Книга: Общее языкознание - учебник

Книга: Общее языкознание - учебник

знаков и незнаков (фигур) занимает в раз­работке проблемы знаковой природы

языка значительное место [37]. Кроме того большого круга вопросов, который

связан с именем Ф. де Соссюра, в развитии теории знаковой сущности

естественного языка в наше время обсуждаются следующие проб­лемы: отличие

языковых знаков от «естественных знаков» [45; 66; 80], типология знаков, типы

значений, создание основ лингвис­тической семиотики и многое другое.

Лингвистическая разработ­ка проблемы знаковой природы языка, начатая Ф. де

Соссюром, представлена в наши дни большим разнообразием точек зрения [12; 14;

20; 37; 56; 64; 65; 66; 68; 76; 88; 90; 95], которые в той или иной степени

будут затронуты по ходу обсуждения отдельных проблем.

ЗНАК И СУЩНОСТЬ ЗНАКОВОЙ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ

Знаковая репрезентация представляет собой специфическую, присущую только

человеку как homo sapiens форму объектива­ции реального мира, могучее средство

его отражательной и ком­муникативной деятельности. «Всякий идеологический

продукт является не только частью действительности — природной и социальной —

как физическое тело, орудие производства или продукт потребления, но, кроме

того, в отличие от перечис­ленных явлений отражает и преломляет другую, вне его

находя­щуюся, действительность. Все идеологическое

4 обладает значе­нием: оно представляет, изображает, замещает нечто вне его

нахо­дящееся, т. е. является знаком. Где нет знака — там нет идеологии» [12,

15].

Понимание сущности знаковой репрезентации как «идеализа­ции материального мира»

находится в зависимости от того, 1) как решается вопрос о соотношении языка,

мышления и объективного мира, 2) какая из четырех функций языка (функция

обозначения, гносеологическая, коммуникативная, прагматическая) берется в

качестве основной при определении языка вообще, знака — в<106>

особенности; 3) приравнивается ли языковый знак к знакам чис­то

конвенциональных семиотических систем, или он интерпре­тируется как

специфически сложное явление, в корне отличаю­щее сущность и системную

организацию естественного языка как знаковой системы особого рода.

Основной онтологической чертой любого знака является функ­ция представления,

замещения им другого предмета. «Знак характеризуется прежде всего тем, что он

является знаком чего-то» [20, 302]. Наряду с предметной действительно­стью —

вещами, явлениями, их отношениями, существует мир знаков — идеальная

действительность, ко­торая представляет собой отражение, своеобразное (часто

с иска­жениями, преломлениями) обозначение первой.

Внутри самой области знаков, иногда называемой «поэтиче­ским пространством»

[8] (см. раздел «Язык в сопоставлении со знаковыми системами иных типов»),

существуют глубокие разли­чия. Как пишет В. Н. Волошинов, «сюда входят и

художествен­ный образ, и религиозный символ, и научная формула, и право­вая

форма и т. п.» [12, 17]. Знаковая репрезентация может быть различной как по

самой своей сущности, так и по форме.

Некий единичный материальный предмет может быть сигна­лом или симптомом,

вызывать определенную физико-химиче­скую реакцию, чисто физиологическое или

умственное действие, как при световых, звуковых и прочих сигналах; нечто

может быть символом, знамением другого явления, предмета, вызывая по

ассоциации определенное ощущение, представление, образ или понятие, как,

например, в случае со знаменами, орденами, гербами и т. п.

Знаки естественных языков и построенных на их основе про­чих семиотических

систем, например, так называемые условные знаки языков наук (химии,

математики, логики и т. п.), будучи представителями, заместителями понятий,

идей, воздействуют значением, которое закрепилось за ними в данной системе.

«Знак есть материальный, чувственно воспринимаемый предмет (явление,

действие), выступающий в процессе познания и общения в качестве представителя

(заместителя) другого предмета (предметов) и исполь­зуемый для получения,

хранения, преобразования и передачи ин­формации о нем» [45, 9]. Сущность

знаковой репрезентации состо­ит в «замещении и обобщении вещей» [3, 53].

К знакам в широком смысле слова могут быть отнесены призна­ки, сигналы,

симптомы, условные знаки и собственно знаки (язы­ковые знаки) [8; 45; 54; 56,

177—180; 63, 29—38]. Характерным для знаков-признаков (примет, показателей,

индексов, симптомов) является то, что они служат познавательным целям,

указывая на свойства предметов, причины процессов и т. п.

Основная функция этих знаков — познавательно-прагмати­ческая. Для

знаков-признаков характерны три основных момента:<107> доступность,

наблюдаемость самого знака, отсутствие непосред­ственной наблюдаемости того, на

что он указывает, важность того, показателем чего признак является [45, 103].

Например, нас инте­ресует не столько сам факт наличия какого-нибудь симптома

бо­лезни, сколько то, симптомом какой болезни он является; нас вол­нует не сам

факт падения ртутного столба в термометре, а указа­ние на то, что температура

снизилась.

Знаки-признаки называются иногда «естественными знаками», так как их связь с

теми предметами, явлениями, на которые они указывают, часто естественная,

объективная.

Знаками другого типа являются сигналы, выполняющие коммуникативно-прагматическую

функцию. Существенным и отли­чительным для этих сигналов является то, что

материальные яв­ления способны выполнять «функцию сигнализации в пределах

организованных» систем5 (азбука

Морзе, дорожные сигналы и т. п.). Сигналы, помимо того, что они несут

информацию, сообща­ют о чем-то, всегда вызывают реакцию, посредством которой

мо­жет осуществляться управление соответствующей сигнальной си­стемой (ср.

физиологические и кибернетические сигнальные сис­темы).

Значением сигналов является несомая ими информация. Озна­чаемое и означающее

находится в одно-однозначном соответствии друг другу. Поэтому если знаки-

признаки можно назвать субстан­циональными знаками, то знаки-сигналы будут

операциональны­ми, так как ответная реакция на знак-сигнал, как правило,

высту­пает в виде действия, операции или поведения. Сигналы в буль шей

степени, чем знаки-признаки, обладают возможностью опосредования реальных

ситуаций, конкретных действий.

Совершенно особое место занимают сигналы условно-рефлек­торной деятельности у

животных (первая сигнальная система) и словесные знаки — вторая сигнальная

система у человека, развив­шаяся в результате общения людей как средство

отвлеченного, обобщенного отражения объективной действительности.

Не входя в обсуждение этого вопроса, следует отметить, что эти два различных

типа сигнальных систем настолько кардиналь­но отличаются друг от друга, что

представляется едва ли право­мерным называть языковые знаки — слова — сигналами

сигналов [56, 209—215; 45, 128—149]. Хотя сигналы животных, а иногда и сигналы

строго «организованных» систем, так называемых инстинк­тивных языков (schemata)

163], тоже представляют собой опосред­ствованный способ регулирования и

приспособления (а иногда и предварения) поведения животных, языковые знаки — в

отличие от них — неразрывно связаны с человеческим мышлением.

Обра<108>зуя уникальную знаковую систему, способствующую отвлечен­ному,

обобщающему отражению объективного мира, они служат формированию понятийного

мышления.

«Языковые знаки — это условные раздражители, создаваемые обществом,

обладающие системным характером, намеренно и сознательно употребляемые каждым

членом социального коллек­тива, выполняющие не только сигнальную, но и

сигнификативную функцию, являющуюся средством обобщенного концептуального

отражения действительности и служащие целям коммуникации — сознательной

передачи людьми информации друг другу» [45, 143].

По сравнению с сигналами животных, обладающими лишь свой­ством регулирования

поведения, знаки человеческого языка об­ладают такой совокупностью функций,

какой не обладает ни одна семиотическая система (ср. функцию обозначения,

функцию обоб­щения и т. п., отмеченные выше).

Если языковые знаки, удовлетворяя всем этим функциям, свя­заны с процессами

дифференциации и интеграции, присущими уров­ню понятийного мышления, с актами

понимания и семантической интерпретации знаков в процессе общения, то знаки

прочих семио­тических коммуникативных систем выполняют в основном функ­цию

идентификации и узнавания обозначаемых ими предметов или явлений.

Отличительной особенностью знаков естественных языков по сравнению со знаками

прочих систем является не столько различие в выполняемых ими функциях,

сколько факт взаимообусловленного сосуществования этих функций в пределах

знака, что делает знако­вую систему языка глобальной по значению,

многоярусной по структуре, полифункциональной по целям. Так, функции общения

и обобщения находятся во взаимозависимых связях друг с другом: общение между

индивидуумами становится возможным лишь в том случае, если в языковых знаках

и знаковых структурах вырабо­таны всеобщие значимости, и наоборот — такие

надиндивидуальные значения и средства их выражения выкристаллизовываются,

откладываются в результате функционирования языка, в процессе его

коммуникативного использования. Непосредственно связаны и находятся в

определенной иерархической системе и другие функ­ции языка: коммуникативная и

прагматическая, репрезентативная и сигнификативная.

Понимание самого явления знаковой репрезентации, его моде­лирование, определение

знака и его значения зависят от того, как интерпретируется знаковая система

языка и какой аспект языка — динамический или статический, деятельностный или

структур­ный — берется за основу. Интерпретация «знаковости» естествен­ного

языка зависит и от того, как определяется сам язык — как знание или как

реальность, как суммативная система средсв, вы­ражения или как знаковая

деятельность, регулирующая внутрен­нее (психическое) и внешнее поведение

человека. Если в основе<109> определения языка как знакового феномена

лежат коммуникатив­ная и прагматическая функции, наиболее полно раскрывающиеся

в речевой деятельности, то знаковость предстает в виде знакового процесса,

знаковых актов (semiosis, acte semique); если язык ква­лифицируется как «орудие

формирования и средство функциони­рования специфически человеческой формы

отражения действи­тельности социально-психической, или сознательной формы

отражения» [35, 35], то знаковость выступает в виде особой «знако­вой

деятельности» [13; 15; 28; 34], опредмеченной в языке. В том случае, когда язык

рассматривается как некая данность, сумма средств выражения, обозначения и

обобщения предметов и явлений объективного мира, то знаковость находит

определение в виде си­стемы субстанциональных знаков. Приведем наиболее

типичные определения языка как знаковой системы.

I. Язык — система значимостей, основанных на противопостав­лениях знаков,

релевантных для говорящих на данном языке. Знак — двусторонняя психическая

данность, отношение двух дифферен­циально определяемых ее сторон —

означающего и означаемого; поэтому отличительные особенности знака сливаются

с ним и ис­черпывают его. Акцент при определении сущности знаковости

естественного языка перенесен исключительно на структурно функциональную

организацию языка как знаковой системы. Ком­муникативная и прагматическая

функции отодвинуты на задний план. Типичным представителем понимания языка

как имманент­ной структуры является Ф. де Соссюр [52].

II. Язык — формально-логическое построение, строго разде­ленное на язык как

систему и язык как процесс. Знак определяется функционально и представляет

собой отношение двух функтивов — формы содержания и формы выражения.

Внутренние структур­ные элементы не имеют одно-однозначного соответствия

плана вы­ражения и плана содержания, квалифицируются как незнако­мые элементы

— фигуры плана содержания и фигуры плана вы­ражения. Знаковыми языковые

элементы являются лишь по своим целям, но не по сущности. Знаками являются

элементы языка, стоящие в отношении обозначения к предметам, явлениям

объек­тивного мира.

Классическим примером такого понимания языка как знаковой системы является

глоссематическая теория языка [20].

III. Язык рассматривается как система-языковых средств, на­ходящихся в одно-

однозначном соответствии с предметным рядом: знак понимается

субстанционально, однопланово, сводится к форме знака (sign-expression).

Классическим примером такого по­нимания семиотической системы языка могут

служить формально­логические исчисления и метаязыки наук [71].

IV. В основу определения сущности языка кладется прагма­тическая (поведенческая)

его функция; язык сведен к речевым ак­там. Знак определяется как односторонняя

физическая данность,<110> выступающая в качестве стимула и вызывающая

ответную реакцию. Сущность знаковой репрезентации определяется исключительно в

терминах знакового процесса, конституентами которого являются: знак,

интерпретанта, интерпретатор; значение знака определяется как целенаправленное

поведение (goal-seeking behaviour) и сводит­ся к отношению говорящего и

слушающего [6; 86].

Постановка проблемы и выработка методов изучения естествен­ного языка как

семиотической системы особого рода характеризу­ется в наши дни общим

стремлением создания лингвистической семиотики, при формировании основных

понятий которой учиты­вались бы все функции, разные стороны языка, как его

внутренние, так и внешние связи и отношения. «Определить знаковую систе­му, —

отмечает Г. П. Щедровицкий,— значит задать всю ту сово­купность отношений и

связей внутри человеческой социальной де­ятельности, которые превращают ее, с

одной стороны, в особую «организованность» внутри деятельности, а с другой

стороны — в органическую целостность и особый организм внутри социального

целого. Именно на этом пути мы впервые получаем возможность соединить

развитые в лингвистике представления о речевой дея­тельности, речи и языке с

семиотическими понятиями знака и зна­ковой системы» [59, 87]. Рассмотрение

языка как сложного струк­турного и полифункционального социального явления

находит свое выражение в создании новых семиотических понятий, относя­щихся

только к естественному языку: понятия номинативных и предикативных знаков,

противопоставление знаков и незнаков, фигур, единиц второго и первого

членения языка, разграничение субстанциональных и операциональных знаков,

виртуальных и ак­туальных знаков, инвариантного и вариантного в языке.

Учет в языке не только линейных знаков, но и знаков глобаль­ных выдвигает на

повестку исследований проблемы так называемой дискретной лингвистики [53].

ПРИРОДА ЯЗЫКОВОГО ЗНАКА И ЕГО ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА

Исходя из общей дефиниции знака как материального предмета, стоящего вместо

другого предмета или явления, обычно делают два неправомерных вывода: 1)

языковой знак — односторонняя сущность; 2) языковой знак — должен быть

обязательно материа­лен.

Общеизвестно, что означающее языкового знака (форма знака) существует в двух

разновидностях: материальной (звуковая или буквенная) и идеальной.

Материальное, в частности звуковой со­став слов и высказываний, отражаясь,

обретает форму идеального образа материальной формы знака. Как все идеальное

является<111> генетически вторичным по сравнения) с материальным, так и

звуко­вой или графический состав языковых знаков выступает первичным по

отношению к его психическому образу, отображению. Сущест­вует точка зрения,

согласно которой материальная форма знака необходима в процессе общения, а

идеальная, т. е. умственный об­раз, необходима для внутренней речи и в процессе

познания. По­добное разграничение сфер функционирования двух разных форм знака

весьма относительно: в процессе общения материальная фор­ма знака релевантна

только для слушающего (воспринимающего) и ее акустическая идентификация

происходит на основании уже имеющегося у слушающего умственного образа или

представления данной материальной формы знака. Для чисто механических

про­стейших семиотических систем, выполняющих функции сигналов, знак прежде

всего должен выступать как некая материальная дан­ность, в виде акустического

или визуального сигнала. В языковых знаках, особенно словах, его материальная

опора (звуковой состав или его чувственный образ) имеет своеобразный статус. С

одной сто­роны, из-за теснейшей и неразрывной связи формы знака и его

со­держания, из-за автоматизированного характера словесных знаков они обретают

такое свойство, которое именуется «прозрачностью для значения». Сущность этого

свойства знака сводится к следую­щему: «... воспринимая словесные знаки в

отличие от всех других действительных знаков, мы не воспринимаем их

материальной фор­мы как чего-то автономного, а как раз наоборот, форма эта

слива­ется со значением так, что за исключением случаев нарушения нор­мального

акта восприятия мы не обращаем внимания на материаль­ную сторону словесного

знака» [56, 203]. С другой стороны, мате­риальная опора слова является часто

тем постоянным, неизмен­ным в словесном знаке, что помогает ему оставаться

тождественным самому себе в синхронном и диахронном аспектах.

Следовательно, для языковых знаков противопоставление ма­териальной формы

знака и ее чувственного образа как в процессе познания, так и в актах общения

представляется нерелевантным, а затянувшийся споротом, материален или идеален

знак, почти бес­предметен, ибо это лишь разные формы манифестации одной и той

же сущности.

Второй характерной чертой любого знака вообще, а языкового в особенности,

является его двусторонняя природа. Так, в системе регулирования уличного

движения при помощи све­тофора (являющейся классическим примером наипростейшей

се­миотической системы) [21], зеленый свет может быть рассмотрен как форма

знака, которой соответствует в пределах этой системы определенное содержание,

значимость 'проезд, движение разреше­но'. Следовательно, даже при чисто

условном, механическом соот­несении того, что выражается (обозначается), и

того, при помощи чего выражается (обозначается), элементы данной семиотической

системы выступают как двусторонние сущности, имеющие в ее<112> пределах

форму знака и его содержание, представ­ляющее собой системную значимость.

Зеленый свет вне сигнальной системы не означает 'разрешение на перемещение,

движение', точно так же, как любая корневая или суффиксальная морфема одного

языка не имеет никакой зна­чимости в системе другого. Если элемент не имеет

никакой значи­мости в данной семиотической системе, он не знак данной системы,

а простой физический звук. Билатеральный характер языкового знака представляет

одну из его существеннейших черт6.

Заслуга Ф. де Соссюра заключается не только в том, что он обосновал прин­цип

билатеральности языкового знака, но и в том, что он показал, что знак — продукт

осознанной деятельности, закрепленный чело­веческим сознанием, психикой. Обе

стороны знака — означающее (signans, signifiant) и означаемое (signatum,

signifiй) фиксируются в языке в виде абстракций, отображений того и другого,

хранятся в сознании говорящих в виде значений (языковых понятий) и чув­ственных

образов знаковой формы. Только единство двух сторон знака делает его средством,

удовлетворяющим социальным Потреб­ностям данной языковой общности людей.

Говоря о соотношении в языковом знаке означающего и озна­чаемого, следует иметь

в виду три разные по степени и характеру обобщения ступени становления знака.

На первой ступени форма знака, последовательность фонем или букв, соотносится

непосред­ственно с предметным рядом в объективной действительности. Только на

этой ступени языковые знаки можно сравнить с обычным знаком, характеризующимся

одно-однозначным соответствием оз­начающего означаемому; на этой первой ступени

абстракции, за­мещения предмета возможно реальное разделение означающего и

означаемого. Связь между ними еще не опосредована человече­ским сознанием, а

характер обеих сторон приближает языковой знак на этой ступени к чисто

механическим знакам; означающее и означаемое находятся в отношении обозначения.

На второй сту­пени становления языкового знака мы имеем дело уже с

психиче­скими образованиями: отражение предмета, явления находит свое выражение

в виде образа, представления или понятия на уровне сознания (психики)

отдельного индивидуума. Здесь не только дру­гая ступень абстракции, но и другая

форма соотносящихся сторон знака: означающее и означаемое — обе стороны знака —

выступа­ют в идеальной, а не в материальной форме, а это значит, что обе

стороны являются уже психическими образованиями. Связь между<113> ними

становится обязательной, прочной, и ее расторжение

7 ве­дет к исчезновению данного знака, т. е. к невыраженности в язы­ковой

форме данного содержания. На третьем этапе, на самой выс­шей ступени

абстракции, эта связь означающего и означаемого должна быть принята и

закреплена говорящим коллективом; оз­начаемое становится всеобщим для данного

коллектива, за данным понятийным содержанием закрепляется определенная знаковая

форма, и языковой элемент обретает статус языкового знака, где связь

означаемого и означающего становится неразрывной. За знаком закрепляется его

значение.

Те, кто понимает языковой знак как одностороннюю материаль­ную физическую

данность, стоящую вместо другого предмета, явления, обвиняют Ф. де Соссюра в

«дематериализации» знака, а следовательно — языка в целом. Общеизвестно, что

Созсюр не отрицал субстанционального характера разных сторон знака,

ут­верждая, что «... входящие в состав языка знаки суть не абстрак­ции, но

реальные объекты» [52, 105]. Подчеркивая своеобразие и произвольный характер

связи означающего и означаемого, он увидел в этом факте форму организации

языковой системы. Поэто­му критический анализ концепции Ф. де Соссюра может

быть на­правлен не на то, что он увидел в знаке как материальное, так и

идеальное и при помощи знака задался целью выявить специфи­ческие основы

организации конкретных языков, а на то, что он идеалистически решает вопрос о

соотношении объективной дейст­вительности, мышления и языка, отведя звукам

роль «посредника между мышлением и языком» [52, 112].

Тезис Ф. де Соссюра о языковом знаке как двусторонней психи­ческой сущности

нашел в последующем многочисленных сторон­ников; развитие этого тезиса шло в

нескольких направлениях.

В глоссематической теории языка знак полностью «дематериа­лизован» и сведен к

функции (к взаимообусловленному отношению) формы выражения и формы

содержания, к «невещной» данности, к факту отношения, установившемуся между

этими двумя функтивами [20; 104, т. I, 99, 141].

Представители функционального понимания сущности языка определяют языковой знак

как отношение звукового образа или отдельного звука к той функции, которую он

выполняет в языке [66; 67, 83—86; 82, 170—180; 104, т. I, 45—46]. Знак

понимается настолько широко, что к категории знаков языка относятся в том

чис­ле и фонемы. Несколько иное понимание сущности языкового знака дают те

ученые [30; 94; 97; 98], которые рассматривают его как ас­социативную связь,

отношение звучания (или его отображения) к определенному смыслу.<114>

Многие исследователи, принимая точку зрения о билатераль­ной природе

языкового знака, отстаивают субстанциональное его понимание и считают знаком

(особенно словесным) исторически сложившееся и системно детерминированное

единство звучания и значения [2; 45; 56; 93, 104, т. I, 273—289].

Оспаривая тезис Ф. де Соссюра о билатеральной природе язы­кового знака, одни

ученые сводят знак только к его форме [81] как к средству выражения (sign-

expression), другие — только к содержанию.

Так, В. Поржезинский собственно знаком («... знаком нашего мышления вместо

представления... предмета или явления нашего опыта») считал содержание слова,

а представление звуковой сторо­ны слова — символом [43, 127]. К. Огден и Дж.

Ричардс сводили знак также только к его содержательной стороне, называя

знаком стимул извне или процесс, совершающийся внутри организма, вы­званный

символом [88].

Наконец, тезис о билатеральности языкового знака критикует­ся так, что

одноплановость (nonduality) признается, но не в поль­зу формы знака и не в

пользу его содержания. Представители Лондонской лингвистической школы

отрицают принцип дуализма на том основании, что две стороны знака (выражение

и содержание) настолько тесно взаимосвязаны, что невозможно в знаке усмотреть

две стороны, две разных сущности в силу их полной идентичности и симметрии.

«То, что мы имеем, представляет собой не две сущно­сти (entity) — выражение

(an expression) и содержание (content), а одну — знак (the sign)» [71, 74].

Следовательно, в простейших семиотических системах, представляющих собой

чисто конвенциональные построения, знаки представляют собой некую физическую

данность, материальный (ви­зуальный или акустический сигнал) предмет, стоящий

чисто услов­но вместо другого. При такой чисто механической и условной связи

означающего и означаемого, при одно-однозначном их соответствии друг другу

знаки этого типа допустимо считать односторонними, где форма знака может

служить «знаком» чего-то. Различие между знаками механических систем и

языковыми знаками заключается не в том, что первые односторонни, а вторые

двусторонни, а в том, что они различны по характеру знакового содержания, а

соответственно — и по знаковым функциям.

Одним из характерных свойств знака Ф. де Соссюр считал линейный характер

означающего. Что же касается характера означаемого, содержания знака, то о нем

у Соссюра и его последова­телей сказано очень мало. В связи с этим следует

отметить, что спе­цифика языкового знака заключается в его двойственности — в

определенном противоречии, которое составляют линейный (дис­кретный) характер

означающего и глобальный (недискретный) ха­рактер означаемого.<115>

Если к содержанию языкового знака подходить не с точки зрения генезиса и

гносеологического анализа, а в статическом плане, то различные ступени

абстракции в означаемом знака сливаются вое­дино и делают содержание знака

неоднородным и недискретным. Полнозначный словесный знак как номинативная

единица языка может: 1) репрезентировать, обозначать предмет, быть

обозначе­нием последнего; 2) служить обозначением, наименованием целого

класса предметов, указывая в линейном ряду на один из них, иметь предметное

(денотативное) значение; 3) выражать (называть) от­личительные признаки,

содержательное понятие о данном классе предметов — сигнификативное значение

знака. Поэтому любой полнозначный словесный знак служит обозначением как

единич­ного предмета, так и именем целого класса предметов, указывает на

конкретный предмет и очерчивает круг подобных предметов, мо­гущих быть

названными данным словесным знаком; наконец, та­кой словесный знак выражает —

иногда более, иногда менее полно — содержательную характеристику, понятие о

данном классе пред­метов.

Одним из специфических и в этом смысле уникальных свойств человеческого языка

как системы знаков является то, что более ем­кий по объему и многомерный по

структурной организации план содержания не имеет одно-однозначного

соответствия более просто­му по форме и меньшему по числу единиц плану

выражения. Это давно известное в языке явление «непараллельности звучания и

зна­чения» находит в лингвистике различное наименование и разную

интерпретацию: явление полисемии и омонимии, синкретизма, разделения языковых

сущностей на знаки и незнаки и т. п.

Антиномию неоднозначного соответствия двух планов языка Л. Ельмслев, например,

снял в своей теории, выведя из числа язы­ковых знаков те единицы содержания,

которые не имеют «открытого» выражения посредством тех или других звуковых

последователь­ностей (звуковых сочетаний), назвав их фигурами плана содержа­ния

8. По Л. Ельмслеву, значение языкового элемента приравни­вается к знаковой

функции, а последней обладают лишь те знаки

9, которые однозначно соотносятся с внешними, экстралингвисти­ческими

факторами. Следовательно, как раз то, что составляет осо­бенность языковых

знаков — синкретизм форм выражения, по­лисемия словесных знаков, синонимия и

омонимия языковых элементов — выведено в глоссематической теории за категорию

знакового значения.

Неконгруэнтность (непараллельность) плана выражения и<116> плана

содержания предстанет еще более очевидной, если рассмореть языковые знаки,

особенно слова, в языке как системе и языке как речи.

В плане выражения процесс говорения, актуальной речи упоря­дочен временем,

линейная последовательность фонем есть в то же самое время — временная их

последовательность; в плане со­держания временной фактор отсутствует. В

системе языка, в от­личие от речи, план выражения не имеет временной

отнесенности, а план содержания (значения словарных единиц) носит

комулятивный характер, т. е. выступает в каждый исторический момент как

результат предшествующего опыта, его нарастания, накопле­ния.

Для языковых знаков, особенно морфем и слов, характерна ли­нейная дискретность

означающего, наряду со структурной глобаль­ностью и временной непрерывностью

означаемого. Так, например, в именной лексеме русского языка дом форма

знака может быть линейно расчленена на три компонента, на три фонемы (единицы

второго членения, по А. Мартине [84], или фигуры плана выраже­ния, по Л.

Ельмслеву [20]). Содержание же этого словесного зна­ка складывается совершенно

по-иному. План содержания данно­го знака, как любого другого полнозначного

слова, неоднороден: в нем более общие, абстрактные семантические признаки,

прису­щие классу знаков и закрепленные за так называемыми граммати­ческими

морфемами [30, 93] противопоставляются более конкрет­ным, менее абстрактным

признакам, составляющим его лексиче­ское значение. Так, в словесном знаке

дом три семантических приз­нака 'единственное число', 'мужской род',

'именительный падеж' выражены нулевой морфемой, т. е. значащим отсутствием

какого бы то ни было элемента плана выражения. Эта совокупность кате­гориальных

признаков выражена дифференциально, не материаль­но, а путем противопоставления

остальным словоформам парадиг­мы и другим словесным знакам:

дом : стена : окно

дому и т. д.

Помимо общих категориальных значимостей, у словесного знака дом (взятого

в его виртуальной форме) есть собственное, ему одно­му присущее смысловое

содержание, которое также является не­монолитным: оно складывается из целого

ряда исторически на­пластовавшихся семантических признаков, которые составляют

определенную структуру в пределах этого знака.

Словесный знак дом функционирует в следующих значениях:

дом1 — 'строение', 'здание';

дом2 — 'жилище', 'место жительства человека';

дом3 — 'семья';

дом4 — 'жильцы, населяющие дом';

дом5 — 'домашний очаг', 'родное жилище'.<117>

Если фонемы способны проводить различие между отдельными словесными знаками,

например, дом, дым, дам, дум и т. п., то внутрисловное разграничение

смыслового содержания проводится совершенно другими средствами языка.

Та или другая последовательность фонем является необходимым, но недостаточным

для семантического развертывания общего, вир­туального знака дом.

Разграничение проводится путем парадиг­матической его противопоставленности (по

сходству или различию содержания) другим словесным знакам или путем

синтагмати­ческого контраста в линейном ряду, при их сочетаемости, а чаще и

тем, и другим, взятыми вместе. Сравните:

дом ремонтируется ('здание'), содержать дом в

чистоте ('жилище'); друзья дома, хозяин дома

('семья'), обрести дом, потерять дом ('родное жилище'),

весь дом заговорил ('жильцы дома').

Сравните различные означаемые, соотносимые в русском языке, с одним и тем же

графическим элементом означающего в предложе­нии: Огромная стена

ми.

Из 18 случаев употребления в приведенном выше предложении означающее — графема

а в восьми (отдельно или в комбинации) служит средством выражения

категориальных признаков слов, относящихся к разным частям речи: родовые,

числовые, падежные различия у именных лексем, признаки лица, наклонения,

времена и т. п. в глагольных. В девяти случаях а несет только

смыслоразличительную функцию в составе словесных знаков, дифференцируя их. В

одном случае а выступает как самостоятельный знак, выпол­няющий

функцию обозначения противительной связи в русском языке.

На уровне словесных знаков историческая непрерывность, глобальность

означаемого находит свое выражение в явлениях полисемии, лексической и

лексико-грамматической омонимии. Наличие в содержании слова признаков разной

степени обобщен­ности (грамматических, присущих целым классам и категориям

слов, лексических, являющихся принадлежностью единичных словесных знаков),

линейность означающего и глобальность, симультанность означаемого создают

специфическое свойство непа­раллельности двух сторон языка, свойство,

присущее только есте­ственному языку (о понятии симультанности элементов

означаемо­го см. в разделе «Специфика языкового знака»).

В отличие от знаков чисто условных систем, где одному означа­ющему, как правило,

соответствует одно означаемое, две стороны знаков естественного языка

соотносятся друг с другом совершенно по иной пропорции: «одно : несколько»

(одно означающее : несколь­ко означаемых) или «несколько : одно» (несколько

означающих: одно означаемое). Последствия подобных отношений между

озна<118>чающим и означаемым языкового знака огромны и находят свое

выражение в так называемых недискретных фактах языка: в поли­семии и омонимии

(одно означающее — несколько означаемых), в синонимии и полилексии (одно

означаемое — несколько означаю­щих), в наличии в системе языка синкретических и

дублетных форм знаков. Дифференциальный характер обеих сторон знака создает

почти неограниченные возможности варьирования не только озна­чаемого, но и

означающего знака. Определенная автономия двух сторон языкового знака позволяет

обозначающему обладать иными функциями, нежели его собственная, а обозначаемому

быть выра­женным иными средствами, нежели его собственная форма знака. Это

свойство непараллельности двух сторон знака было сформули­ровано С. Карцевским

в виде принципа «асимметричного дуализма языкового знака» [30].

Своеобразие в соотношении двух сторон знака заключается не столько в

отсутствии одно-однозначного, постоянного соответст­вия означаемого

означающему, сколько в факте неконгруэнтной членимости на элементы

означающего и означаемого. Каждая из сторон языкового знака имеет свои

принципы членимости и свои формы структурной организации, что в свою очередь

порождает определенную автономию как означаемого, так и означающего. Эта

особенность языковых знаков была определена А. Мартине как принцип двойного

членения языковых элементов.

Поэтому едва ли правомерно выделять, как это сделал Ф. де Соссюр [52, 80], в

качестве одного из основных принципов внутри-структурной организации

языкового знака — линейный характер означающего, не отметив другие принципы,

в большей степени определяющие системную организацию языка: глобальный,

недис­кретный характер означаемого, дифференциальную природу обеих сторон

языкового знака, асимметрию и историческую непре­рывность знака, различие в

структурной организации элементов, составляющих означающее и означаемое,

произвольность знака.

Произвольность составляет необходимое условие реа­лизации семиотического

процесса. Этой черте языковых знаков Ф. де Соссюр придал большое значение и

возвел ее в основной се­миотический принцип. Ф. де Соссюр различал два вида

произволь­ности знака — абсолютную и относительную [52, 127—129]. Од­нако

некоторая непоследовательность и нечеткость в определениях вызвали критику

взглядов Соссюра [62, 23—29; 67, 83—86; 83, 145—161; 94, 168—169]. Дискуссия

о произвольности языкового знака оказалась длительной по времени, но

малоплодотворной по результатам. Причину этого можно отчасти усмотреть в том,

что под термин «произвольность» подводились различные понятия: «условность»,

«немотивированность», «стихийность», «необлигаторность» и др.

Под произвольностью языкового знака прежде всего понимает­ся произвольная,

немотивированная при<119>родой вещей связь означающего и озна­чаемого. Ф.

де Соссюр называл этот вид произвольности — абсолютной. Аргументом в пользу

произвольного характера связи двух сторон языкового знака служит то, что одна и

та же вещь или понятие о ней обозначается в каждом отдельном языке

произволь­но, различно. Например, русск. бык соответствует англ. bull,

нем. Ochs, фр. bњuf. Наличие в каждом языке звукоподражательных слов, где как

будто бы имеется некоторая мотивированность связи означаемого с означающим,

дало повод оспаривать принцип про­извольности языкового знака. Однако факт

наличия в языках подобного рода слов нисколько не отменяет этого основного

прин­ципа по двум причинам: во-первых, звукоподражательных слов в словарном

составе каждого языка ничтожно мало, во-вторых, даже в словесных знаках этого

типа связь означающего с означаемым произвольна. Так, один и тот же звук

обозначается в русск. хло­пать (дверью), в англ. — to bang. и т. п.

Ф. де Соссюра критиковали за его «непоследовательность» в обосновании

принципа произвольной связи означаемого и озна­чающего: определив знак,

отношение двух сторон как форму орга­низации конкретного языка, Соссюр

прибегает к экстралингви­стическим факторам — к субстанции, к «обозначаемому

предмету», изменяя тем самым основному положению своей теории — понятию знака

не как субстанции, а как «формы организации языка».

Под относительной произвольностью языкового знака Ф. де Соссюр понимал также

частичную мотивированность при образовании словесных знаков, те ограни­чения,

которые накладывает на них словообразовательная систе­ма, мотивированность

сложных и производных слов. Соссюр вы­делял так называемые

«лексикологические» языки, в которых моти­вированность слов минимальна, и

«грамматические» языки, где мотивированность максимальна.

Системная обусловленность языковых знаков была отнесена Ф. де Соссюром к типу

относительной произвольности. По этой причине он сводил задачу лингвистики к

изучению языка «с точ­ки зрения ограничения произвольности» [52, 128].

Наличие в том или другом языке определенной системы грам­матических классов и

категорий слов, парадигматических груп­пировок и синтагматических рядов,

различных типов морфологи­ческих и семантических структур словесных знаков и

т.п.— есть способ ограничения произвольности знаков, фактор, упорядочи­вающий

их функционирование. Следовательно, принцип полной произвольности через

разные ступени частичной мотивированности превращается в облигаторный для

каждого языка принцип систем­ной обусловленности языковых знаков.

Знак в процессе функционирования подвергается определенно­му воздействию со

стороны социальных и — шире — экстралин­гвистических факторов. Под влиянием

социальных функций, кото<120>рые он призван выполнять, знак ограничивает

свои произвольный характер определенной сферой функционирования

(географической, диалектной, социальной, стилистической и т. п.), подвергается

сознательному воздействию со стороны носителей языка (литера­турная обработка,

нормирование и т. п.).

Произвольность знака можно усмотреть в том, что основным законом его

существования является традиция. Каждое поколе­ние принимает язык как

эстафету от предшествующего поколе­ния, не имея возможности никакого выбора,

и также по традиции передает языковое наследство следующему за ним поколению.

В связи с этим основным законом функционирования знака является то, что

последний сопротивляется изменениям, эволюционируя очень медленно, в силу

чего в языке откладываются арха­измы, наличествует большое число алогизмов,

не объяснимых за­частую ни логикой системной организации, ни логикой

обозна­чаемых знаками вещей и явлений объективного мира. Структурная и

семантическая мотивированность языковых знаков со временем стирается, знак же

продолжает функционировать как в полной ме­ре произвольный. Не случайно

наряду с понятием «система» су­ществует понятие «узус».

Произвольность знака сказывается и в том, что не только ин­дивид, но вся

языковая общность не в силах управлять законами функционирования знаков.

Сознательная регламентация человеком языковых знаков очень ограничена, она

ничтожна по сравнению с их внутриструктурной и чисто традиционной

предписанностью. Это не исключает, а наоборот, предполагает такие пе­риоды в

истории развития конкретных языков, когда язык под­вергается сильной

регламентации, сознательному воздействию го­ворящего на языке коллектива (см.

гл. «Норма»).

Наконец, произвольность знаков усматривают в их генезисе, т. е. стихийности

их возникновения.

Итак, произвольность и мотивированность языкового знака яв­ляются основными

координатами существования и движения знаков как в синхронном, так и в

историческом аспектах.

СПЕЦИФИКА ОЗНАЧАЕМОГО ЯЗЫКОВОГО ЗНАКА

Различия между знаками чисто конвенциональных, механиче­ских систем и языковыми

знаками заключаются не в том, что первые односторонни, вторые двусторонни, а в

том, что они раз­личны по характеру знакового содержания, по своим знаковым

функциям. Содержание знаков механических систем сводится к их системной

обусловленности (valour), а содержание языковых знаков, особенно слов,

складывается из значимости и значения, которыми они обладают в системе

языка.<121>

Знаки чисто конвенциональных и сигнальных систем обладают лишь дифференцирующей

функцией при одно-однозначном соот­ветствии формы знака его содержанию. Знаки

естественного язы­ка обладают как отрицательной, так и положительной ценностью,

поэтому они способны не только различать обозначаемые ими пред­меты, понятия,

но и обобщать, не только дифференцировать, но и интегрировать, т.е.

удовлетворять потребностям абстрактного мыш­ления (познания), свойственного

только человеку. Применительно к языковым знакам в целом, к словесным знакам в

особенности, Ф. де Соссюр употреблял как понятие «значение», так и

«значи­мость»10. «Входя в состав

системы, слово облечено не только значе­нием, но еще главным образом

значимостью» [52, 113]. Введя поня­тие «означаемого», Соссюр так определял его

содержание: в тех слу­чаях, когда означаемое и означающее противопоставлены в

преде­лах знака друг другу как две его стороны, означаемое будет составлять

значение данного знака ; в том же случае, когда означаемое и означающее

противопо­ставляются соответственно другим в системе языка, то образуется

(выявляется) их значимость, т. е. различие в формальной или концептуальной

стороне сопоставляемых знаков, которое и отличает одно означающее и/или

означаемое от другого. Подчерки­вая факт системной обусловленности смысловой

стороны языко­вых знаков, Ф. де Соссюр естественно акцентировал понятие

«значимости», определяя знак дифференциально по его «отри­цательному свойству»,

т. е. тому смысловому остатку, кото­рым данный словесный знак не обладает по

сравнению с дру­гими.

Тезис Ф. де Соссюра — «в языке нет ничего, кроме различий» [52, 19], которым

он хотел подчеркнуть тот факт, что в языке есть как концептуальные, так и

формальные различия (значимости), проистекающие из обусловленности

означаемого и означающего знака в целом — языковой системой, вызвал резкую

критику [30]. Но как только знак рассматривается в целом (означаемое:

озна­чающее), то естественно выявляется его положительная ценность, и вся

сущность системной организации языка заключается в сохра­нении принципа

параллелизма между двумя рядами различий оз­начаемого и означающего. В этом

смысле Соссюр и говорил: «... два знака, включающие каждый и означаемое, и

означающее, не различны (differents), они только различимы (distincts). Между

ними есть только противопоставление» [52, 68].

Языковый знак, особенно слово, обладает ему одному свойствен­ным значением, а

системная обусловленность создает условия для выявления его

значимости.<122>

Языковой знак, в отличие от механических, чисто конвенцио­нальных знаков,

обладающих только системной значимостью, спо­собен выполнять функцию

отождествления, поэтому в языке, как указывал Ф. де Соссюр, имеются не только

различия, но и тожде­ства, на основе которых в системе языка складываются

целые классы, группировки и ряды языковых элементов (слов, морфем).

Так, например, в лексике английского языка имеется ряд гла­гольных лексем to

be, to exist, to live, to reside, to abide, связанных, помимо общности

категориальных значений, общностью их лек­сического содержания, все они в той

или иной степени выражают понятие 'жить, существовать'. Каждый из глаголов

имеет свой отличительный признак, определенную значимость — определен­ный

«смысловой остаток» за вычетом того общего концептуального содержания, на

основе которого эти лексемы выстраиваются в системе языка в данный

синонимический ряд. Глагол to be как наиболее общий, подчеркивает идею самого

факта существования, в то время как синонимичный ему глагол то exist выражает

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36