Книга: Общее языкознание - учебник

представ­лений». Л. С. Выготский говорит о «внутренней речи» в опреде­ленном

смысле (см. выше). А. Р. Лурия считает первым этапом «линейную схему

предложения» и т. д. Разнообразие мнений по этому вопросу весьма велико,

потому что экспериментальные свидетельства о первом этапе порождения

практически отсут­ствуют.

Немалую долю ответственности за такой разнобой несут линг­висты. Дело в том, что

психолингвистика развивалась в послед­ние годы преимущественно как серия

попыток использовать в пси­хологическом исследовании модели, разработанные

лингвисти­кой для своих целей и, естественно, требующие — при подобном

использовании — серьезного пересмотра. Но такого пересмотра не было

14. А лингвистическая по происхождению модель не может не концентрироваться

прежде всего вокруг правил грамматиче­ского порождения, оставляя в стороне

проблемы, связанные с «дограмматическими» этапами этого порождения.

Лингвистическая традиция в психолингвистике обусловила еще два ее недостатка,

которые она до сих пор не устранила. Это, во-первых, полное нежелание считаться

с тем, что существуют раз­личные виды речи, в которых механизм порождения

высказывания может соответственно модифицироваться; различные функции речи;

различные коммуникативные типы предложений. Это, во-вторых, уже отмеченная

ранее применительно к трансфор­мационной модели полная убежденность в том, что

лингвисти­ческое тождество есть в то же время тождество

психолингвисти<361>ческое, т. е. в том, что одна и та же лингвистическая

структура мо­жет быть порождена одним и только одним спосо­бом (за исключением

случаев двусмысленности). Между тем, это совершенно не обязательное условие, на

чем мы далее остановим­ся. Пока же вернемся к различным типам речевых

высказываний.

Вслед за А. Р. Лурия можно выделить по крайней мере четы­ре психологически

различных типа речи. Это, во-первых, аффективная речь. «Под аффективной речью

имеются в виду восклицания, междометия или привычные речения: да — да — да;

ну, конечно; черт возьми! Эти формы речи, собственно говоря, вообще не

исходят ни из какого замысла, они не формиру­ют никакой мысли, они скорее

проявляют известные внутренние аффективные состояния и выражают отношение к

какой-нибудь ситуации. Эти элементарнейшие формы высказывания часто ис­пользуют

интонацию...» [48, 33]. Аффективная речь может сохра­няться у афатиков при

нарушении других форм речи.

Вторая форма — устная диалогическая речь. В ней «исходным начальным этапом

или стимулом к речи является вопрос одного собеседника; из него (а не из

внутреннего замысла) исходит ответ второго собеседника» [48, 34]. Это

обеспечивает, между прочим, возможность взаимоналожения реплик — один

собеседник еще не кончил говорить, а другой уже начал, перебивая первого

[109]. К этому типу речи близок в некоторых своих осо­бенностях так

называемый синхронный перевод [82].

Сам принцип организации диалогической речи несколько иной, чем принцип

организации развернутых, монологических форм речи. В ней с самого начала

участвует фактор, вызывающий на­рушение нормального грамматического порождения

— фактор контекста (ситуации), о котором мы уже говорили ранее. Анали­зируя

отличия в грамматической структуре диалогической речи, можно видеть, что этот

фактор в известном смысле первичен по отношению к механизму грамматического

порождения, по-види­мому, именно на этапе «замысла» и происходит учет этого

фактора, что соответствует некоторым данным, полученным современ­ными

американскими психолингвистами15

.

Следующий вид речи — это устная монологичес­кая речь, наиболее типичная, о

которой в 99% и говорят психолингвисты (ив 90% случаев — лингвисты), забывая о

суще­ствовании других видов устной речи. И, наконец, четвертый вид— это

письменная монологическая речь. Она также имеет свою психологическую специфику,

ибо, во-первых, максимально адиалогична (собеседник в этом случае обычно

аб­солютно не знаком с темой высказывания и отделен от пишущего сколь угодно в

пространстве и времени), во-вторых, максимально<362> осознана и допускает

определенную работу над выска­зыванием, постепенное нащупывание адекватной

формы вы­ражения.

Если обозначить аффективную речь, диалогическую речь и т. д. как типы речи,

то вторая важнейшая классификация — это классификация видов речи по функциям,

Так, по Ф. Кайнцу [118, 173], можно выделить следующие адиалогические (т. е.

не обязательно реализующиеся в каждом акте речи) функции языка или речи:

эстетическая, этическая (выражение определен­ного отношения к собеседнику),

магическо-мифическая и логико-алетическая (выражение мировоззрения). Р.

Якобсон [110] вы­деляет следующие функции соответственно шести компонентам

ак­та речи (отправитель, адресат, контекст, код, контакт, сообще­ние):

эмотивная (выражение чувств и воли говорящего), конативная (направленность

на модальность речи), референтная (обозна­чение предметов внешнего мира),

метаязыковая, фатическая (ус­тановление контакта) и поэтическая. Эти и другие

классифика­ции имеют, однако, прежде всего узко лингвистическую ценность,

позволяя охарактеризовать с функциональной стороны виды речи, различные по

своей формальной организации. Лишь отдельные элементы этих классификаций

связаны с психологической харак­теристикой высказывания. В частности,

психологической специ­фикой обладают речь поэтическая (о чем говорил еще в

конце XIX в. Д. Н. Овсянико-Куликовский), магическая и особенно речь,

соответствующая метаязыковой функции языка. Гораздо существеннее с

психологической стороны произведенное К. Бюлером [95, 149] выделение

симпрактической и симфизической речи (Male и Marken). Симпрактическая речь —

это речь, вплетен­ная в неречевую ситуацию; симфизическая — речь, выступающая

как признак вещи [42, гл. 1].

Далее необходимо очень кратко остановиться на различных коммуникативных типах

предложений. Это понятие объективно связано с идеей «коммуникации» (см. выше)

и соответствует раз­личным типам коммуникаций. Одну из наиболее четких

классифи­каций в этом плане можно найти у В. А. Богородицкого [7, гл. XIII],

выделявшего «предложения, изображающие факт», «пред­ложения, определяющие

подлежащее относительно его родового понятия», и «предложения, определяющие

подлежащее относи­тельно качества». В последнее время в этом направлении

работает Г. А. Золотова [25].

Что касается необязательности порождения каждой лингви­стической структуры

только одним способом, то здесь нам прихо­дится сказать то же, что несколько

ранее мы говорили по поводу соперничающих теорий восприятия речи. По-видимому,

в зави­симости от внешних факторов (таких, как бульшая или меньшая ситуативная

и контекстуальная обусловленность, возможность или невозможность

последовательного перебора вариантов и т. д.<363> порождение может идти

разными путями, что и обеспечивает воз­можность в равной степени убедительного

экспериментального подтверждения различных моделей. Как известно, сейчас

имеются данные, подтверждающие как модель НС, так и трансформацион­ную модель.

Наши знания о втором этапе порождения гораздо более опре­деленны, чем знания

о первом, но отнюдь не окончательны. Обоб­щая все, что сейчас известно по

этому поводу, можно представить себе то, что происходит на этом этапе,

примерно в следующем виде.

Предположим, что мы уже имеем готовую программу выска­зывания, закодированную

в субъективном коде. Далее происхо­дит перекодирование первого элемента

программы (это, по-види­мому, эквивалент субъекта действия) в объективный

языковый код и развертывание его по правилам НС вплоть до порожде­ния первого

слова (или, если это слово уже хранится в памяти, до приписывания ему

синтаксической характеристики). Синтакси­ческие и семантические

характеристики этого слова «записывают­ся» в кратковременную

(непосредственную) память. Затем, опира­ясь на эти признаки, мы прогнозируем

(предсказываем) появление очередных элементов сообщения на какой-то отрезок

вперед; видимо, таким отрезком является синтагма. Конечно, всегда воз­можны

несколько вариантов такого прогноза; чтобы выбрать из них один, мы

сопоставляем последовательно появляющиеся вари­анты с имеющейся у нас

программой и с другой наличной инфор­мацией о высказывании. В результате

сопоставления мы получаем какой-то определенный вариант прогноза и начинаем

его осуще­ствлять, подбирая к найденной синтаксической модели

соот­ветствующие семантические и синтаксические признаки конкрет­ных слов, т.

е. давая этой модели конкретное семантическое и грамматическое наполнение.

Впрочем, в результате сопоставления прогнозов с программой может оказаться,

что ни один из вариантов прогноза не годится. Тогда можно пойти по двум

путям. Или произвести кардинальную перестройку прогнозируемого высказывания,

осуществив, напри­мер, трансформацию. Или исправить явно неадекватную

програм­му высказывания, не трогая прогнозируемых его вариантов. Оба пути

можно проследить в различных психолингвистических экс­периментах.

По мнению некоторых авторов (например, Л. Долежала, а из сторонников модели

Хомского-Миллера — Дж. Каца, П. Циффа и др.), между этапом грамматического

порождения и этапом воплощения речи в звуковой форме лежит еще один этап.

Долежал помещает здесь «стилистический фильтр», а трансформационисты —

семантический компонент порождения, вступающий в действие уже после того, как

сработал компонент грамматичес­кий. С другой стороны, некоторые психологи и

лингвисты (Клиф<364>тон, например) допускают, как это делаем мы,

одновременность операций над синтаксической и семантической структурами, т. е.

одновременную ориентацию на синтаксические и семантические «маркеры». С точки

зрения экономности механизма порождения второй вариант представляется более

заманчивым. В этом случае правила порядка слов включаются в общую систему

грамматичес­кого порождения.

Наконец, последний этап — это реализация порождающего ме­ханизма в звучащей

речи, исследованная лучше всего и частично затронутая нами выше.

Как видно из всего сказанного в этой главе, мы еще очень мало знаем о

структуре и функционировании механизмов порождения речи. Большей частью мы

оперируем здесь не с твердыми данны­ми эксперимента, а с неподтвержденными

или частично подтверж­денными гипотезами, нередко не поддающимися складыванию

в единую модель. Этим обусловливается сравнительно слабая значимость

психолингвистических изысканий для собственно лин­гвистических исследований.

Однако потенциального значения их для лингвистики нельзя недооценивать. Ведь

в сущности единственным для лингвиста пу­тем к тому, чтобы из множества

возможных описаний языка вы­брать наиболее адекватный, является обращение к

тем коррелятам, которые данное описание имеет (или не имеет) в реальном акте

речи, в реальной речевой деятельности. Описание языка «в себе и для себя», не

«увязанное» ни с психологией, ни с социологией речевой деятельности,на

современной ступени развития науки едва ли воз­можно. Именно поэтому в общем

языкознании последних лет так часто и так интенсивно обсуждаются проблемы,

казалось бы, нелингвистические или, по крайней мере, не только

лингвистиче­ские — проблема знаковости, проблема универсалий и т. д.

Лингвистика — замечает ли это она сама или нет — перерас­тает свои

традиционные границы.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. О. С. Ахманова. О психолингвистике. М., 1957.

2. А. Г. Баиндурашвили. Некоторые экспериментальные данные о

психологической природе наименования. «Труды Тбилисского Гос. ун-та», 1966,

т. 124.

3. Б. В. Беляев. Очерки по психологии обучения иностранным языкам.

Изд. 2. М., 1965.

4. Н. А. Бернштейн. О построении движений. М., 1947.

5. Н. А. Бернштейн. Очерки по физиологии движений и физиологии

активности. М., 1966.

6. Л. Блумфилд. Язык. М., 1968.

7. В. А. Богородицкий. Общий курс русской грамматики. Изд. 5. М. — Л.,

1935.<365>

8. И. А. Бодуэи де Куртенэ. Избранные труды по общему язы­кознанию, т.

2, М., 1963.

9. Л. В. Бондарко, Л. Р. Зиндер. Дифференциальные признаки фонем и их

физические характеристики. «XVIII Международный психо­логический конгресс.

Москва, 1966. Симпозиум 23. Модели восприятия речи». Л., 1966.

10. А. А. Брудный. К проблеме семантических состояний. — В сб.: «Сознание

и действительность». Фрунзе, 1964.

11. А. Валлон. От действия к мысли. М., 1956.

12. Ж. Вандриес. Язык. Лингвистическое введение в историю. М., 1937.

13. И. Ф. Вардуль. Об актуальном синтаксисе. В сб.: «Тезисы докла­дов и

сообщений на научной дискуссии по проблеме «Язык и мышление»». М., 1965.

14. В. Н. Волошинов. Марксизм и философия языка. Л., 1929.

15. Л. С. Выготский. Избранные психологические исследования. М., 1956.

16. Л. С. Выготский. Мышление и речь. — В кн.: Л. С. Выготский. Избранные

психологические исследования. М., 1956.

17. П. Я. Гальперин. Развитие исследований по формированию ум­ственных

действий. — В кн.: «Психологическая наука в СССР», т. 1. М., 1959.

18. И. М. Гельфанд, B. C. Гурфинкель, М. Л. Цетлин. О тактиках управления

сложными системами в связи с физиологией. — В сб.: «Био­логические аспекты

кибернетики». М., 1962.

19. Л. Долежал. Вероятностный подход к теории художественного стиля. —

ВЯ, 1964, №2.

20. Н. И. Жинкин. Исследование внутренней речи по методике цент­ральных

речевых помех. «Изв. АПН РСФСР», 1960, вып. 113.

21. Н. И. Жинкин. Механизмы речи. М., 1958.

22. Н. И. Жинкин. Новые данные о работе двигательного речевого

анализатора в его взаимодействии со слуховым. «Изв. АПН РСФСР», 1956, вып.

81.

23. Н. И. Жинкин. О кодовых переходах во внутренней речи. — ВЯ, 1964, №6.

24. В. П. Зинченко. Теоретические проблемы психологии восприятия. В сб.:

«Инженерная психология». М., 1964.

25. Г. А. Золотева. О коммуникативных типах речи. М., 1965 (Руко­пись).

26. Вяч. Вс. Иванов. Теория фонологических различительных призна­ков. — В

сб.: «Новое в лингвистике», вып. 2. М., 1962.

27. Э. В. Ильенков. К истории вопроса о предмете логики как науки [статья

вторая]. «Вопросы философии», 1966, №1.

28. Н. И. Конрад. О языковом существовании. «Японский лингвисти­ческий

сборник». М., 1959.

29. Ю. Г. Кратин. К методике записи колебаний электрических потен­циалов

речевой мускулатуры. «Журнал высшей нервной деятельности», 1955, №5.

30. К. Г. Крушельницкая. К вопросу о смысловом членении пред­ложения. —

ВЯ, 1956, №5.

31. Е. С. Кубрякова. Из истории английского структурализма (Лондонская

лингвистическая школа). — В кн.: «Основные направ­ления структурализма». М.,

1964.

32. О. А. Лаптева. Чехословацкие работы последних лет по вопро­сам

актуального членения предложения. — ВЯ, 1963, №3.

33. В. А. Лекторский. Принципы воспроизведения объекта в зна­нии.

«Вопросы философии», 1967, №4.

34. А. А. Леонтьев. И. А. Бодуэн де Куртенэ и петербург­ская школа русской

лингвистики. — ВЯ, 1961, №4.<366>

35. А. А. Леонтьев. Внеязыковая обусловленность речевого акта и

не­которые вопросы обучения иностранным языкам. «Иностранные языки в школе»,

1968, №2.

36. А. А. Леонтьев. Внутренняя речь и процессы грамматического порождения

высказывания. — В сб.: «Вопросы порождения речи и обу­чения языку». М., 1967.

37. А. А. Леонтьев. Возникновение и первоначальное развитие язы­ка. М.,

1963.

38. А. А. Леонтьев. Психолингвистика. Л., 1967.

39. А. А. Леонтьев. Психолингвистическая значимость трансформа­ционной

порождающей модели. — В кн.: «Психология грамматики». М., 1968.

40. А. А. Леонтьев. Психолингвистические единицы и порождение речевого

высказывания. М., 1969.

41. А. А. Леонтьев. Слово в речевой деятельности. М., 1965.

42. А. А. Леонтьев. Язык, речь, речевая деятельность. М., 1969.

43. А. Н. Леонтьев. О механизме чувственного отражения. «Вопросы

психологии», 1959, №2.

44. А. Н. Леонтьев. Проблемы развития психики. Изд. 2. М., 1965.

45. А. Н. Леонтьев. Психологические вопросы сознательности уче­ния. «Изв.

АПН РСФСР», 1946, вып. 7.

46. А. Н. Леонтьев, Д. Ю. Панов. Психология человека и техниче­ский

прогресс. В сб.: «Философские вопросы высшей нервной деятель­ности и

психологии». М., 1963.

47. А. Р. Лурия. Высшие корковые функции человека. М., 1962.

48. А. Р. Лурия. Курс общей психологии. М., 1965 (Отпеч. множит, апп.)

49. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956.

50. В. Матезиус. О так называемом актуальном членении предло­жения. — В

кн.: «Пражский лингвистический кружок». М., 1967.

51. «Материалы Второго симпозиума по психолингвистике». М., 1968.

52. Н. А. Менчинская. Вопросы развития мышления ребенка в днев­никах

русских авторов. «Уч. зап. Научно-исслед. ин-та психологии», 1941, т. II.

53. Дж. Миллер, К. Прибрам, Е. Галантер. Планы и струк­тура поведения.

М., 1965.

54. И. С. Нарский. Критика неопозитивистских концепций значения.— В сб.:

«Проблема значения в лингвистике и логике». М., 1963.

55. С. В. Неверов. Иноязычные слова в общественно-языковой практи­ке

современной Японии. (Канд. дисс.). М., 1966.

56. Д. Н. Овсянико-Куликовский. Синтаксис русского язы­ка. Изд. 2. СПб.,

1912.

57. О. В. Овчинникова. Опыт формирования звуковысотного слуха. (Автореф.

канд. дисс.). М., 1960.

58. В. Оппель. Некоторые особенности овладения ребенком начатками

грамоты. — В сб.: «Психология речи»., Л., 1946.

59. В. К. Орфинская. О воспитании фонологических представлений в младшем

школьном возрасте. Там же.

60. К. Пала. О некоторых проблемах актуального членения. «Prague Studies

in Mathematical Linguistics», I. Praha, 1966.

61. В. З. Панфилов. Грамматика и логика. М. — Л., 1963.

62. Ж. Пиаже. Психология, междисциплинарные связи и система науки. М., 1966.

63. Е. Д. Поливанов. Субъективный характер восприятия звуков речи. — В

кн.: Е. Д. Поливанов. Избранные работы по общему языко­знанию. М., 1968.

64. А. А. Потебня. Из записок по русской грамматике, т. I—II. М., 1958.

65. А. П. Поцелуевский. К вопросу о древнейшем типе звуковой речи. Ашхабад,

1944.<367>

66. Психология речи. («Уч. зап. ЛГПИ им. Герцена», 1946, т. III).

67. А. Н. Раевский. Психология речи в советской психологической науке за

40 лет. Киев, 1958.

68. И. П. Раслонов. Актуальное членение и коммуникативно-синтак­сические

типы повествовательных предложений в русском языке (Авто-реф. докт. дисс.).

М., 1964.

69. С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание. М., 1958.

70. Т. В. Рябова. Виды нарушения многозначности слова при афазии. В сб.:

«Теория речевой деятельности». М., 1968.

71. В. Н. Садовский. Методологические проблемы исследования объ­ектов,

представляющих собой системы. — В сб.: «Социология в СССР» т. I. М., 1966.

72. «Семинар по психолингвистике». Тезисы докладов и сообщений. М., 1966.

73. В. А. Смирнов. Генетический метод построения научной теории. — В сб.:

«Философские проблемы современной формальной логики». М., 1962.

74. А. Н. Соколов. Динамика и функции внутренней речи (скрытой

артикуляции) в процессе мышления. «Изв. АПН РСФСР», 1960, вып. 113.

75. А. Н. Соколов. Исследования по проблеме речевых механизмов мышления.

— В сб.: «Психологическая наука в СССР», т. I. М., 1959.

76. А. Н. Соколов. О речевых механизмах умственной деятельности. «Изв.

АПН РСФСР», 1956, вып. 81.

77. А. Н. Соколов. Электромиографический анализ внутренней речи и

проблема нейродинамики мышления. — В сб.: «Мышление и речь». М., 1963.

78. И. М. Соловьева. Языкознание и психология. «Иностранные язы­ки в

школе», 1955, №2.

79. Ф. де Соссюр. Курс общей лингвистики. М., 1933.

80. Д. Н. Узнадзе. Психологические основы наименования. — В кн.:

«Психологические исследования». М., 1966.

81. Ч. Xоккет. Грамматика для слушающего. — В сб.: «Новое в

лин­гвистике», вып. 4. М., 1965.

82. М. Цвиллинг. Синхронный перевод как объект экспериментального

исследования. «Тетради переводчика». М., 1966.

83. П. В. Чесноков. Основные единицы языка и мышления. Ростовна-Дону, 1966.

84. А. С. Чикобава. Введение в языкознание. Изд. 2. М., 1958.

85. Л. А. Чистович и В. А. Кожевников (ред). Речь, артикуляция и

восприятие. М. — Л.,1965.

86. А. А. Шахматов. Синтаксис русского языка. Л., 1941.

87. Н. X. Швачкин. Развитие фонематического восприятия речи в ран­нем

возрасте. «Изв. АПН РСФСР», 1948, вып. 13.

88. Н. X. Швачкин. Экспериментальное изучение ранних обобщений ребенка.

«Изв. АПН РСФСР», 1954, вып. 54.

89. М. С. Шехтер. Об образных компонентах речевого мышления. «Докл. АПН

РСФСР», 1959, №2, 3.

90. Г. П. Щедровицкий. О строении атрибутивного знания. Сооб­щение 1.

«Докл. АПН РСФСР», 1958, №1.

91. Л. В. Щерба. О трояком аспекте языковых явлений и об экспери­менте в

языкознании. «Изв. АН СССР», 7-я серия, 1931, №1.

92. М. D. S. Ârainе. On learning the grammatical order of words. В

сб.: «Readings in the Psychology of Language». Englewood Cliffs (New

Jer­sey), 1967.

93. F. Âresson. Langage et communication. — В сб.: «Traité de

psychologie. VII. Langage, communication et décision». Paris, 1965.

94. D. Ârucå. Effects of context upon the intellegibility of

heard speech. — В сб.: «Information Theory». London, 1956.

95. К. Âühler. Sprachtheorie. Jena, 1934.<368>

96. N. Chomsky. [Рец. на:] В. F. Skinner. Verbal behaviour. «Language»,

1959, v. 35, ¹1.

97. Н. Н. Ñlark. Some structural properties of simple active and

passive sentences. «Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior», 1965, v.

4, ¹4.

98. Ch. Clifton. The implications of grammar for word associations. Paper

prepared for the Verbal Behavior Conference. N. Y. 1965. [отпечат. множит.

апп.]

99. J. Deesе. The structure of associations in language and thought.

Bal­timore, 1965.

100. P. Delattrå. Les indices acoustiques de la parole. «Phonetica».

1958, v. 2, ¹1—2.

101. Directions in psycholinguistics (Ed. by Sheldon Rosenberg), N. Y. —

London, 1965.

102. Å. Fischer-Jørgensen. What can the new techniques of

aco­ustics contribute to linguistics? «Proceedings of the 8-th International

Congress of linguists». Oslo, 1958.

103. O. Fujimura. Bilabial stop and nasal consonants: a motion picture

study and its acoustical implications. «Journal of Speech and Hearing

Re­search», 1961, v. 4, ¹3.

104. R. Godel. Les sources manuscrites du «Cours de linguistique

générale» de F. de Saussure. Genéve — Paris, 1957.

105. J. Í. Gråenberg. The word as a linguistic unit. — В сб.:

«Psycholinguistics». 2-nd ed. Bloomington, 1965.

106. M. Halle and K. N. Stevens. Speech Recognition: A Model and a Program

for Research. «IRE Transactions on Information Theory», IT-8, 1962.

107. D. Howes. Foundations of a physiological theory of human language.

Paper to be presented at the Verbal Behaviour Conference. N. Y., 1965.

[отпечат. множит. апп.].

108. R. Íusson. Physiologie de la phonation. Paris, 1962.

109. J. Jaffeå, S. Feldstein, L. Gasotta. A stochastic model of speaker

switching in natural dialogue. Paper prepared for the Verbal Behaviour

Conference. N. Y., 1965. [отпеч. множит. апп.].

110. R. Jakobson. Linguistics and Poetics. —В сб.: «Style in language». N.

Y., 1960.

111. R. Jakobson. The role of phonic elements in speech perception.

[Док­лад на XVIII Междунар. психологическом конгрессе, г. Москва, 1966.

Отпечат. множит. апп.].

112. R. Jakobson, G. М. Fant, M. Halle. Preliminaries to speech analysis.

Cambridge (Mass.), 1955.

113. R. Jakobson and M. Halle. Fundamentals of language. 's-Gravenhage, 1956.

114. J. Jenkins. A mediational account of grammatical phenomena. [В печати].

115. J. Jenkins. Mediated associations: paradigms and situations — В сб.:

«Verbal behaviour and learning». N. Y., 1963.

116. O. Jespersen. Lehrbuch der Phonetik. 4. Aufl. Leipzig, 1926.

117. N. F. Johnson. Linguistic models and functional units of language

behaviour. — В сб.: «Directions in Psycholinguistics», N. Y., 1965.

118. F. Kainz. Psychologie der Sprache. Bd. I. Stuttgart, 1941.

119. J. J. Katz and J. A. Fodor. The structure of a semantic theory.

«Language», 1963, v. 39, ¹2.

120. A. Ì. Liberman. Some results of research on speech perception.

«Journal of the Acoustical Society of America», 1957, v. 29.

121. F. G. Lounsbury. Transitional probability, linguistic structure and

systems of habit-family hierarchies. В сб.: «Psycholinguistics». 2-nd ed.

Blo­omington, 1965.<369>

122. A. R. Luria and O. S. Vinogradova. An objective investigation of the

dynamics of semantic system. «British Journal of Psychology», 1959, ¹2.

123. В. Malinowski. The problem of meaning in primitive languages. — В

кн.: С. К. Ogden and J. A. Richards. The meaning of meaning. London, 1960.

124. G. Miller. Some preliminaries to psycholinguistics. «American

Psy­chologist», 1966, v. 20, ¹1.

125. G. Miller. The Psycholinguists. — В сб.: «Psycholinguistics». 2-nd.

ed. Bloomington, 1965.

126. G. Miller, N. Chomsky. Finitary models of language users. — В сб.:

«Handbook of mathematical psychology», v. II. N. Y., 1963.

127. G. Miller and K. Ojemann McKean. A chronometric study of some

relations between sentences. «Quarterly Journal of experimental psycho­logy»,

1964, v. 16.

128. G. Miller and D. McNeill. Psycholinguistics. — В сб.: «Handbook of

social psychology». 2-nd ed. Reading (Mass.). [В печати].

129. К. L. Moll. Cinefluorographic techniques in speech research. «Journal

of Speech and Hearing research», 1960, v. 3.

130. С. E. Noble. Meaningfulness and familiarity. — В сб.: «Verbal

behavior and learning». N. Y., 1963.

131. Ch. E. Osgood. Hierarchies of psycholinguistic units. — В сб.:

«Psy­cholinguistics» 2-nd ed. Bloomington, 1965.

132. Ch. E. Osgood. On understanding and creating sentences. «American

Psgchopologist», 1963, v. 18, ¹92.

133. Ch. E. Osgood, S. Saporta, J. C. Nunnally. Evaluative Asser­tion

Analysis. «Litera», 1956, v. 3.

134. Ch. E. Osgood, G. J. Suci and P. H. Tannenbaum. The mea­surement of

meaning. Urbana, 1957.

135. J. Průñha. Contextual constraints and the choice of semantic

lexical units. — В сб.: «Prague studies in mathematical linguistics», I.

Prague, 1966.

136. Psycholinguistics (ed. by S. Saporta). N. Y., 1961.

137. Psycholinguistics. Baltimore, 1954; 2-nd ed. Bloomington 1965.

138. S. Saporta. Relation between psychological and linguistic units. — В

сб. «Psycholinguistics». 2-nd ed. Bloomington, 1965.

139. В. F. Skinner. Verbal Behavior. N. Y., 1957.

140. Т. Slama-Cazacu. Langage et contexte. 's-Gravenhage, 1961.

141. D. J. Slobin. Grammatical transformations and sentence compre­hension

in childhood and adulthood. «Journal of Verbal Learning and Ver­bal

Behavior», 1966, v. 5, ¹3.

142. Svedelius. L'analyse du langage appliquée à la langue

française. Uppsala, 1897.

143. К. Taborу. Semantics, generative grammars and computers.

«Lin­guistics», 1965, v. 16.

144. A. Thumb und K. Marbe. Experimentelle Untersuchungen über die

psychologischen Grundlagen der sprachlichen Analogiebildung. Leip­zig, 1901.

145. О. К. Tikhomirov. [Рец.] В. F. Skinner. Verbal Behavior. «Word»,

1959, v. 15, ¹2.

146. R. Titone. La psicolinguistica oggi. Zurich, 1964.

147. A. M. Treisman. Verbal cues, language and meaning in selective

at­tention. «American Journal of Psychology», 1964, v. 77.

148. H. M. Trubу. Acoustico-cineradiographic analysis considerations with

special reference to certain consonantal complexes. Suppl. to «Acta

Radiographica», 1959, ¹182.

149. H. Weinrich. Phonemkollisionen und phonologisches Bewußtsein

«Phonetica». Suppl. ad v. 4. «Symposion Trubetzkoy» (1959).<370>

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОСВЯЗИ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ

Проблема взаимосвязи языка и мышления относится к самым сложным и актуальным

вопросам не только общего языкознания, но и логики, психологии, философии.

Пожалуй, нет ни одного сколько-нибудь значительного труда в области этих наук

на протяжении всего их развития, в котором в той или иной форме не обсуждался

бы или по крайней мере не ставился бы этот воп­рос. Сложность проблемы

обусловлена прежде всего сложностью и противоречивостью природы и мышления и

языка. Будучи необ­ходимыми атрибутами человека, оба явления сочетают в себе

соци­альное и биологическое (соответственно двойственной природе человека). С

одной стороны, и язык и мышление представляют собой порождение мозга человека

как homo sapiens, с другой сто­роны, язык и мышление являются социальными

продуктами, по­скольку сам человек есть социальное явление. По словам К.

Марк­са, «индивид есть общественное существо. Поэтому всякое про­явление его

жизни — даже если оно и не выступает в непосредст­венной форме коллективного,

совершаемого совместно с другими, проявления жизни, — является проявлением и

утверждением об­щественной жизни» [49, 590].

В единстве социального и индивидуально-биологического про­является наиболее

общая специфика и языка и мышления.

Именно этим, по-видимому, в первую очередь объясняется то трудно обозримое

многообразие концепций, которые существо­вали и существуют в соответствующих

науках относительно и языка, и мышления, а тем самым и соотношения между

ними. При этом важно подчеркнуть обусловленность этих концепций теми или

иными философскими системами, которые иногда даже неосознанно разделялись их

авторами.

Решение проблемы отношения между языком и мышлением (отношения слова и мысли)

«колебалось всегда и постоянно — от самых древних времен и до наших дней —

между двумя крайними<371> полюсами — между отождествлением и полным

слиянием мысли и слова и между их столь же метафизическим, столь же

абсолют­ным, столь же полным разрывом и разъединением» [13, 5].

Отождествление языка и мышления (нужно отметить, что оно происходит далеко не

всегда в явной форме) логически приводит к снятию проблемы вообще. Вопрос о

связи языка и мышления объявляется псевдопроблемой и устраняется из поля

зрения ис­следователя.

Полное же разъединение и противопоставление языка и мыш­ления как независимых

и лишь внешне связанных явлений, рас­смотрение слова как внешнего выражения

мысли, ее одеяния — «только разрубает узел, вместо того, чтобы развязать

его», ибо в этом случае связь рассматривается как нечто в такой степени

механическое, что возможно пренебречь ею при рассмотрении обоих соотносящихся

явлений.

В настоящее время обе крайние тенденции продолжают суще­ствовать в различных

вариантах. Так, различное отношение к мышлению и его связи с языком лежит в

основе двух разных направлений: «менталистического», в котором отмечается

стрем­ление к отождествлению языка и мышления, приписыванию язы­ку той роли в

психике человека, которая принадлежит мышлению, и «механистического»

(бихевиористского), которое отрывает язык от мысли, рассматривая мышление как

нечто внеязыковое (экстра­лингвистическое) и исключая его из теории языка,

вплоть до того, что мышление вообще объявляется фикцией [41; 103].

По-видимому, правильным подходом к данной проблеме будет тот, который исходит

из очевидного факта — наличия сложной взаимосвязи между языком и мышлением. В

общем виде она пред­ставляется следующим образом. Основу выражаемого в языке

содержания образуют мысли. Именно через мышление, через от­ражательную

деятельность человеческого мозга языковые еди­ницы могут соотноситься с

предметами и явлениями объективно­го мира, без чего невозможно было бы

общение между людьми при помощи языка. С другой стороны, в звуковых

комплексах того или иного языка, которые выступают как материальные сигналы

элементов объективного мира, отражаемых в мышлении, закрепляются результаты

познания, а эти результаты служат ба­зой дальнейшего познания. Поэтому язык

часто характеризуют как орудие, инструмент мышления, а взаимосвязь языка и

мыш­ления как их единство.

Признание тесной связи между языком и мышлением является одним из основных

положений материалистического языкозна­ния. Однако, один этот постулат еще не

решает всей проблемы. Отношение между языком и мыслью (сознанием) входит в

более широкую проблему, — проблему соотношения трех звеньев: язы­ка — мышления

— объективной действительности, или, как ча­сто формулируют эту проблему, слова

— мысли — вещи.<372>

В плане основного вопроса философии на первый план в этой триаде выступает

отношение мышления (сознания) к объектив­ной действительности, чем и

обусловливается в свою очередь от­ношение языка к вещи. Материалистическая

концепция языка решает этот вопрос таким образом: поскольку сознание

вторич­но по отношению к бытию и отражает объективную действитель­ность, то,

следовательно, и в языке через мышление также отра­жается мир вещей и

явлений, познанных человеком.

Именно на обоснование материалистического понимания мыш­ления — и тем самым

языка — в противоположность идеалистиче­ской концепции направлены высказывания

К. Маркса в «Немецкой идеологии», на которых основывается тезис о единстве

языка и мышления, принятый в советском языкознании. Как известно, в этой работе

К. Маркс дает критический анализ философии мла­догегельянцев, их

идеалистической концепции сознания как самостоятельного феномена, «чистого»,

свободного от материи духа, «продуцирующего» действительные отношения между

людьми, всю их деятельность1.

При этом обоснование мате­риальной основы мышления идет в двух направлениях.

Под­черкивается, что во-первых, мышление материализуется в язы­ке, в звуках,

через которые оно дано другими людям в ощущении, что непосредственной

действительностью мысли является язык

2. Во-вторых, особое внимание обращается на то, что «ни мысли, ни язык не

образуют сами по себе особого царства, что они — только проявления

действительной жизни» [50, 449].

Таким образом, общая философская основа различных концеп­ций языка

проявляется не только и не столько в том, как решается вопрос о соотношении

языка и мышления, но и в том, как решается проблема отношения сознания и

бытия.

Понимание связи языка и мышления как их единства, т. е. признание сложного

взаимодействия между ними, еще недоста­точно характеризует ту или иную

концепцию в общефилософском плане, ибо при этом самое мышление может

интерпретироваться<373> идеалистически как первичное явление,

определяющее бытие. Примером может служить концепция В. Гумбольдта, который

всячески подчеркивает единство процесса мышления и его звуко­вого воплощения в

речевой деятельности, оставаясь при этом на идеалистических философских

позициях в вопросе о соотношении мысли и вещи.

С другой стороны, признание материалистической концепции отношения сознания и

объективного мира как вторичного и пер­вичного, идеального и материального,

может сочетаться с такой интерпретацией формулы о единстве языка и мышления,

которая приводит в конечном счете к их отождествлению или же к полному отрыву

друг от друга, т. е. к одной из крайностей, о которых го­ворилось выше.

Это связано с тем, что недостаточно охарактеризовать данное отношение как

единство его членов, нужно определить, во-первых те общие признаки, на

основании которых то или иное отношение должно квалифицироваться как

единство, и, во-вторых, доказать наличие этих признаков в данном конкретном

случае.

Термин «единство», применяемый без достаточного уточнения и анализа данного

понятия, приводит часто к тому, что связь язы­ка и мышления, в явной или

неявной форме, интерпретируется как единство формы и содержания. Язык

рассматривается как форма мышления, мышление — как содержание языковых

образова­ний. Отсюда следует по сути отождествление обоих феноменов,

поскольку форма и содержание в своем единстве явля­ются неотъемлемыми

сторонами одного и того же предмета.

Нужно отметить, что в явной форме рассмотрение отношения языка и мышления как

формы и содержания встречается в послед­нее время все реже

3. Все более осознается, что язык и мышле­ние — это особые очень сложные

явления, каждое из которых имеет свою специфическую форму и свое специфическое

содержа­ние. Задача заключается в том, чтобы исходя из общего тезиса о

теснейшей взаимосвязи языка и мышления и их производности от действительности,

противостоящего концепциям, отождест­вляющим язык и мышление или же

рассматривающим их как не­зависимые явления, выявить формы этой взаимосвязи и

механизм взаимодействия между ними.

Совершенно очевидно, что это весьма трудная задача, требую­щая совместных

усилий, исследований в области различных наук: психологии, логики, гносеологии,

кибернетики, языкознания, физиологии высшей нервной деятельности. Пока наука

еще дале­ка от сколько-нибудь осязаемого решения ряда важнейших воп­росов,

связанных с данной проблемой, сложность которой стано<374>вится тем более

очевидной, чем глубже проникает исследователь­ская мысль и в область мышления,

и в область языка.

Будучи единством биологического и социального, и язык и мышление имеют две

стороны своего функционирования (бытия). С одной стороны, они существуют как

некие статические объекты, в которых реализованы, закреплены достижения

общественного познания. Это, во-первых, система языка, в которой отложи­лись

в виде языковых значений наиболее общие знания о мире, во-вторых, это

совокупность языковых текстов, памятников, в ко­торых на основе этих общих

знаний зарегистрированы более част­ные знания из различных областей

действительного мира, зафик­сированы результаты мышления многих поколений.

Другая форма проявления (бытия) обоих явлений — это мыслительно-речевая

деятельность человека со всеми ее сложностями и закономерно­стями.

В истории языкознания в той или иной форме всегда отмеча­лась эта

двойственность онтологии языка и мышления, которая в зависимости от

представляемого направления интерпретирова­лась по-разному (ср. логический и

психологический аспекты в таких называемых «менталистских» теориях языка,

виртуальную и актуальную сторону знака в разных вариантах у Э. Гуссерля, Ш.

Балли и др., парадигматический и синтагматический аспек­ты языкового знака и,

наконец, различные теории языка и речи).

Следует подчеркнуть, что при всех попытках разграничения разных форм

существования языка, его двухаспектность всегда была камнем преткновения в

исследовании природы языка и мыш­ления, а также причиной односторонних

концепций и различного рода крайних точек зрения на их взаимодействие. С. Л.

Рубинштейн так характеризует эти трудности: «Трудность решения вопроса о

соотношении мышления и языка, мышления и речи свя­зана в значительной мере с

тем, что при постановке ее в одних случаях имеется в виду мышление как процесс,

как деятельность, в других — мысль как продукт этой деятельности; в одних

слу­чаях имеется в виду язык, в других — речь. Соотношение языка и речи берется

то в функциональном, то в генетическом плане, причем в первом случае имеются в

виду способы функциони­рования уже сформировавшегося мышления и роль, которую

при этом играет язык и речь, во втором случае вопрос заключается в том,

являются ли язык и речь необходимыми условиями воз­никновения мышления в ходе

исторического развития мышления у человечества или в ходе индивидуального

развития у ребенка. Понятно, что если принимается во внимание главным образом

од­на из сторон проблемы, а решение относится затем ко всей пробле­ме в целом

без дифференциации различных ее аспектов, то решение уже в силу этого

оказывается неоднозначным» [71, 102—103].<375>

АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ

Соответственно общей специфике языка и мышления связь между ними может

рассматриваться в различных аспектах. Мож­но стремиться выяснить

взаимодействие языка и мышления в сис­теме уже сложившегося языка, в которой

закреплены результаты познавательной деятельности человека в виде неких

стабильных компонентов, системы языковых значений. Назовем условно та­кой

подход гносеологическим. Можно ставить задачу выявления закономерностей

взаимодействия языка и мышления в процессе речевой деятельности индивидов,

уже владеющих данным языком. Это психологический подход.

Этим двум аспектам, общим для которых является то, что они исходят из

ситуации уже сложившихся языков, как неких стати­ческих объектов, можно

противопоставить рассмотрение взаимо­связи языка и мышления в процессе их

становления. Основным здесь является аспект филогенеза.

Совершенно особым аспектом представляется изучение взаимо­связи языка и

мышления в процессе их развития у ребенка. Ведь в этом случае речь идет об

усвоении уже существующей стати­ческой системы языка и мышления через рече-

мыслительную дея­тельность при помощи взрослых, уже владеющих данными

систе­мами, и путем подражания.

И наконец, особые закономерности взаимосвязи языка и мыш­ления существуют,

по-видимому, при изучении второго (иностран­ного) языка. Они связаны с

перекодированием мыслительной схе­мы, усвоенной вместе с родным языком. В

этом и заключается сложность проблемы билингвизма (и даже полилингвизма).

Очевидно, что намеченные аспекты не могут быть представлены в чистом виде,

ибо все формы связи языка и мышления тесно переплетаются. Психологический

аспект не может целиком исклю­чить гносеологический, поскольку в речевой

деятельности реали­зуется система языка: из первоначального мыслительного

про­дукта, закрепленного в системе языковых значений, продуциру­ются все

новые рече-мыслительные продукты индивидуального мышления [45]. С другой

стороны, гносеологический аспект не может совсем изолироваться от

психологического, поскольку упо­требление «данностей» языка всегда в какой-то

мере воздействует на них, модифицируя их.

Далее, статический подход связан с генетическим, поскольку система языковых

значений постоянно развивается и пополняется. Поэтому закономерности

генетической связи языка и мышления могут быть вскрыты в становлении новых

языковых явлений, но­вых понятий. Особую ценность для всех аспектов имеет

изучение развития речи и мышления у ребенка, поскольку онтогенез в ка­кой-то

мере повторяет наиболее общие закономерности филогенеза. Аспект усвоения

второго языка может также наряду со специфи<376>ческими явлениями

билингвизма, выявить более общие законо­мерности, например, закономерности,

связанные с семантически­ми различиями между языками.

И все же вычленение рассмотренных аспектов проблемы, хотя бы относительное и

схематичное, в противовес суммарно-неопреде­ленному обсуждению ее,

представляется совершенно необходимым, как необходим расчлененный подход к

любому объекту при его аналитическом рассмотрении. Осознание возможности

различных подходов способствует преодолению категорически альтернатив­ной

постановки вопроса о том, что должна изучить лингвисти­ка и в каком смысле

следует исследовать связь языка и мышле­ния.

4

Особо важным нам представляется разграничение гносеологи­ческого и

психологического аспектов. Изучая взаимосвязь язы­ка и мышления с разных

сторон, эти аспекты, очевидно, должны различаться и исходным материалом и

методами выявления иско­мой связи. При психологическом подходе исходным

является са­ма рече-мыслительная деятельность, которая может быть не толь­ко

наблюдаема в ее естественных проявлениях, но и искусственно воспроизводима,

что делает возможным и необходимым широкое использование эксперимента. О

плодотворности эксперимента свидетельствуют успехи, достигнутые в изучении

психики, в частности, мышления и его взаимодействия с языком (работы Л. С.

Выготского, А. Н. Леонтьева, Н. А. Бернштейна и др.).

Гносеологический же аспект должен ограничиваться глав­ным образом методом

логического анализа5. При этом

исходным материалом должны по необходимости служить языковые образо­вания, в

которых зафиксированы наиболее общие результаты мыш­ления в виде значений.

Самый же механизм взаимодействия в про­цессе первичного фиксирования в языке

отражательного содержа<377>ния (возникновение языковых моделей)

наблюдению не доступен и может быть реконструирован только мысленно. Именно

поэтому здесь открывается широкое поле для различных вариантов интер­претации

этого процесса, философских обобщений и домыслов, которые не могут быть

проверены никакими строгими мето­дами.

Конечно, и при психологическом подходе исходным являются речевые формы, из

которых только и может быть выведено мысли­тельное содержание и установлена

особенность его связи с речью. (Язык и в этом случае остается

непосредственной действитель­ностью мысли). Однако в этом плане все шире

открываются новые возможности изучения мыслительного процесса с помощью

ис­пользования физиологических и кибернетических методов иссле­дования

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36