в то время

как...корпоративные жаргоны являются свое­го рода общественной забавой,

языковой игрой, подчиненной принципам эмоциональной экспрессивности, арго,

которым поль­зуются нищие, воры, бродячие торговцы и ремесленники, служит

орудием их профессиональной деятельности, самозащиты и борьбы против

остального общества» [32, 119].

Существует довольно много различных групповых жаргонов, всех их

охарактеризовать нет никакой возможности. В качестве наиболее типичного

образца можно рассмотреть студенческий жар­гон, или, как его иногда называют,

студенческий слэнг.

Л. И. Скворцов, изучавший студенческий слэнг в наших ву­зах, различает в нем две

основные категории слов — производ<482>ственное ядро и бытовой словарь

[59, 50]. В производственное ядро студенческой речи входят такие слова и

выражения, как фак 'факультет', стёпа, степуха, стипеша

'стипендия', идти на шпорах 'отвечать по шпаргалкам ', по диагонали

или наискосок 'о торопливом, поверхностном чтении учебного материала',

кол 'единица', историчка 'учительница истории', немка

'учи­тельница немецкого язка', удочка 'удовлетворительно', заход

'попытка сдать экзамен', долбач 'студент-зубрила', античка

'античная литература', шеф 'руководитель дипломной или кур­совой

работы', столкнуть, спихнуть 'сдать экзамен или зачет' ядро

'ядерная физика', общак 'общежитие ', индус 'студент

ин­дустриального института или техникума', шпаргалет 'шпаргалка' и т.

д. [59, 50].

Нетрудно заметить, что подобного рода профессиональная или производственная

лексика довольно резко отличается от обычной профессиональной лексики или

терминологии. Профессиональная лексика обычно вызывается необходимостью назвать

какой-ни­будь предмет или явление, с которым производственник сталки­вается в

своей деятельности. Чаще всего это какой-нибудь особый предмет, мало известный

или совершенно неизвестный в кругу других людей. Слово студенческого слэнга не

вызывается какой-либо особой необходимостью. Нет никакого смысла создавать

особое название для студента индустриального института или тех­никума. Когда же

появилось особое название индус, то основным стимулом его создания

явилось стремление создать что-то более выразительное, яркое, озорное, более

обращающее на себя вни­мание.

В общебытовой словарь входят слова, не связанные непосред­ственно с учебным

процессом. Основу его составляют экспрессив­ные элементы разговорно-обиходной

лексики, ср., например, рубать, хавать, хряпать, штефкать 'есть,

закусывать', рубон 'еда , обед и т. п.', махнуться 'обменяться

чем-нибудь', притырить 'спрятать', петрить, тямкать, тямить

'понимать что-нибудь, разбираться в чем-нибудь', накрыться 'исчезнуть,

про­пасть ', а также 'не состояться' — о замыслах, планах и т. п., корочки,

колеса 'ботинки', филонить 'бездельничать', увести 'взять,

присвоить или украсть', купить, прикупить 'подшутить над кем-нибудь',

пылить 'ныть' или 'болтать впустую', подки­нуть 'дать или одолжить

кому-нибудь денег', стрельнуть 'взять в долг небольшую сумму денег',

'попросить папиросу или сига­рету ', загорать, опухать 'бездельничать,

лодырничать ', запрессо­вать 'окончательно договориться о чем-нибудь,

уладить какое-нибудь дело' и т. п. [59, 51].

Предметно-понятийное содержание студенческого жаргона очень многообразно.

Наиболее легко в нем выделяются два слоя — спортивная лексика и

лабушско-стиляжья лексика (от лабух 'музыкант').<483>

Спортивная лексика включает слова и выражения, связанные с областью спорта,

например: подковать 'подбить в игре', 'на­нести травму', поливать

'бить мячом по воротам, бросать мяч в корзину', банка, плюха, штука

'гол, очко' и т. д.

Лабушско-стиляжья лексика имеет в общебытовом студенчес­ком словаре довольно

ярко выраженную социальную специфику. Это в большинстве случаев слова,

заимствованные из жаргона стиляг, например, берлять 'есть, питаться',

хилять 'идти', выхил 'выходка', башли, бабки, шайбочки, финаги

'деньги', чувак 'парень', чува, чувиха, кадришка 'девушка',

топталовка или Бродвей 'главная улица', 'место встреч и прогулок',

кирять 'пить, выпивать', кирной, бухой 'пьяный', керосин, мур,

гоп 'вечеринка, выпивка', предки 'родители', хива, шобла,

кодла, хевра, хавира, шарага 'группа «своих»', хата 'квартира',

рок 'рок-н-ролл' и т. д. [59, 51—52].

По своим особенностям стиляжий жаргон близок к воровско­му, поскольку он

объединяет лексику, связанную с определенными сферами быта, к тому же

специально окрашенную.

В общебытовую лексику студенческого слэнга входит также экспрессивная и

оценочная лексика, например: шедеврально, потрясно, клево, колоссально

и т. п. (при положительной оценке чего-либо), сапог, охламон, прохиндей

(пренебрежительно о чело­веке), молоток (положительно о человеке),

леди, детка, цыпа, мордочка (положительно о девушке), старик, мужик

(о мужчине). Существует экспрессивная или просто излюбленная фразеология:

дать по мозгам 'удивить, ошарашить', до лампочки 'мало дела до

чего-либо', 'ни к чему', как штык 'обязательно', 'точно' и т. п. [59,

53].

ЖАРГОНЫ ДЕКЛАССИРОВАННЫХ

Жаргоны деклассированных употребляются в сферах людей, принадлежащих к

уголовному миру, обычно отбывающих срок наказания в тюрьмах, лагерях и т. п.

или занимающихся пре­ступной деятельностью на свободе. Несмотря на наличие

терри­ториальных разновидностей, этот жаргон обладает относительным

единством. По своей специфике он резко отличается от группо­вых, или

корпоративных, жаргонов. Поэтому есть основание рас­сматривать его отдельно.

Воровской жаргон имеет некоторые общие черты с профессио­нальными лексическими

системами. В нем довольно богато пред­ставлена терминология, выражающая

различные воровские спе­циальности, например: ширмач 'карманный вор',

мойщик 'ма­газинный вор', майданщик 'поездной вор', скокарь

или домушник 'вор по квартирам', голубятник 'вор белья',

мокрушник 'вор<484>-убийца', кассир или медвежатник

'взломщик несгораемых шка­фов', стопарь 'вор-грабитель', клюкушник

'грабитель церквей', банщик 'вокзальный вор' и т. д. Довольно

разветвленную сино­нимику имеет глагол воровать, украсть, например:

торговать, работать, стырить, купить, сбондить, стибрить и т. д.; много

глаголов, обозначающих неудачную кражу: завалиться, засыпаться, сгореть,